Будучи частью Евросоюза, прибалтийские страны, как известно, должны поддерживать другие страны-участницы ЕС в решении ряда вопросов. И если раньше эта солидарность проявлялась лишь в отношении военного сотрудничества, то сейчас к нему добавился греческий кризис, проект TTIP и проблема беженцев. О том, насколько тяжела для Прибалтики может быть евросолидарность, портал RuBaltic.Ru поговорил с доцентом Факультета мировой политики МГУ им.М.В.Ломоносова Алексеем ФЕНЕНКО.
- Алексей Валерьевич, последнее время в ЕС возникает ряд проблем, которые требуют участия всех стран союза. В частности, это ситуация вокруг долгов Греции. Как Вы оцениваете положение Греции на сегодняшний день?
- Предыстория греческого кризиса – это пакт стабильности и роста, который был подписан в 1997 году. Тогда, накануне введения евро, было решено, что бюджетный дефицит всех стран ЕС не должен превышать 3% от ВВП. Такая была общая договоренность – если начинает превышать, то начинаются большие штрафы. Ситуация была стабильной до мирового финансового кризиса. Когда он начался, в 2008 году наступили проблемы для финансовой системы ЕС. Здесь колоссальную роль для зарождения греческого кризиса сыграла Великобритания. Толчком стало то, что британский журнал Economist в 2008 году опубликовал аббревиатуру PIGS – страны, чей дефицитный бюджет намного превышает пакт стабильности и роста. Там значились Португалия, Испания, Греция и Италия. Это спровоцировало резкий отток капитала с этих рынков, и дальше уже встал вопрос, как покрывать большой греческий долг.
Здесь возникла сложная проблема. Дело в том, что в основе греческого кризиса лежит кризис так называемой модели социального государства, или государства общего благоденствия, которая была характерна для ЕС с середины ХХ века. Социал-демократическая модель предполагает наличие дефицитного бюджета в любом случае. А как иначе? Греция просто перешла границу, и перед ней поставили вопрос о постепенном демонтаже социального государства. Грубо говоря, начиная с 2010 года поставленные Греции условия сводились к двум пунктам. Во-первых, принимать помощь не отдельных стран, а Европейского фонда финансовой стабильности. А ЕФФС был региональной альтернативой МВФ, поэтому это не понравилось ни Великобритании, ни США. Но для Германии это было возможностью утвердить свою попытку лидерства в континентальной Европе.
Во-вторых, от Греции требовали постепенного демонтажа социального государства. Первая волна пошла в конце 2011 года, когда Георгиос Папандреу поставил вопрос о проведении референдума. Ему тогда в этом отказали и добились его снятия с поста премьер-министра. Тогда на его место пришел Лукас Пападимос, который договорился о том, что принимает первую часть условий по демонтажу. Как мы знаем, греки на его реформы ответили очень жестко, и победило правительство Ципраса. А оно провело референдум о принятии или непринятии условий ЕС. Большинство греков сказали «нет», и тогда, имея за плечами результаты референдума, Ципрас начал торговаться с ЕС. Ципрас не хочет выхода Греции из Евросоюза, он хочет расширения возможностей для себя. Это главная подоплека кризиса на сегодняшний день.
На данный момент Греция просто торгуется, а что из этого получится – это уже другой вопрос. Я вижу в этом кризисе жесткую игру англичан против немцев.
В унисон с греческим кризисом развилкой был Брюссельский саммит 2011 года. Там немцы пытались использовать греческий кризис для того, чтобы поставить вопрос перехода к общей финансовой политике. Англичане выступили против и даже пригрозили создать Европейскую ассоциацию свободной торговли. Они этого не сделали, конечно, но бюджетную инициативу Германии они заблокировали.
Если Греция выйдет из ЕС, то это станет прецедентом. Это означает давление на евро в пользу фунта и доллара.
Есть и третий момент: в случае демонтажа социального государства, о котором я говорил, ЕС перестанет быть социал-демократической альтернативой США и Великобритании, он перестанет быть альтернативой либертарианской модели.
- Как, на Ваш взгляд, отразится греческая история на странах Прибалтики, которые совсем недавно ввели евро? Какая роль им отводится?
- Никакая. Они вообще не воспринимаются как крупные игроки. Еще одна маленькая страна, которая ввела евро.
