В информационном поле активно используется понятие «политические элиты». Но как дать ему определение? Чем политические элиты отличаются от экономических и какие люди имеют право причислять себя к элитарному слою? Ответить на эти вопросы наверняка не смогут не только обыватели, но и многие журналисты. Об особенностях функционирования европейских политических элит аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал политолог, директор Института инструментов политического анализа Александр ШПУНТ:
— Г‑н Шпунт, давайте начнем с азов. Что такое политическая элита в Европе и какую роль она выполняет?
— Прежде всего нужно понимать, что политической элиты отдельно не существует. По крайней мере если мы говорим о Европе: в других частях света это не совсем так. В Европе политическая элита — это часть общей элиты общества. Подчеркиваю, европейские элиты несколько отличаются от североамериканских. Речь идет о людях, которые понимают свою ответственность за судьбу общества, судьбу своей страны. Это не связано ни с материальным положением, ни с занимаемыми должностями, ни с научными званиями — это некое самоопределение. Люди, которые считают себя ответственными за судьбу общества, относят себя к политической элите. Никакого другого определения у элиты нет.
Существует ли политическая элита как некий цельный организм? Да, существует. У этого организма есть собственные каналы коммуникации, есть собственная система воспроизводства (прежде всего определенный и очень узкий набор высших учебных заведений, в которых элита воспроизводится). Есть определенные научные и гуманитарные школы, к которым элиты принадлежат. Поэтому, разумеется, мы можем говорить, что европейская политическая элита существует.
— Под «европейской элитой» в последнее время нередко подразумевают некую силу, которая защищает интересы объединенной Европы, Евросоюза. Существует ли такая консолидированная европейская элита? Не вступает ли она в противоречия с элитами отдельных государств?
— Я не знаю элит, представляющих собой Евросоюз. Вы говорите о людях, которые в лучшем случае являются делегированными национальной элитой фигурами.
Нет ни одного человека, который вырос бы в большого европейского политика внутри европейских институтов, — все так или иначе поднимаются внутри своих национальных элит. Поэтому только о национальных элитах и стоит говорить.
С другой стороны, можно ли сказать, что они монопольные? Нет, они очень разносторонние и нередко конфликтуют друг с другом. Тем не менее Сара Вагeнкнeхт и лидеры «Альтернативы для Германии» наряду с Ангелой Меркель — это представители одной среды. Они общаются, они контактируют, они могут за столом друг другу передать вилку (несмотря на то что ни одно решение, которое предлагают сегодня немецкие левые, не будет принято никем из социал-демократов или «христианских демократов»).
Людей, которые выросли бы вне своих национальных контекстов, просто не существует. Это в некоторой степени миф. Существует часть национальной элиты, которая в своем политическом и карьерном росте делает ставку на европейские институты. Да, такие люди есть. Я подчеркиваю: это очень конкурентная среда. Представители элиты конкурируют, соревнуются между собой, и некоторые выбирают такую тактику.
— Можно сказать, что один миф мы развенчали. Есть еще одно распространенное утверждение: Европа является оккупированной территорией, а потому европейские элиты несамостоятельны.
— Давайте разделять понятия. Во-первых, Европа, безусловно, является оккупированной территорией. В этом нет ничего оскорбительного. Я просто напоминаю, что после Второй мировой войны часть Европы была оккупирована Советским Союзом, часть — Соединенными Штатами. На рубеже 1980‑х и 1990‑х годов прошлого века СССР свою оккупационную администрацию снял, а США на рубеже 1940‑х и 1950‑х свою оккупационную администрацию оформили в виде Североатлантического договора.
Кстати, это не большая редкость: оккупация почти всегда оформляется как союзнические отношения.
Означает ли это, что европейские элиты подконтрольны Америке? Нет, не означает. Это означает, что они существуют в условиях, когда на их территории присутствует армия другого государства. Конечно, военно-политическое влияние США на территории Европы огромно. До сих пор никто не может сказать, является ли Германия ядерным государством: немцев, которые выступают лидерами и главным «мотором» Евросоюза, просто не ставят в известность, есть ли на военных базах Германии ядерное оружие. Я уже не говорю о Польше, о Прибалтике, о странах Южной Европы.
