В начале 1943 года немцы с помощью литовских и латышских полицаев развернули широкую антипартизанскую деятельность в восточной части Латвии и на территории Беларуси. Ее итогом стали десятки тысяч угнанных на Запад советских мирных граждан, в том числе детей, часть из которых попала в Латвию.
Для приема детей в Риге и окрестностях была создана сеть приемных и распределительных пунктов. Положение в детских домах было катастрофическим, детей кормили недоброкачественными продуктами, о чем свидетельствуют документы об отравлении и заболевании «воспитанников» Дубултского детского дома сыпным тифом.
Поэтому некоторые руководители детских домов, не имея возможности обеспечить своих воспитанников необходимым, нарушали распоряжение социального департамента и передавали детей сельским хозяевам. Так, сохранились расписки руководителей детских домов о получении денег за переданных сельчанам детей.
Например, заведующий Дубултским детским домом Бенуа обещал отдать в пастухи восьмилетнего Куковского Михаила. В этом детском доме дети передавались за 20 рейхсмарок. Из протокола допроса свидетеля Кнелис А.П. узнаем, что «из детдома по улице Юмарас, 4, продавались за 8 рейхсмарок дети в возрасте 10 лет и младше».
Жизнь в детских домах находилась под неусыпным контролем службы безопасности. Так, директива начальника полиции безопасности и СД Латвии Неуманн и распоряжение директора социального департамента Силис от 8 сентября 1943 года требовали предотвратить коммунистическую деятельность в детских домах. В частности для этого Дубултский детский лагерь находился под наблюдением майора Засс.
Дети, чьи имена и фамилии были известны, сохраняли их. Вместе с тем в одном из документов говорится, что детей, «родители которых истреблены, <…> считать найденышами и присваивать латышские фамилии». Подчеркивается, что если фамилия и имя ребенка были неизвестны, то независимо от национальности опекуна все неизвестные дети получали латышские имена и фамилии.
Устройством детей занялась и Старообрядческая Гребенщиковская община в Риге. При ней был создан женский комитет, с помощью которого решили организовать детский дом при общине. Учительницы Д. Петринина и О. Казова вместе с другими учителями и школьниками оборудовали помещение и пункт по приему детей. 19 апреля пункт принял первую партию детей до 5 лет и эвакуированных женщин с грудными детьми. Начались случаи заболевания дифтеритом, корью, воспалением легких. «Дети были сильно изнурены, это были трупики». На пункте организовали оказание первой помощи. Доктор Вильде помогала безвозмездно. Однако смертность была очень высокой. Из помещенных в больницу около 50% умерли.
Жители Московского форштадта, населенного в основном русскими (еврейское гетто, находившееся в этом же районе, было уничтожено в 1942 году), стало помогать постельным бельем, одеялами. Люди приносили крупу, масло, мыло. Жертвовали также денежные суммы. Полторы недели кормили детей и взрослых, не имея карточек.
На пункте содержались и женщины на последних днях беременности, которые не могли исполнять крестьянскую работу. С наступлением лета были открыты приюты в Дубулты. Часть женщин нанималась к крестьянам и отправлялась в деревню.
Точное количество детей, не проживавших в Латвии до войны и привезенных на ее территорию в те годы, неизвестно. Однако часть этих детей прошла через Социальный департамент. Об этом мы знаем из справки Наркомпроса Латвийской ССР № 2003 от 3 апреля 1945 г., в которой приводится список советских детей, учтенных Социальным департаментом и вывезенных из одного только Саласпилсского лагеря. Отмечено, что сельским хозяевам отдано 1564 ребенка, в приютах содержится 636 человек, взято на воспитание 602 малютки. Итого 2802 ребенка.
Возможно, в латвийских архивах обнаружатся новые документы. Однако бесспорно то, что тысячи русских и белорусских детей в 1943–1944 гг. подверглись намеренной насильственной ассимиляции в чуждую для них среду.
Источник: Шнеер А. Они стали латышами? Или... немцами? Социальные аспекты судеб детей из России и Белоруссии, депортированных в Латвию в 1942–1944 гг. // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследовани. 2012. — № 1. — С. 118–124
