Георгий Георгиевич Савенков родился 20 июня 1925 года в Краснодаре. На войну он попал в 1942 г. семнадцатилетним мальчишкой, став морским пехотинцем.
В 1942 году в боях при обороне станицы погиб его брат, а сам Георгий Георгиевич через год освобождал Кубань от нацистских захватчиком. Потом он рвал «Голубую линию» (рубеж обороны немецких войск на Таманском полуострове), с боями прошел Тамань, высаживался под огненным дождем на Крымскую землю, освобождал Керчь, Севастополь, многие другие города, поселки и деревни нашей Родины. Воевал под Будапештом, а закончил войну в Праге.
Награжден Орденом Славы III степени, Орденом Отечественной войны I степени, медалями «за отвагу», «за взятие Будапешта», «за победу над Японией», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».
Вот его рассказ, где он описывает рукопашную и состояние боевого стресса, минуты, когда у человека обостряются до предела все психические и физические качества:
Для меня самым страшным было ожидание атаки. А потом надо только пересилить себя, свой страх, выкинуть свое тело из окопа. Ведь что такое атака? Бежишь, штыки наперевес, у кого автоматы, те стреляют на ходу.
Из винтовки на бегу, особенно не настреляешься, надо ведь ее еще и перезаряжать. А во время бега это сделать невозможно. Поэтому мы во время атаки почти не стреляли. Останавливаться нельзя, надо как нужно скорее с противником сблизиться, пока он не пришел в себя после нашей артподготовки.
По полю бежит огромная масса людей и крик «Ура!» превращается в какой-то страшный, утробный, протяжный звук: «А-А-А!!!» Он разносится по всему полю. В голове одна мысль бьется: скорее добежать и вцепиться в горло врага, бить его! Бить за всё, за погибших друзей, за истерзанные города и деревни, за тот страх, который испытываешь перед атакой.
Немцы в моем первом бою оставили первую линию траншей, разрушенных нашей артиллерией, и почти все отступили на вторую линию. Мы перемахнули через траншеи и, добивая на ходу зазевавшихся фрицев, ринулись ко второй. Почти никто не стрелял. Немцы поняли, что мы сейчас сметем их. Нам оставалось совсем немного добежать до их второй линии. Они просто не успевали остановить нас из стрелкового оружия. Нам достаточно было только добежать до немецких траншей, чтобы решить исход боя. Ведь защищаться от врага, который атакует тебя, находясь выше, очень сложно. Немцы оказались в невыгодной ситуации.
Конечно, в ближнем бою автомат — удобная штука. Но это только в кино у каждого немца по автомату. На самом деле, большинство из них были вооружены винтовками, которые для перезарядки тоже надо передергивать, а значит, терять драгоценные секунды, которых в ближнем бою попросту нет.
И немцы поднялись и пошли нам навстречу. Представляете, идут две лавины навстречу, а потом захлестывают друг друга. По всему полю несутся вой, рев, крики, мат! Я видел, как наш Костя-сибиряк немца на штыке через себя перекинул, словно пушинку. Так крестьяне во время сенокоса через себя навильниками сено на копну забрасывают. Казалось, что он выполнял обыденную крестьянскую работу.
А мне навстречу немец бежит высоченного роста. Тогда он мне великаном показался. Лицо перекошенное, жуткое, а по подбородку слюна тянется, и такая у него рожа зловещая, что мне даже страшно стало. Я про карабин забыл, что у меня в руках был. Он бежит с винтовкой наперевес, на конце ее штык клиновидный, и, с разбегу, пытается меня им проткнуть.
Я как-то машинально сделал шаг в сторону, схватил винтовку за ствол и дернул ее на себя. Он равновесие потерял, заваливаться начал, я винтовку его отпустил, и он упал. Тут вспоминаю, что у меня тоже в руках карабин есть, с примкнутым штыком. И со всей силы, сколько у меня ее еще оставалось, ударил упавшего немца штыком. Я первый раз убивал человека и ударил его с такой силой, что штык пробил его насквозь, даже мушка ствола погрузилась в тело.
А рядом уже другой немец оказался и заехал прикладом по челюсти с такой силой, что сразу же выбил мне ее. У меня искры из глаз посыпались и рот не закрывается, да еще безоружный стою. Мой карабин в убитом немце застрял, и выдернуть его у меня не хватает сил.
Этот немец, наверное, добил бы меня, но в это время Гордеич подскочил, сержант наш. Опытный был вояка, у него всегда с собой отточенная саперная лопатка была. Он нам рассказывал, что без нее никогда в атаку не ходит. Гордеич всегда нам говорил, что лопатка — это вторая по значимости вещь для солдата в бою после винтовки. Залег где-то во время обстрела — и в землицу зарыться можно, а значит, и жизнь сохранить больше шансов появляется, а если в рукопашной сошлись, то и здесь лопатка незаменимая вещь. Ею в окопе гораздо сподручнее работать, чем винтовкой. Вот он немца этой лопаткой и срубил, а то, наверное, мой первый бой стал бы для меня последним. А потом он мне карабин помог из немца выдернуть, потому что без посторонней помощи я этого сделать не мог.
Гордеич посмотрел на меня, а потом как врежет мне кулаком по челюсти. У меня снова искры из глаз посыпались. Потом очухался, чувствую, рот опять стал закрываться. Я за челюсть обоими руками схватился от неожиданности и на Гордеича смотрю с удивлением, пока не понял, что он таким радикальным способом мне медицинскую помощь оказал.
Штыком со всего размаха уже не бил, чтобы снова не остаться безоружным. Достаточно было только небольшой выпад в сторону противника сделать. Кажется, только коснулся его слегка штыком, а он уже падать начинает. Я не знал, что человеческое тело так легко пробивается штыком. Еще пару немцев успел уложить в этом бою. Вот только дрался я уже молча, все боялся, что если закричу и открою рот, то сразу же потеряю свою челюсть. А потом немцы не выдержали и побежали…
Источник: оригинальная статья