Оккупация — это некий юридический режим, который в Европе продолжает существовать. Иногда европейские элиты сопротивляются этому давлению, иногда подыгрывают.
Обратите внимание на сегодняшнюю ситуацию с иранской ядерной сделкой: это едва ли не первый случай с 1993 года, когда европейские политические элиты сопротивляются давлению Соединенных Штатов.
— Готовы ли они пойти дальше и ввязаться в торговые войны Европы и США, о которых в последнее время часто говорят?
— В действительности Трамп не оставляет им выбора. Его решение о денонсации Трансатлантического договора, введение пошлин на многие товары, которые приходят из Европы, и угрозы штрафов за взаимодействие со странами, которые находятся под санкциями (например, с Россией и Ираном), не оставляют возможности избежать этой войны. Собственно говоря, она уже идет. Задействование Европой документов 1996 года по блокированию американских санкций показывает, что ситуация перешла в категорию экономической войны. Более того, сейчас приняты новые решения, призванные защитить европейские компании от американских санкций.
Будет ли Европа фрондировать против США? Будет ли восставать? Нет, конечно. Евроатлантическая солидарность сильнее этих конфликтов. Но то, что сейчас, при Америке Трампа, Европа будет занимать более самостоятельную и более автономную позицию (и роль элит здесь колоссальна), — это факт.
Возьмите пример с «Северным потоком — 2». Несмотря на огромное американское давление и попытки новых членов Евросоюза помешать реализации проекта, «капитаны» немецкого бизнеса просто сказали: «Нет, нам это выгодно». Вот вам демонстрация того, как ведет себя европейская элита.
— Вы упомянули о том, что у европейских элит есть свои характерные признаки. Понимаю, что это очень обширная тема, но не могли бы Вы хотя бы в общих чертах рассказать, в чём заключается эта специфика?
— Вы правы, это тема отдельного и очень длинного разговора. Могу только обозначить его контуры. Например, в Америке понятие «элита» признаётся только в отношении активов, которые могут быть монетизированы. Грубо говоря, если ты можешь передать своему ребенку миллиард долларов, то ты элита. В Европе сложнее. Помимо денег, ты можешь передать ребенку титул, политическое влияние, имя, связи. В этом смысле, как ни странно, Россия ближе к Европе. Сейчас мы очень активно обсуждаем, как дети российских чиновников прошлого поколения становятся министрами, занимают очень важные посты. Это абсолютно европейская традиция, пусть даже искаженная.
Это лишь одна черта европейской элиты. Их очень много. Приведу еще пример: европейская элита не разделена на экономическую и политическую. А вот элиты азиатских стран (в частности, Южной Кореи) по этому признаку разделены очень четко. Политическая и экономическая элиты там практически не смешиваются. Они контактируют, находятся в отношениях друг с другом (в том числе и коррупционных), но это разные элиты. А в Европе — одна.
— Стоит ли России перенимать европейский опыт воспроизводства национальной элиты? Европа, судя по всему, в этом деле преуспевает…
— Здесь вообще бессмысленно использовать слова «поучиться» или «перенять». Это невозможно. Повторюсь, воспроизводство российской элиты происходит по системе, когда передается некий более весомый, чем деньги, ресурс. Понятно, что Ксения Собчак, которая придерживается собственных взглядов, является политической наследницей Анатолия Собчака. Эта модель принята в Европе: вспомните Марин Ле Пен и Ле Пена — старшего. Между тем, она почти никогда не повторяется в Соединенных Штатах. Там есть семейные кланы (например, клан Буш или клан Клинтон), но наследование в них не предусмотрено.
Механизм формирования политический элиты — это не что-то, чему можно научиться. Он вырабатывается естественным опытом развития общества. На самом деле главным ограничителем для элит является общество: что общество воспринимает как приемлемое для элит, то их и формирует.
