Военный корреспондент Аркадий Пинчук пишет:
Впервые о Зиновии Колобанове я услышал в начале семидесятых в Минске. На киностудии «Беларусьфильм» к 30-летию Победы планировали снять документальную ленту об отважном фронтовике-танкисте, командире роты, который в самом начале войны под Ленинградом уничтожил со своим экипажем 22 немецких танка, а всей ротой — аж 43!
— Понимаешь, в чем загвоздка, — говорил мне режиссер Игорь Добролюбов, — никто не верит в эти фантастические цифры. У Зиновия Григорьевича фактически нет никаких веских доказательств. Только орден Красного Знамени. Я знаю артиллериста, который за шесть подбитых танков Героя получил. А тут 22 — и только орден! Что-то не стыкуется. Мог бы ты нам помочь как военный корреспондент?
Откровенно говоря, я и сам в такие цифры верить не хотел. Посоветовал киношникам сделать запрос в военный архив, а позже узнал, что киностудия от своего замысла почему-то отказалась...
В начале восьмидесятых мы встретились с Зиновием Григорьевичем уже лично.
— В 1-ю танковую дивизию я попал из запаса, — рассказывал Колобанов. — Поскольку у меня уже был боевой опыт — прошел всю финскую и трижды горел в танке, дали «старшего», назначили командиром роты. Задание я получил лично от командира дивизии Баранова. Он показал на карте развилку дорог, идущих на Лугу и Кингисепп, и приказал: «Перекрыть и стоять насмерть». Обстановка под Ленинградом была такой, что приказ комдива я воспринял буквально.
В роте у Колобанова было пять танков КВ. Машины для того времени грозные. Загрузив по два комплекта боеприпасов, командир вывел роту на развилку, провел с командирами экипажей рекогносцировку, указал места огневых позиций, приказал отрыть для каждой машины по два укрытия — основное и запасное. Для себя он позицию определил так, чтобы в секторе огня был самый длинный участок идущей под углом дороги.
— Грунт был тяжелым, — вспоминал Колобанов, — но к ночи мы упрятали свой КВ по самый ствол. Замаскировали. После ужина я приказал всем отдыхать...
А вскоре Колобанов узнал недалекий «голос» танкового орудия KB. По радио пришло сообщение, что один из экипажей вступил в бой на Лужском шоссе. И, хотя дорога перед командиром роты была по-прежнему пустынной, он чувствовал нарастающее напряжение, чувствовал по глазам, лицам членов своего экипажа.
Где-то в середине дня на дороге появились первые вражеские машины. Двигались медленно, поднимая клубы серой пыли.
— К бою! — тихо сказал Колобанов. Экипаж мгновенно скрылся в бронированном чреве танка.
Вскоре Усов доложил, что видит в прицеле три мотоцикла с колясками. Засек их в своем перископе и командир роты. На вопросительный взгляд артиллериста решительно ответил: «Пропустим!» Он уже видел: к первому ориентиру приближался головной танк. Колонна была плотной. Колобанов насчитал 22 машины. И когда до ориентира остались секунды движения, а между фашистским танком и KB — не более ста пятидесяти метров, командир приказал открыть огонь...
Головной танк загорелся с первого выстрела. Когда пламя, перемешанное с черным дымом, окутало и вторую машину, Колобанов приказал перенести огонь на танки, замыкающие колонну.
— Фашисты оказались в ловушке — этот участок дороги был отсыпан в болотистой пойме. Началась такая пальба, такая дуэль, что тут не до подробностей, деталей. Был сплошной грохот, крики команд, радиодоклады других экипажей: «Бьем гадов! Горят, как миленькие!» Между прочим, немцы нас не сразу обнаружили. Да и когда засекли огневую позицию, сделать ничего не могли. У нас и броня оказалась толще, и пушка мощнее. Мне только перископ осколком срезало, но радист мгновенно выбрался на броню и заменил его запасным. Вот когда башню заклинило, стало труднее. Тут уже выручал механик-водитель. Виртуоз был Коля Никифоров, всем корпусом подрабатывал Усову. Вот мы и намолотили-наворотили тогда крупповской брони...
...Подготовив материал к печати, я не стал торопиться с отправкой его в редакцию. Мучил и меня тот же вопрос, который не давал покоя режиссеру «Беларусьфильма» Игорю Добролюбову: почему за столь фантастический боевой результат командиру роты дали только орден Красного Знамени? Ведь мало того, что он с экипажем подбил 22 фашистских танка, его рота в том бою сожгла в общей сложности 43...
Когда начальником Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота стал мой однокашник по Череповецкому пехотному училищу генерал-полковник Алексей Дмитриевич Лизичев, я по праву старого знакомого попросил его прояснить эту историю. Вскоре был получен ответ: за Колобановым числится судимость после войны с Финляндией и предупреждение о неполном служебном несоответствии после Великой Отечественной.
...Колобанов стал танкистом в конце тридцатых. В финскую кампанию вступил командиром танковой роты.
Бригада, в которой он служил, первой вышла к линии Маннергейма, причем рота оказалась на острие удара. Тогда Колобанов первый раз горел. У озера Вуокса он снова вырвался с ротой вперед, и опять пришлось спасаться из горящей машины. Третий раз горел уже при штурме Выборга...
12 марта был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. В финских частях об этом узнали почти сразу, и солдаты противника устремились через линию фронта для «братания». К несчастью, «братание» очень дорого обошлось капитану Колобанову: его обвинили во всех смертных грехах...
Если найдутся неверующие и сегодня, отсылаю их к Центральному архиву Министерства обороны в Подольске. Там под шифром ФОТ-217, СП-347815, Дело № 6 на листах 102–104 сказано все, что надо.
Источник: Пинчук А. Имя на танке // Красная звезда. — 6 июня 2001 г.