Я думаю, что введение евро у них делалось для доказательства того, что евро еще не мертв, он существует, а еврозона еще способна к расширению. Иными словами, что на Греции история еврозоны не окончилась.
Греческий кризис, думаю, скажется на них разве что повышением цен. Это единственное, что на сегодняшний день может произойти. Слишком малы эти страны для того, чтобы оказать влияние на экономику Евросоюза. Единственным уязвимым моментом может стать Латвия. Там неоднородная социальная система, и от советских времен остались крупные городские агломерации. Это не аграрная Литва. В Латвии есть крупные советские хозяйственные комплексы и система используемых портов. Три этих показателя могут спровоцировать какие-либо социальные недовольства в Латвии.
- Вместе с тем, в скором времени прибалтийские страны должны будут принять у себя беженцев. Готовы ли они к этому?
- Это слишком незначительно. Думаю, что пока они будут блокировать любые конкретные меры. И несильно они привлекательны для Африки и стран Ближнего Востока. Несколько сотен беженцев для масштаба страны – это не так уж много. Поэтому думаю, что они никакого значительного влияния на страны не окажут. Смотря откуда будут беженцы. Если еще и с Украины, то это уже может оказать какое-то влияние. Хотя я не думаю, что они пойдут в Прибалтику.
- Параллельно с этими событиями Европа и США разрабатывают проект TTIP по объединению экономического пространства. Выгоден ли он Прибалтике?
- Пока этот проект существует лишь на уровне разговоров. Попробуйте объединить экономику Европы и США. Даже технически сделать это очень сложно. Какие нужно иметь порты и какая у них должна быть грузоподъемность, и какой должен быть торговый флот! Если сообщение будет идти через океан, то малейший шторм – и могут просто не придти нужное количество кораблей.
На сегодняшний день, как мне кажется, это скорее политический проект, а разговоры вокруг него – скорее политический торг, чем реальность.
- Некоторые эксперты полагают, что этому региону будут отводиться периферийные функции: создание рабочих мест, размещение некоторых производств и расширение сферы услуг. Согласны ли Вы с таким прогнозом?
- А сейчас страны Балтии разве не выполняют эти функции? Или они являются крупным экономическим центром? Уже сейчас ЕС жестко разделен на центр и периферию. Это легко проследить хотя по одной вещи – системе железных дорог. Существует система скоростных железных дорог, которая смыкается с франкфуртской скоростной системой. Обратите внимание, как идут скоростные железные дороги Евросоюза: от Парижа через Брюссель на Амстердам, из Брюсселя на Лондон, Кёльн, Бонн, дальше на Мюнхен, затем из Парижа на юг – Марсель и Бордо.
Восточная Европа стала членом ЕС в 2004 году. Вы слышали о том, чтобы ЕС строил там скоростную железную дорогу? Или развивался новый скоростной узел, например Берлин-Варшава, или Вильнюс-Варшава-Прага-Будапешт? Я не слышал, чтобы там велось масштабное строительство. Нигде на востоке не развивается второй альтернативный железнодорожный центр. Причем, если не ошибаюсь, нет ни одной прямой дороги, пересекающей с запада на восток всю Германию, нужно делать пересадку. Из этого следует, что страны общего рынка 1957 и 1973 гг. плотно интегрированы и спаяны сетью железных дорог, потому что только они обеспечивают свободу передвижения капиталов, товаров, услуг и рабочей силы. А для стран Восточной Европы никто как не развивал эту сеть, так и не развивает.
Я не слышал, чтобы развивались и скоростные автобаны на территории Польши, Чехии или Словакии, и тем более — Литвы или Латвии. Эти страны как находились на положении периферии, так и находятся.
- Устраивает ли такая роль Прибалтику, на Ваш взгляд?
- А их кто-нибудь спрашивает? Очень показательно было, когда два-три года назад, насколько мне известно, польское общество разрывалось от раскола. Было негативное отношение к Коморовскому за то, что он расширяет возможность для экспансии немецкого капитала в Польше. Огромное количество людей, учитывая традиционное исторически враждебное отношение между Германией и Польшей, было очень недовольно. Знакомые поляки тогда сказали мне: «Скоро к нам придет Deutsche Bahn». А я тогда не расслышал и переспросил: «Deutsche Bank?» — «Нет, он уже давно пришел и всё заполонил». А полностью потерять контроль над своей транспортной инфраструктурой поляки не хотели.