— Почему европейские и российские элиты не способны поладить, говорят на разных «политических языках»?
— Прежде всего нужно понимать, что это одна элита. У подавляющего большинства представителей российской элиты дети выучились в Европе, а внуки там родились и выросли. Я в этом не вижу ничего плохого. Наличие хорошего европейского бэкграунда отнюдь не делает человека ни патриотом России, ни врагом России. Я просто хочу подчеркнуть, что российская элита на бытовом уровне сильно интегрирована с европейской. Что же мешает им договориться? Объективные и вполне понятные противоречия в интересах элит. Они конкурируют за одно и то же пространство.
Европейская элита совершенно не заинтересована в выселении российской — ей хотелось бы видеть в России эдакую большую Эстонию (то есть страну лояльную, спокойную, со всем соглашающуюся и ни на что особо не претендующую).
Российским элитам хотелось бы быть чем-то вроде бедной Англии — пусть не такими богатыми, как англичане, но имеющими свое мнение и самостоятельно решающими все вопросы. Понятно, что ни первая, ни вторая позиция не может быть реализована. Между этими двумя полярными точками российская и европейская элиты находят некий компромисс. Отсюда и противоборство. Никакого гносеологического, понятийного, ценностного, языкового конфликта между российской и европейской элитами нет.
— Вы наверняка сталкивались с мнением, что представители европейской элиты ощутимо деградировали по сравнению с персонажами XX века. Нет больше таких людей, как Черчилль, Тэтчер, де Голль. Это чисто европейское явление или общемировой тренд?
— Вообще это мировой тренд. Политика перестала быть личностной. Развитие коммуникационного общества — общества, в котором все свои основные решения президент США доносит через «Твиттер», — предъявляет совершенно иные требования к политику.
Несколько дней назад россияне обсуждали свадьбу принца Гарри и Меган Маркл. Я напомню, что еще 80 лет назад король Британии был вынужден отказаться от престола из-за свадьбы с разведенной женщиной. 50 лет назад сестра королевы Елизаветы была вынуждена отказаться от брака с мужчиной, который был разведен. Изменились критерии, изменились стандарты.
Элита пластично подстраивается под общество, это не аристократия. Об этом я уже говорил: именно общество «разрешает» быть элитой. Сегодня общество «разрешает» быть элитой на других основаниях. И такие люди, как Черчилль, Тэтчер или де Голль, сегодня просто не смогли бы пробиться наверх, они были бы не востребованы. Не надо думать, что Британия и Франция генетически ослабли и там нет политиков такого уровня. Есть, но сегодня востребованы Борисы Джонсоны, Эммануэли Макроны и Ангелы Меркель. Отсюда и изменения в составе европейской элиты.
— Если общество позволяет элите быть элитой, то раскола между европейской элитой и массами в действительности не существует?
— Нет, он, конечно же, существует. Если массы выдают мандат элитам, это не значит, что они их любят. Совершенно нет! Они их ненавидят примерно так же, как в России ненавидят состоятельных людей. Вторая тема после денег, о которой европейские обыватели говорят в берлинском эсбане или парижском метро, — тема под условным названием «Какие сволочи эти элиты!». Это нормально, так устроено общество. Нельзя сказать, что когда-то этот раскол будет преодолен.
Собственно говоря, раскол и формирует элиты — настоящая целостная элита принимает его как данность. Один мой американский коллега сказал очень правильные слова: мы ругаемся, ссоримся, воюем, совершаем преступления друг против друга, но этот неуважаемый, глубоко презираемый нами и совершенно не близкий нам пожиратель гамбургеров не должен жить хуже. Когда я это услышал, я вдруг понял, что такое элита. Это люди, которые, понимая, что их презирают, ненавидят и не простят ни одну их ошибку, считают себя обязанными по отношению к массам. Понятно, что внутри любой элиты (в том числе и европейской) есть банальные коррупционеры, есть те, кто просто строит карьеру, наплевав на всех остальных. Да кто угодно там есть! Но подлинное качество элиты определяется именно этой чертой.
