Юозас Алексинас родился в 1914 году, служил в армии независимой Литвы, потом — в батальоне А. Импулявичюса. Когда совершались убийства в Белоруссии, ему было 28 лет:
— Служить в 1941 году из запаса призвал Кубилюнас. Я должен был явиться в комендатуру. Говорили, для поддержания внутреннего порядка. На полгода. Помочь немцам. Мы охраняли военнопленных, работавших на торфянике.
— Когда вас отослали из Литвы?
— Когда — не скажу, только знаю, что осенью, в конце сентября или в начале октября. Вывезли в Минск. Не сказали, куда везут, только в машины посадили. Тогда я в первый и в последний раз видел командира батальона майора Импулявичюса, он участвовал в проводах.
— Сколько вы там пробыли?
— В мае месяце снег сошел, и тогда я бежал.
— Почему вы бежали?
Не хотел больше за немцев воевать. Немец уже не был настоящим другом, мы были только его орудиями. Хотя они нами не командовали, они только с нами ездили. Мы не понимали их языка, так нами командовали наши офицеры. Приказы, которые получали, передавали нам. Жили мы в Минске, не в казармах, а отдельно маленькими группками в комнатах.
— Так вас возили по всей Белоруссии?
— Возили.
— А на расстрел евреев вас в каких городах ставили?
— Во всех. Машин много ездило, в города побольше поднимали батальон. Мы ехали в закрытых немецких машинах. Никто нам не говорил, куда едем. Местная полиция ходила по квартирам и собирала евреев, гнали их на площадь. Потом распределяли по списку, немцы себе оставляли, кто им нужен — может, врач какой-нибудь, может, инженер, а всех остальных гнали в яму. Ямы уже были выкопаны за городской чертой, на склонах.
— Сколько вам довелось видеть этих расстрелов?
— Я уже и сосчитать не могу. Может, около десятка. Мы сами должны были гнать их от площади к ямам, а под конец расстреливали. Группами брали людей из этой толпы и уничтожали.
— Расстреливали лежащих?
— Лежащих. Один ряд выходит, тогда наверх влезает следующий, потом опять следующий.
— Землей не засыпали?
— Нет. Потом в конце только хлорную известь сыпали. Кто их окончательно закапывал — не знаю. Мы заканчивали расстреливать и уезжали. Нам выдавали только русские винтовки и русские боеприпасы. Среди боеприпасов были и разрывные пули, и зажигательные пули. Случалось, загорается одежда, одних гонят, а здесь уже одежда горит, такой смрад идет от горящего тела. Омерзительно. Не могу вам объяснить, это надо видеть.
— Людей пригоняли, и они должны были на эти горящие трупы укладываться?
— Да. Ложились, и все. Шли без всякого сопротивления — чтобы остановиться на краю ямы: не пойду… Раздевались, влезали и ложились.
— В какое место надо было целиться?
— Чаще всего в грудь. Или в затылок. Но были разрывные пули, так очень быстро затылок у человека разлетается.
— Сколько вы за одну акцию расстреливали?
— А черт его знает. Сколько пригоняют, столько расстреливаешь. Пока не закончим, не уезжаем. Обратно из той группы уже не везут. Никто не сообщает, пригоняют тысячу, или две, или сотню, или сколько. Идут будто овечки какие-то, ни малейшего сопротивления.
— А дети?
— Малышей несли, других вели. Мы всех уничтожали.
— Если мама или отец держат ребенка на руках, так они вместе с ним в яму ложатся?
— Ложатся, и ребенка возле себя, руку на ребенка кладут.
— Так вам надо выбирать, стрелять в отца или стрелять в ребенка?
— Так сначала уже стреляешь в отца. Ребенок ничего не понимает. Подумайте про себя: как родители себя чувствовать должны, когда возле них ребенка застрелят? Не из автомата стреляешь, одна пуля отцу, потом уже ребенку.
— Когда вас посылали на такой расстрел, какое у вас настроение было?
— Не спрашивайте. Человек автоматом становится. Делаешь сам не знаешь что. Ужас. Немцы редко расстреливали, чаще всего фотографировали…
— Вы, когда стреляли, думали, почему этих людей расстреливают?
— Я больше никого не виню, только Бога, если он есть, почему он позволяет убивать невинных людей. И тогда так думал.
Источник: Ванагайте Р., Зурофф Э. Свои. Путешествие с врагом. — М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2018.
