Если кто-то думает, что ветераны АТО — это счастливые люди, которые с чистой совестью и сознанием выполненного долга ловят на улицах украинских городов восхищённые взгляды благодарных соотечественников, то он глубоко заблуждается. Суицидальные наклонности военнослужащих, участвовавших в боевых действиях, — это рутина, которая в деталях знакома науке психологии. Речь идёт о посттравматическом синдроме, который в той или иной степени переживают все, кто побывал на фронте.
Дело тут в том, что вырванный из обычной жизни, оказавшийся в пограничном состоянии человек, когда непременным условием существования становится ежедневная встреча со смертью, меняет психику — делает её заложницей сильнейших эмоций: страха, истерической тревожности, маятниковых колебаний настроения, ощущения необычайной полноты каждой проживаемой секунды, важности самых простых и неценимых в условиях мира вещей. Надёжное плечо друга, далёкий любимый человек, дети — всё вдруг, как в увеличительном стекле, приобретает особую, высокую цену. Война меняет взгляд на корневые основы и ценности, поскольку ставит на кон то, что каждый из нас считает самым ценным своим активом — жизнь.
Возвращение с войны — это почти всегда трагедия. Вдруг становится понятно, что мир, остававшийся всё то время, пока ты воевал, за спиной, продолжает жить своими никчёмными интересами, что он не измеряет каждое мгновение собственного существования близостью смерти, а всё так же зависим от пустых и не востребованных вечностью «хищных вещей века». Кроме того, обитание в пограничной зоне становится потребностью. Без него в кровь перестают поступать химические элементы, заставляющие её нестись по жилам с бешеной скоростью. Война — это нечто вроде наркотика, на который очень легко подсаживаются неопытные, бессодержательные души, для которых армейское братство, примитивный эмоциональный фон военного общака переживаются как идеал человеческих отношений.
Это всё хорошо известно психологам, и социализация переживших травму является целой (очень обширной) медицинской дисциплиной. Но едва ли не определяющим фактором в поддержке теряющих жизненные ориентиры ветеранов является отношение к ним общества.
Обычные параметры синдрома могут быть компенсированы за счёт того, что возвращающихся с войны чтят, считая героями. Их окружают вниманием и заботой: в глазах государства и людей они защищали родину, положив на её алтарь собственную жизнь.
Заявление депутата фракции «Блок Петра Порошенко», председателя комитета Верховной рады по делам ветеранов, участников боевых действий, участников АТО и людей с инвалидностью Александра Третьякова о том, что ветераны в массовом порядке накладывают на себя руки, свидетельствует, что украинское общество отнюдь не пребывает в эйфории, сталкиваясь с тем обстоятельством, что количество защитников отечества среди обычных граждан становится критическим. Этот наращивающий своё присутствие элемент ежедневно и драматически снижает уровень общественной безопасности.
По словам того же народного избранника, на Украине более 1,6 млн ветеранов, что составляет 4% от всего населения страны. Это и есть главная причина, по которой общество отчуждает от себя ветеранов и продолжает отшатываться от них на максимально возможное расстояние.
Есть и другая — более существенная, хотя и менее понятная — причина. На самом деле, согласно социологическим опросам, против войны в Донбассе выступает около 70% населения. Из этого числа большая часть, я думаю, не видит никакого смысла в убийстве людей ради строительства национального украинского государства. Более того, многие в душе своей крестят и политиков, и исполнителей национального проекта, в числе которых на первых ролях находятся военнослужащие, как новых нацистов, продолжающих традиции украинских коллаборантов прошлого, зверствовавших по приказу гитлеровцев и в теснейшем союзе с ними во время Великой Отечественной войны.
В сети немало роликов, запечатлевших сцены бытовых конфликтов в маршрутках и общественных местах между обычными гражданами и ветеранами, претендующими на особое к себе отношение. Ветераны часто оказываются биты. Их высаживают из общественного транспорта, если они настаивают на положенном им по закону бесплатном проезде. Особо буйствующих на каком-нибудь митинге пенсионеров в защиту советских символов жёстко роняют на землю с причинением серьёзного ущерба здоровью и сдают с рук на руки наряду полиции.
Наверное, самый известный пример посттравматического синдрома с наибольшим количеством суицидов — это история ветеранов вьетнамской войны. Их судьбы складывались трагически именно из-за того, что общество отказало им в моральной поддержке.
Общественное мнение не принимало участников боевых действий как солдат, вершивших правое дело. Напротив, на них возлагалась ответственность за исполнение преступных приказов и гибель десятков тысяч гражданских лиц.
В этих условиях посттравматический синдром начинает цвести пышным цветом, доводя ветеранов до последней черты. Причём, как установили психологи, самоубийство — это чаще всего решение с отложенным сроком. Люди, выбирающие смерть как способ избавления от мучительного чувства вины, от невозможности встроиться в обычный порядок жизни и отношений с окружающими, могут это сделать и через год-два (или даже позже) после возвращения с войны. Большинство ветеранов, отверженных обществом, годами живут с ощущением бессмысленности существования, которое разрушает их психику, и к роковому выбору, как правило, подбираются далеко не сразу. Поэтому те самоубийцы, о которых поведал украинский депутат, — это лишь начало.
Понятно, что добровольцы из тербатальонов, уверенные в том, что они всё делали правильно, не нуждаются в одобрении кого бы то ни было. После демобилизации они сбиваются в нацистские банды и продолжают вести уже малые войны — либо в составе рейдерских групп, либо в политической массовке, используемой властями для устрашения инакомыслящих или даже расправы над ними. Таким активистам донбасский синдром не страшен. Они востребованы и идейно подкованы. Но таких — ничтожный процент от общего числа прошедших через горнило войны. Большинство военнослужащих, попавших на фронт по призыву, не имеют никакой мотивации брать в руки оружие и убивать кого-либо.
Посттравматический синдром опасен не только тем, что он разлагает личность того, кто испытал на себе его железную хватку. Он негативно воздействует на гораздо большее число людей, поскольку сплошь и рядом разрушает семьи ветеранов, пытающихся отрешиться от своих проблем с помощью алкоголя или наркотиков, легко прибегающих к насилию в отношениях с близкими или просто случайными людьми, страдающих от ночных кошмаров и воспоминаний о пережитом. Донбасский синдром, таким образом, — это ещё одна мина замедленного действия, заложенная под и без того стремительно распадающуюся общность, именуемую Украиной.
