Я долго (в ночи) думала, писать ли этот пост....
То, что среди «ковидных» пациентов много русскоязычных, то, что охват вакцинацией среди русскоязычных, вероятно, ниже — уже признанный факт.
Очень бы не хотелось, чтобы причины этого факта сводились просто к абстрактным рассуждениям о неудачах политики интеграции или, что куда хуже, — к «последствиям советской оккупации». Последнее было бы оксюмороном: мне есть что сказать плохого за советскую власть, но антиваксеров она не плодила. Этого греха за ней нет.
Мне кажется, что мы по-ханжески перестали называть вещи и понятия своими именами. «Ж**а есть, а слова — нет».
Есть такое слово «маргинализация». В Эстонии это слово произносят, говоря о русскоязычном населении, у нас — нет. Что тоже объяснимо: чем выше забрался, тем тяжелее падать. Из трех столиц стран Балтии именно Рига могла в свое время похвастаться и русскоязычной прессой, и интеллигенцией: преимущественно технической, но с высокими гуманитарными запросами. Той Риги, той Латвии — нет. Дети советских инженеров и мэнээсов слишком часто уезжали программистами в большой мир.
Какое сегодня русскоязычное население Латвии?
Недавно стукнуло 30 лет с принятия Верховным советом решения, которое на десятилетия разделило общество на граждан и неграждан.
Сейчас все это не вызывает тех бурных эмоций, но каждый десятый (!) житель страны — негражданин. Преимущественно это, конечно, люди в возрасте — та самая группа риска с точки зрения распространения вируса.
Когда я углубилась в тему неграждан, то само собой всплыло выражение «возраст дожития». Это медицинский и социальный термин — и мы все понимаем его значение. Государство платит пенсии, а развлечься можно Соловьевым-Киселевым.
Каким выросло поколение русскоязычных, получавшее образование в школах в нулевых и позже? Я закончила школу в конце 90-х: за парту села, как началась перестройка. Позже я замечала, что самым обделенным с точки зрения образования стало поколение тех, кто попал в развилку истории. Тех, кому около 40 и больше, сформировал советский базис образования, помноженный на ветер перемен 80-90-х — и это было не самое плохое сочетание. Те, кому сейчас немногим за 20, уже принадлежат большому миру: они просто не помнят себе вне ЕС. Их хипстерство и экологичность — не наиграны. Те же, кто между, формировались в эпоху гламура при бесконечных реформах системы образования.
На это же поколение приходится жесткое социальное, интеллектуальное расслоение молодежи. Такая очень выраженная буржуазность. Одни ходят в престижные школы, другие — в районные. Одни богаты, другие бедны. Одни умны, другие.. ну, не очень. Школа как социальный лифт стала работать иначе, расслоение — начинаться в более юном возрасте. От уравниловки качнуло в другую сторону. В русскоязычной среде знание латышского — пропуск к образованию, к карьере. Не секрет, что сейчас во многих «приличных» русскоязычных семьях стандарт успешности — поступление ребенка в престижную госгимназию.
Тех, кто туда поступает, государство видит, надеясь, как в свое время Элерте, что «латышом можно не родиться, но стать». Этот тезис сомнителен, но не о нем речь. Мне же интересно иное: как вакцинируются те, в кого государство еще на уровне школы, решив не вкладываться особо в их образование, записало... ну, скажем, так в менее квалифицированную рабсилу?
Есть ли у нас вообще свежие исследования занятости русскоязычных? В сфере госуправления их точно меньше, особенно если говорить о людях среднего возраста.
Не получается ли так, что русскоязычные чаще, работая в частном бизнесе, получают зарплаты в конвертах и лишены соцгарантий? Не получается ли так, что «ковидные» ограничения чуть сильнее ударили по русскоязычной публике?
Это мои домыслы, но проверял ли это кто-то?
Не так давно вице-спикер Сейма Ле Галла публично заявила, что, мол, среди русскоязычных интеллектуалов-интеллигенции не осталось — поговорить не с кем. Я не дословно привожу ее слова, но смысл понятен. Советская интеллигенция сломлена 90-ми и в возрасте дожития, многие уехали. И есть все признаки того, что немалая часть русскоязычного сообщества приобретает признаки социального неблагополучия: менее обеспечены, менее образованы. Не все, конечно. Всегда есть те, кто на пятерочку, когда все на четверочку.
И если мы возвращаемся к вакцинации, то кто для русскоязычного сообщества внутри Латвии авторитет? Кому они поверят? Кто сегодня легитимный лидер, представляющий их интересы?
Я ступаю на очень тонкий для меня лед рассуждений. Но бесславная потеря власти «Согласием» в Рижской думе была интуитивно воспринята многими русскоязычными как конец самой возможности «истории успеха» русского в Латвии. Рухнул не первый русский мэр Риги, конкретная личность с достоинствами и недостатками, а символ самой возможности успеха и карьеры русскоязычного латвийца, натурализованного гражданина, говорящего по-латышски, занимающего высокий пост и продолжающего возлагать цветы 9 мая.
Не важны уже даже причины произошедшего. После «Кто виноват?» всегда следует «Что делать?». Важен факт: чем меньше возможностей у конкретной электоральной группы влиять на принятие решений (а это дает власть), тем быстрее происходит маргинализация. Низкая явка на выборах — уже признак социальной отчужденности, отсутствия веры в возможность на что-то повлиять. Да и русскоязычных новостей на ПБК больше нет. И мы можем только гадать теперь, как сказалось бы на темпах вакцинации русскоязычных наличие таких новостей. Но история сослагательного наклонения, как известно, не терпит.
Свято место пусто не бывает: слухи, неинформированность, отсутствие авторитетов, появление выраженных маргинальных лидеров — таких, как «медсестра Марина». И это все только будет нарастать.
Собственно, все у власти получилось. Маргинализация русскоязычной публики совершенно не пугала, скорее, наоборот: чем ниже социальный статус — тем лучше.
Но для вируса «красные линии» — не границы.
И теперь низкие темпы вакцинации среди русскоязычных, госпитализации русскоязычных — проблема всей Латвии.
Вопрос, какой вывод будет из этого сделан.
