Когда речь заходит о политических позициях, то весь спектр партийных сил мысленно укладывается на оси от левых прогрессистов, коммунистов, «зеленых», социал-демократов через либеральный центр к правым консерваторам и реакционерам. Однако экономический кризис 2008 года значительно перемешал идеологические позиции европейских политиков, и сейчас сложно сказать, насколько правым является «Национальный фронт» Марин Ле Пен и в чем разница между Христианско-демократическим союзом и социал-демократами в Германии. Отличить современных левых от правых аналитическому порталу RuBaltic.Ru помог руководитель Центра политэкономических исследований Василий КОЛТАШОВ:
— Г‑н Колташов, что сегодня представляют собой европейские левые силы?
— Левые в Европе в последние десятилетия довольно сильно сместились вправо. Большинство партий, которые маркируют себя как левые: социалистические, социал-демократические, левые партии, — на самом деле представляют собой обычных либералов. Единственное, что современных левых отличает от либералов и неолибералов (так правильнее выражаться, так как они скорее не политические, а экономические либералы), — это определенная фразеология. Экономическая и социальная политика у таких политических сил такая же, как и у либералов.
Даже в Германии социал-демократы едва ли чем-то отличаются от христианских демократов. Они создают коалицию, в которой невозможно понять, чем же социал-демократы социал-демократичнее Христианско-демократического союза, который на самом деле по своим воззрениям является неолиберальной партией, при этом не очень радикально направленной против социального государства.
Партии, которые раньше считались реформистскими левыми и оказывали большое влияние на формирование европейского социального государства, невероятно деградировали. Они сместились вправо так сильно, что утратили свое левое начало и стали партиями, которые только называются левыми.
По своей сути некоторые партии оказались правыми и даже проводили более правую политику, чем те партии, которые формально являются намного более правыми.
— Какой самый яркий пример подобного идеологического «переобувания» последних лет?
— Самым ярким примером здесь, конечно, является Греция. В начале мирового кризиса буржуазная правая партия «Новая демократия» уступила власть Всегреческому социалистическому движению «ПАСОК». «ПАСОК» начало проводить очень жесткую антисоциальную политику, такую, которую не могла себе позволить «Новая демократия». Из-за такой политики «ПАСОК» утратило доверие граждан, а к власти пришли их левые критики — «социалисты» из партии «Сириза».
Тогда «Сириза» считалась довольно левой и радикальной, чуть ли не коммунистической по многим позициям. Партия не стеснялась никакой левой символики и риторики. Однако политику она стала проводить ту же, что и их предшественники из движения «ПАСОК». Это случилось из-за того, что в Греции значительно ухудшились условия жизни.
Во Франции приход к власти социалистов во главе с Франсуа Олландом воспринимался как большая победа французского общества над Брюсселем и неолибералами. То есть победа над сторонниками разрушения французского социального государства.
Оказалось, что эта партия проводит ту же непопулярную в обществе политику и делает всё даже хуже, чем правительство Николя Саркози. Это притом, что французские социалисты считались самыми левыми социалистами в Европе.
Партия воспринималась как самая левая реформистская партия. Тут она показала, что вообще ничего левого в ней нет. Поэтому Европейское левое движение оказалось в последние годы в ситуации осознания кризиса левых политических структур и движений.
— Почему так сместились и перепутались политические векторы? Что положило начало кризису идеологий?
— Всё началось с мирового экономического кризиса в 2008 году. Он развивался двумя волнами, в Европе между этими волнами не было перерыва. После того как в 2008–2009 годах в США случился обвал, на рынке произошла стабилизация и новый рост, но в Европе, наоборот, развивался кризис.
Для Европы 2010, 2011, 2012 и даже 2013 годы были очень тяжелым социально-экономическим периодом. В это время выяснилось, что все партии, которые считались достаточно хорошими реформистскими умеренными силами, чтобы за них продолжали голосовать, стали обычными правыми либеральными партиями. Хотя эти партии считались защитниками социальных завоеваний трудящихся.
Выяснилось, что партии, которые позиционировались как достаточно радикальные, как, например, Коммунистическая партия Франции, на деле оказались достаточно умеренными. Та же Коммунистическая партия на последних выборах агитировала за Эммануэля Макрона и вышла с лозунгом «сделаем всё, чтобы остановить Ле Пен». Это был еще один признак разложения левых, которые играли значительную роль в ХХ веке.
Учтем, что с 1995‑го по 2008 год существовало антиглобалистское движение. Считалось, что левые должны участвовать в некоем всемирном, всеевропейском социальном движении и что только все эти движения могут поставить вопрос о каких-то прогрессивных изменениях. А самое главное, остановить наступление неолиберального движения, остановить Всемирную торговую организацию, Международный валютный фонд, помешать Всемирному банку или даже блокировать его и ослабить финансовый капитал во благо всех людей Европы и мира. С началом мирового кризиса это движение тоже сошло на нет.
Никакого антиглобализма сейчас нет — остался только радикальный анархистский «черный блок», во многих странах нашпигованный агентами полиции и, честно говоря, совершенно бесполезный в отстаивании интересов трудящихся.
Остались радикальные анархисты, остались где-то ортодоксальные коммунисты, занимающие достаточно жесткие позиции, но при этом довольно нерешительно действующие в политике.
Я уже упоминал о греческой партии «Сириза», которая с приходом к власти продолжила правую политику, затем ухудшилось положение трудящихся, последовал слом социальной системы и т. д. — страшный репутационный удар по всем левым. То же самое привело к кризису партии «Подемос» в Испании. Предательство греческих левых было настолько циничным, что испанцы не поверили и своим левым политикам.
