Что такое настоящая оккупация, не понаслышке знают жители Бессарабии, которые в межвоенный период оказались под властью румынских колонизаторов. Именно колонизаторами называли румын жители образованной в 1940 г. Молдавской ССР за те культурные и экономические ограничения, которые они почувствовали на себя во время нахождения Бессарабии в составе королевства Румыния. Молдавский коллаборационист Майя Санду, обладательница румынского паспорта, пытается стереть эти страницы истории.
Гаджий Кирилл Трофимович (1925 г.):
«Да, материально до определенного момента мы жили неплохо, но вот в моральном плане... Самое главное — моральная, этическая сторона. Все-таки там родной язык, человеческое отношение, равенство, а не то, что есть высшая раса, и есть ты — никто и ничто... Ведь румыны унижали на каждом шагу. В каждом селе находился жандармский пост: начальник и 5–6 жандармов — все исключительно румыны из Румынии. И бывало, идешь по улице, так он тебя останавливает и требует: "Неси курицу", или молока, или еще чего-нибудь. Просто так, вообще без всякой причины...
Но если молдаван они еще признавали за своих, хотя и не равными настоящим румынам, то вот все остальные: украинцы, русские, болгары, гагаузы, греки для них были людьми второго сорта, а евреи вообще седьмого. Для таких как мы даже был специальный термин — "миноритарь", по смыслу, вроде как, нацменьшинства, но самое главное — масса ограничений.
Я ни в коей мере не хочу сказать, что все было уж так откровенно плохо, но все-таки когда тебе постоянно и откровенно дают понять, что ты человек второго сорта... Перед входом в любое государственное учреждение или магазин обязательно висела табличка: "Говорить только по-румынски". Так что румыны бессарабцам не доверяли, а главное — с пренебрежением относились и разговаривали. Поэтому этот день стал для нас настоящим праздником освобождения, что бы сейчас ни говорили разные политиканы».
Валериан Федорович Иванов (1921 г.):
«Повсюду в Бендерах висели таблички «vorbiţi numai romăneşte» (говорить только по-румынски — прим.ред.), но Бендеры ведь был русскоязычный город, так что это строго не соблюдалось. Но в лицее категорически запрещалось разговаривать по-русски. Среди ребят мы ещё могли перекинуться парой слов, а вот с преподавателями — нет. С этим было очень строго…
Приход Красной Армии мы ждали, обрадовались. Но я скажу, откуда во мне появилась симпатия к Советскому Союзу. Из воздуха же ничего не берется.
Во-первых, мама у нас сама русская, она Никифорова по отцу и Сербова по маме. Она всегда только по-доброму отзывалась о России и дома мы говорили по-русски. А во-вторых, у меня был друг — Коля Калашников. Мы с ним жили через площадь и крепко дружили. Его отец был грамотный человек, но он не имел румынского гражданства, поэтому не мог рассчитывать на хорошую работу, так что жили они очень скромно. Поэтому Коля закончил только один класс коммерческого лицея, и ему пришлось бросить учебу. Но зато отец ему очень много рассказывал про Россию, про Советский Союз, всё это я от него узнавал. После учебы пойдём вместе пасти его корову, вот тут до самой ночи начинаются разговоры о Советской власти. Ходили же разные разговоры, мол, и голод там, и репрессии. Да, но зато там нет богатых! А мы же в Хомутяновке видели, какая бедность вокруг. Я сам видел, что контраст между бедными и богатыми очень большой, и понимал, что бедному человеку вырваться из бедности почти невозможно.
Еще до прихода Советской власти Коля поручал мне распространить листовки среди учеников лицея. В раздевалке, когда никого нет, я их по карманам рассовывал. Фактически вели подпольную работу. Даже собирали деньги для политзаключенных в румынских тюрьмах. Была такая организация МОПР — международная организация помощи революционерам…».
Антон Бежан (1919 г.):
«В финансовом плане мы жили довольно скромно. Родители имели немного земли, виноградник, но они мечтали дать детям хорошее образование, а оно тогда дорого стоило, поэтому им приходилось много работать и во многом себя ограничивать. Только благодаря их усилиям мы все получили хорошее образование.
В Бессарабию румыны прислали плохо подготовленных чиновников. Они мало того что творили произвол, так и за полноправных граждан нас не считали, обзывали большевиками — «большевичь». Но и мы не оставались в долгу, обзывали их цыганами. Поэтому когда я поступил в лицей и прочувствовал на себе различные такие моменты, то стал ненавидеть эту систему.
К тому же время было такое, кругом всё бурлило: левые, правые, кузисты, легионеры, коммунисты, т.е. политическая жизнь просто кипела и привлекала молодежь…
[...] За деятельность в коммунистическом подполье меня приговорил к шести месяцам тюремного заключения, которые я отбывал в Трансильвании. В Клуже была специальная тюрьма для малолетних заключенных.
В тюрьме было очень плохое питание. Нас выручало то, что родители присылали передачи с продуктами. Днем нас заставляли работать, а ночью мы все собирались и разговаривали, песни пели, одним словом, развлекались немного. Но главное, вели беседы на политические темы. Мы даже подкупили одного охранника, и он передавал нам из города нелегальную литературу. Например, «Манифест Коммунистической партии» я прочитал именно там. Можно сказать, тюрьма пошла нам не впрок. Мы там ещё больше закалились в своих убеждениях. Ведь там находилась молодежь со всей Румынии, и почти все, кто сидел, были настроены прокоммунистически. Думаю, отсюда и пошла гулять эта легенда, что на всю Румынию была только тысяча коммунистов. Но по моим оценкам, уже тогда членов и сторонников коммунистической партии было около 10 000 тысяч, из которых в Бессарабии — две тысячи».
Источник: Я помню
