Начало советского контрнаступления под Москвой 5 декабря 1941 г. вызвало у большого числа немецких военнослужащих панические настроения. Хорошо сведущие в истории немцы стали вспоминать о судьбе армии Наполеона. Многие солдаты и офицеры вермахта осознали, что рассчитывать на скорое завершение кампании теперь не приходится, а счастливое возвращение домой — под большим вопросом. В декабре 1941 г. они почувствовали, что противник способен не просто сопротивляется, но и с успехом уничтожать немецкие войска. Подобные мысли прозвучали в письме унтер-офицера Рихарда Ригера своим родителям в Вюртемберг:
«...Теперь война приняла другие формы, и борьба с каждым днем делается все ожесточеннее. Сложились такие условия, на которые никто не рассчитывал и которые нельзя сравнить с прежними...».
«Судьба Наполеона и замерзших в 1812 году французских солдат», как утверждали в декабре 1941 г. германские пленные, угнетающе действовала на личный состав группы армий «Центр». Моральные силы немцев были до предела перенапряжены. Какое-то время осознать тот факт, что Германия не застрахована от поражения в войне с Советским Союзом, им (как ни парадоксально) препятствовали непрекращающиеся атаки советских дивизий, смертельная опасность, нависшая над каждым военнослужащим. Шок от неожиданного русского наступления не давал возможности размышлять здраво. Однако есть все основания полагать, что паника, которая охватила тогда войска группы армии «Центр», затронула самые основы морального духа немецких солдат, подорвала их веру в непобедимость германской армии. В декабре 1941 г. рядовой А. Фольтгеймер в письме своей жене жаловался:
«Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести... Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми — я погибаю, я умру, я это чувствую...».
Зимой 1941/42 г. частям вермахта приказывалось уничтожать все населенные пункты, оставляемые русским. Создание «мертвой зоны» на пути отхода немецких войск было ответной реакцией на неспособность добиться военной победы на фронте под Москвой. По мнению германского командования, жестокость по отношению к гражданскому населению должна была способствовать восстановлению боевого духа военнослужащих. Подобные бесчеловечные распоряжения находили одобрение не только у личного состава эсэсовских команд, но и у солдат сухопутных войск. Немцы выполняли их с присущей им педантичностью, не задумываясь о том, на что они обрекают русских людей своими действиями. Своеобразная гордость за свой «профессионализм» сквозит в письме сапера Карла К. своим родителям от 23 декабря 1941 г.:
«...Мы отошли уже на несколько километров назад. Но все время в нас нуждаются то здесь, то там. Все оставляемые нами деревни сжигаются, все в них уничтожается, чтобы вторгающиеся русские не имели возможности разместиться. Не оставляем после себя ни гвоздика. Эта разрушительная работа — дело наше, саперов...».
Показательно, что зимой 1941/42 г. многие немецкие солдаты при описании боевых действий использовали в своих посланиях термины: «пекло», «адский котел» и т.п. Вполне вероятно, что советское контрнаступление отождествлялось в их сознании с «божьей карой» за уже совершенные вермахтом преступления на советской земле. Солдат Алоис Пфушер писал с Восточного фронта 25 февраля 1942 г. своим родителям в Баден:
«...Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить бога. Многие из наших товарищей убиты или ранены. Борьба идет до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих из пулемета, они не сдавались, и мы их расстреливали... Ни за что на свете не хотел бы я провести еще одну зиму в России...».
Источник: Мягков М.Ю. Вермахт у ворот Москвы, 1941–1942. — М.: РАН, 1999.