— Печальная картинка складывается, но после выборов во Франции звучали возгласы о преодолении данного кризиса...
— Казалось, сложившийся кризис левых был преодолен на последних выборах во Франции. Левый политик Жан-Люк Меланшон выступил довольно успешно и собрал на выборах значительное количество голосов. Это не помешало победить Макрону, но помешало победить Марин Ле Пен. Партия Марин Ле Пен в их представлении — это неправильная партия, которая маркируется как правая. Ее считают националистической, демагогической партией. Получилось, что во Франции победила реакция.
Не будем забывать, что левые, отказавшись по политическим соображениям от переговоров с Ле Пен, в основной массе поддержали либо Эммануэля Макрона, (человека из ниоткуда, функционера, который был раскручен и представлен нации как ее спаситель), либо Жан-Люка Меланшона. Что касается Меланшона, то он имел два интересных порока, которые характерны для европейских левых. Он использовал такие слова, как «либо» и «если».
А общество в Европе хочет конкретных решений, которые обеспечат народу социальное и экономическое благополучие, которые позволят людям избавиться от многих негативных социальных реформ, продвигаемых ЕС и Германией. Но это всё оказалось нереально.
— Есть ли в Европе государство, в котором левое движение смогло преодолеть кризис?
— Единственное место, где левые вроде бы смогли преодолеть этот кризис, — это Великобритания. Здесь, благодаря процедуре праймериз в Лейбористской партии, Джереми Корбин сумел победить на внутрипартийных выборах. Затем смог добиться усиления своих сторонников в партии и новых мест для них в парламенте, серьезно ослабив позиции находящихся у власти консерваторов.
Проблема Корбина состоит в том, что он представил очень хороший план социальных и экономических реформ, который трудно согласовать и применить в британской экономике, так как она является во многом спекулятивной. Промышленность в Великобритании была демонтирована во времена Маргарет Тэтчер, поэтому лондонский Сити, т. е. та часть, которая является одним из мировых финансовых центров, определяла всю политику Великобритании.
Успех лейбористов был связан с «брекситом», когда британское общество сказало, что социально-экономические итоги членства Великобритании в ЕС являются неудовлетворительными.
При вступлении в Евросоюз британцы жили лучше, сейчас хуже. По их логике, это значит, что ЕС — это плохо. В сказки, что все народы объединятся и всё станет хорошо, никто не хочет верить. Люди хотят, чтобы хорошо было конкретно им и конкретно сейчас. Нужна социальная защита и гарантии, чтобы каждый человек мог пользоваться услугами бесплатной медицины, чтобы образование было бесплатным и доступным, в особенности высшее. Такие настроения в обществе привели к «брекситу» и к усилению левых лейбористов.
Кажется, что если в других странах будут происходить такие же процессы, если партии будут выдвигать радикальных левых лидеров, формировать левую повестку дня, то тогда у них всё будет налаживаться. Они будут укреплять свои позиции и, возможно, получат право сформировать правительство. Некоторые страны, возможно, даже смогут выйти из Евросоюза. Но я боюсь, что это нереалистичный сценарий на сегодня. Гораздо более реалистичным сценарием является укрепление партий и сил, которые маркируются как крайне правые, то есть аналогов французского «Национального фронта» Марин Ле Пен.
— Вы сказали «маркируются как правые». Получается, что «Национальный фронт» псевдоправый?
— Марин Ле Пен нашла прекрасную политическую нишу и придерживается стратегии, которую можно назвать левой. Она говорит о защите французского рабочего класса, выходе из ЕС и отказе от демонтажа социального государства во Франции, восстановлении республиканских институтов и их нормальном функционировании, возрождении Франции. Это не направлено против частной собственности. Большая часть европейских левых не настолько радикальна, как коммунисты каких-нибудь 1920‑х годов.
Мы должны понимать, что вся повестка дня за последние сорок лет очень сильно сместилась вправо. Даже те левые, которые воспринимаются как большие радикалы, вроде Меланшона во Франции или Корбина в Великобритании, на самом деле являются умеренными социал-демократами.
Может быть, не правыми социал-демократами, но центристами. По крайней мере, такими бы они были в 1950‑е годы. То есть шестьдесят или семьдесят лет назад.
Словом, общую ситуацию можно описать как продолжение кризиса левого движения в Европе. Потому что социал-демократы и социалисты давно перестали быть реформистами и стали правыми либеральными партиями. Они отличаются от других правых партий взглядами на внешнюю политику, на полицейские меры, на налоги. Как христианские демократы отличаются от социал-демократов в Германии, но эти отличия очень незначительные. И это результат всех неолиберальных реформ в Европе последних десятилетий.
В то же время некоторые силы, как «Национальный фронт» Марин Ле Пен, который поднимается в Европе, ставят вопрос несколько иначе, чем левые. Они говорят о первичности национального освобождения для решения проблем страны. Они радикально выступают против Европейского союза, в то время как левые чаще всего колеблются в этом вопросе. Тот же Меланшон выглядит неуверенно, когда говорит что-то вроде: «Если ЕС будет вести себя так же плохо, то мы поставим вопрос...»
Джереми Корбин в момент «брексита» сказал, что, может быть, не надо выходить из ЕС. Те, кто его сейчас защищают, говорят, что он сделал это под нажимом правых членов партии. На самом деле это говорит о его неуверенности и непонимании, куда нужно двигаться из сегодняшней точки истории. Непонимание, куда двигаться дальше, и является характерной чертой современных европейских левых.
