Воспоминания пехотинца Шарфмана Михаила Давидовича (1943 г.)
Спеси у них уже не было. Они тоже устали воевать… Как-то взяли несколько немцев в плен, все из Эльзаса, и я повел их в штаб бригады. А там «находится с визитом» заместитель командующего корпусом генерал-майор Белогорский. Вальяжный и тыловой… Он как немцев увидел, то сразу достал свой пистолет, направил на пленных и пытался их застрелить. Но ничего не вышло, пистолет два раза дал осечку. Генерал Белогорский психовал, а потом, «оскорбленный в своих лучших чувствах», сказал: «Черт с ними! Пусть живут!» ... Другой раз веду троих пленных в тыл, и тут обозники и другие разные «тыловые крысы» начали порываться этих пленных пристрелить. Не дал. Идем дальше, проходим мимо танкистов. Мне какой-то лейтенант говорит: «Солдат, дай я их своим танком раздавлю!» Как же, нашел «развлечение». Сказал ему — «Ты сначала сам немцев в плен возьми, а потом хоть целый день по их костям на своем танке раскатывай!». Вечер, похолодало. Зашли в хату. Хозяйка чем-то покормила.
Говорю немцам — «Ложитесь здесь спать». Сам вытащил затвор из автомата, чтобы немцы автоматом не воспользовались, и тоже заснул. Утром проснулся, я живой — и пленные на месте. А если бы они захотели, то меня бы ночью голыми руками удавили.
Довел их до сборного пункта, немцы кинулись меня благодарить, стали жать руку, а мне неудобно, кругом наши солдаты, странно на меня смотрят…
Пулеметчик Костинбой Давид Семенович (1943 г.)
Один раз меня вызвал ротный и приказал отконвоировать двух пленных немцев. Сказал мне: «Сынок, пока у нас тихо, отведешь их в штаб…» Немцы были из «окруженцев» — грязные, худые, в жалких лохмотьях, выглядели как «бомжи». Один был молоденький парнишка с длинной шеей и грустными глазами по имени Рудди, а второй его товарищ был пожилой немец, мрачный тип, которого звали Курт.
Начал с ними беседовать по дороге. Немецкий язык я знал относительно неплохо.
По моему акценту они сразу поняли, что перед ними еврей. Немцев охватил дикий ужас. Рудди начал рассказывать о своей невесте, Курт — о своих детях. Все их рассказы были пронизаны отчаянием и мольбой о собственном спасении: «Мы не убивали», «Мы не стреляли», «Я рабочий»...
И даже когда они поняли, что я не буду их убивать, то продолжали заискивать, проявляли готовность услужить, пытались задобрить, немцев не покидал страх и ощущение безнадежности.
Их покорность и забитость меня поразила.
При малейшем окрике они вздрагивали. Конечно, это был не сорок первый год, война уже шла к концу, но мне было странно видеть, как немцы унижаются передо мной, мальчишкой в красноармейской форме. Я сдал пленных в штаб и через два часа вернулся в свой батальон.
Источник: Я помню
