В октябре 1944 г. советскими войсками была освобождена Рига. Практически сразу же в столице Латвийской ССР начала свою работу чрезвычайная республиканская комиссия, которая занималась расследованиями преступлений немецких преступников и коллаборационистов. Комиссия детально описывала злодеяния нацистов. От прочтения этих архивных документов стынет кровь в жилах.
Из показаний бывшего политического заключенного Я. Вейде чрезвычайной республиканской комиссии
22 января 1945 г.
1 июля 1941 г., после занятия Риги гитлеровскими оккупационными войсками, начались массовые аресты рабочих и трудовой интеллигенции Советской Латвии. Приспешники гитлеровцев арестовывая каждого, кто казался им подозрительным. Арестовывали и доставляли в ближайший полицейский участок, из участков — целыми грузовыми машинами в Центральную тюрьму…
Находясь в 30-й распределительной камере 1-го корпуса, окна которого выходят в сторону камер для допроса 2-го корпуса, каждый день я слышал громкие стоны мужчин и женщин, лязг различных орудий пыток. Встав на наше окно, можно было видеть, что из 2-го корпуса на носилках выносят многих допрошенных политических заключенных. Там были мужчины, а также и женщины. Здесь пытали только латыши. Была организована особая команда истязателей, которые с засученными рукавами и «черным угрем» спешили туда, куда их на помощь вызывали электрическим звонком. Особенно здесь выделялся известный конькобежец Табак. Вначале всем этим делом руководил спортсмен Упениек. Еще хуже было, если вызывали на допрос к немцам.
Никто оттуда не выходил без исполосованной спины и без выбитого глаза, сломанной челюсти или разбитой головы. Очень часто из камер этих чудовищ допрошенные выталкивались без сознания, нередко мертвыми. Стены в этих комнатах были, как в скотобойне, залиты кровью; стены здесь часто белили.
Особенно зверски действовал один плешивый немец высокого роста, его видел и я и опознал бы и среди тысяч. О нем говорила вся тюрьма. В кабинете упомянутого немца видели следующие инструменты для пыток: резиновые стеки различных размеров, хлысты для собак, боксерские перчатки. Этими предметами для пыток били куда попало, не глядя, но чаще всего по голове.
Заключенные, которых во время допроса били по ступням ног, больше не могли ходить и впоследствии оставались калеками на всю жизнь. Одного такого политического заключенного я знаю, он живет в Риге, на улице Пионеру. От того же немца вернулись двое комсомольцев с выбитыми зубами, разбитыми носами и потерянным слухом.
10 сентября в нашу распределительную камеру вошел старший тюремный надзиратель Озолс, прозванный впоследствии «Черным ангелом». Этот палач руководил сбором расстреливаемых из камер, сопровождал все транспорты в сосны, участвовал в повешении и других насилиях над политическими заключенными. Нас распределили по корпусам. Меня зачислили в группу IV корпуса, прозванного корпусом смерти, и поместили в 13-ю подвальную камеру…
Справа от нас, через коридор, находилась 14-я камера смертников, ее состав комплектовался из всех корпусов тюрьмы. Многие приходили из одиночных камер. После того как смертников увозили в Бикерниекские сосны, в их камере происходило нечто необычное: дежурные надзиратели, ссорясь между собой, делили оставленные вещи в качестве военных трофеев, так как перед вывозом всех раздевали догола, и вещи оставались в камере.
Расстрелы происходили регулярно. Каждый месяц перед этим освобождали подвальный этаж и туда помещали заключенных из оккупированных районов Советского Союза, мирное население и красноармейцев. Все они считались в «распоряжении немцев» — так было написано на черной дощечке в коридоре — состав камер здесь часто менялся…
В такой обстановке мы встретили январь 1942 года. Все заключенные сильно исхудали, ходили, поддерживая друг друга. Началась страшная эпидемия тифа, распространению которой способствовали переполненные камеры, вши, клопы и невообразимо плохое питание. Хлеба мы получали 200 граммов в день, на обед немного сваренных в воде зеленых листьев из силосных ям для скота и немного ободранных телячьих костей. Положение было критическим, к врачу никого не пускали. 12 января объявили полный тюремный карантин, который продолжался до 16 марта. Поэтому за период с 1 января 1942 г. до середины мая каждый день от различных эпидемий и голода умирало 30–40 заключенных…
С сентября 1943 года начинаются очень частые расстрелы, жертвы поступают из 1, 2 и 3 корпусов, особенно много расстреляно из изолятора и одиночных камер. В 1944 году увоз на расстрел немцы производили замаскированно: подлежащих вывозу вызывали в дневное время со всеми вещами, проводя через выход 1 корпуса, где вещи приказывали сложить в сторону, у выходных ворот, а далее уже стояли немцы, наручниками связывали по двое и толкали в «Черную Берту». Для того чтобы у тюремных надзирателей не возникло подозрений, в последнее время на расстрел увозили со всеми вещами, также со скованными руками. В последние дни сентября расстрелы происходили через каждые два дня…
Источник: Прибалтика. Под знаком свастики (1941-1945): Сб. док. / Сост. В.К. Былинин и др. — М.: Объед. ред. МВД России, Ассоц. «Военная книга»-«Кучково поле», 2009
