Известный военный корреспондент Илья Эренбург был одним из первых советских журналистов, оказавшихся вместе с войсками Красной Армии в Восточной Пруссии. Он оставил свои впечатления по поводу того, как немецкое население относилось к преступлениям нацистов. По его метким наблюдениям, каждый немец говорил, что он не виноват, а это всё Гитлер. Только вот сложно было отличить, кто говорил правду, а кто услужливо врал.
«Я побывал в десятках городов, разговаривал с разными людьми: с врачами, нотариусами, учителями, крестьянами, трактирщиками, портными, лавочниками, токарями, пивоварами, ювелирами, агрономами, пасторами, даже с одним специалистом по изготовлению генеалогических деревьев. Я искал ответа у католика-викария, у профессора Марбургского университета, у стариков, у школьников — хотел понять, как они относится к идее «народа господ», к мечте о завоевании Индии, к личности Гитлера, к печам Освенцима. Повсюду я слышал одно: "Мы ни при чем…"
Один говорил, что он никогда не интересовался политикой, война была бедствием, Гитлера поддерживали только эсэсовцы; другой уверял, что на последних выборах в 1933 году он голосовал за социал-демократов; третий клялся, что был связан со своим шурином, который коммунист и участвует в Ганновере в подпольной организации. Возле Эльбинга, в селе Хоэнвальд, один немец поднял кулак, приветствуя "господина комиссара": "Рот фронт!" В его доме нашли альбом любительских фотографий: вешают русских, возле виселицы доска с крупной надписью: "Я хотел зажечь лесопилку, подсобник партизанов"; еврейские женщины со звездами на груди ждут в вагоне расстрела. Находка не заставила мнимого "ротфронтиста" примолкнуть, он продолжал говорить о своей борьбе против нацистов: "Эти фото оставил неизвестный штурмовик, который, наверно, приходил к моему брату, мой брат был очень наивным, его убили на Восточном фронте, а я воевал в Голландии, во Франции, в Италии — в России я не был. Можете мне поверить: в душе я коммунист…"
Конечно, среди сотен людей, с которыми я беседовал, были и такие, что говорили искренне, но я не мог отличить их от других — все повторяли одно и то же. Я в ответ вежливо улыбался. Пожалуй, наиболее искренним мне показался пожилой немец, который возвращался с запада в Прейсиш-Эйлау, он сказал: "Герр Шталин хат гезигт, их гее нах хаузе" ("Господин Сталин победил, я иду домой").
Люди, с которыми я разговаривал, вначале отвечали, что они ничего не знали об Освенциме, о "факельщиках", о сожженных деревнях, о массовом уничтожении евреев; потом, видя, что ничто непосредственно им не угрожает, признавались, что отпускники о многом рассказывали и осуждали Гитлера, эсэсовцев, гестапо.
Третий рейх, еще недавно казавшийся незыблемым, рухнул сразу, всё (на некоторое время) схоронилось, залезло в щели — упрощенное ницшеанство и разговоры о превосходстве немцев, об исторической миссии Германии. Я видел только желание спасти свое добро да привычку пунктуально выполнять приказы. Все почтительно здоровались, старались улыбнуться. В районе Мазурских озер моя машина завязла: откуда-то прибежали немцы, вытащили машину, наперебой объясняли, как лучше проехать дальше. В Эльбинге еще стреляли, а корректный упитанный бюргер проявил инициативу — принес складную лесенку и переставил на больших часах стрелку на два вперед: "Они идут замечательно, сейчас три часа двенадцать минут по московскому времени…"».
Источник: И.Г. Эренбург Люди, годы, жизнь // Новый мир — 1963 — №3
