Киргизия, несмотря на своё центральноазиатское расположение, до недавних пор имела довольно много общих черт развития с восточноевропейскими «лидерами демократии»: разветвленная сеть западных НКО, неустоявшаяся политическая система с партиями-«однодневками», «цветные революции», максимальная либерализация экономических отношений, сотрудничество с НАТО и т.п. Однако 2015 г. стал поворотным: денонсирован договор от 1993 г. с США, согласного которому Соединенные Штаты получали привилегированное положение в стране, а в августе страна вступила в Евразийский экономический союз при подавляющей общественной поддержке населения данного курса. И всё это незадолго до парламентских выборов. Стоит ли ожидать в связи с этим попыток внешних сил дестабилизировать общественно-политическую обстановку в республике? Что помогло сплотить общество и элиты в недавно сотрясаемой уличными беспорядками стране и придать ей четкий вектор развития? Об этом опыте, который может быть интересен и ряду восточноевропейских государств, портал RuBaltic.Ru поговорил с политологом, первым заместителем директора представительства Фонда «Евразийцы — новая волна» (г.Бишкек) Денисом БЕРДАКОВЫМ:
- Денис Михайлович, насколько сильно западное влияние, оказываемое на политический процесс в Кыргызстане?
- Несмотря на то, что по размерам мы — самая маленькая страна Центральной Азии, мы — самая развитая страна региона с точки зрения влияния зарубежных НКО на общественную жизнь, на публичную политику, на медийную повестку дня, на связи с госорганами — это самый развитый, фактически самый технически компетентный сектор. Если говорить о реальном влиянии, то оно невелико. Маргинализация, исламизация — подобные тренды не позволяют говорить о серьёзном политическом влиянии со стороны НКО. Они не могут привести во власть сколько-либо значимую самостоятельную политическую силу или партию, способную реализовать те же кардинальные реформы, которые прошли в Грузии или сейчас проводятся на Украине. В принципе, это тот же самый тренд — ни в Грузии, ни на Украине самостоятельно ни Саакашвили, ни нынешние киевские власти не смогли бы ничего реализовать.
Это ведь претензия на некий проект насильственной модернизации — модернизации технологической, системы здравоохранения, социальной сферы, в области правосудия, социальных лифтов — то есть всего того, что в принципе отказало в большей части СНГ в конце 1990-х. Сейчас это делается со стороны внешнего управления — у нас это или турецкий проект, или американский.
- Но здесь возникает вопрос: действительно ли это модернизация или, скорее, под вывеской модернизации устанавливается внешнее управление?
- Например, в Грузии некоторые новые нормы, институты появились. Но даже если они оказывались эффективными, они зачастую были некомфортны для населения. Кроме того, там до сих пор треть населения — безработные.
Если ты — обычный человек, не бизнесмен, то, скорее всего, ты живёшь очень скромненько и бедненько. Какой-то доступ к объективному правосудию более или менее существует, но в целом ситуация не поменялась.
К тому же правовые нормы сами по себе не дают роста благосостояния. На чем экономически погорела Грузия: без рынков сбыта своей продукции, без хороших геополитических отношений со своими соседями вся эта система не работает.
- В таком случае возможна ли евроинтеграция без разрушения отношений с Россией? Теоретически здесь всё гладко, но по факту — там, где произошли «цветные революции», к власти пришли элиты резко антироссийские…
- Вопрос очень интересный. Если говорить абстрактно, то, наверное, возможно, но политику всегда воплощают люди. И евроинтеграционную политику обычно реализуют люди, которые имеют финансовую, идейную и технологическую поддержку тех стран, у которых есть свои интересы. В итоге оказывается, что разрыв с Россией часто неизбежен. К тому же есть определенные бизнес-схемы зависимости от олигархов, в том числе от российских, которые начинают рушится при выстраивании новой системы.
Тем не менее хотелось бы иметь плюсы правового демократического государства — это та практика, в рамках которой мы хотим жить, потому что социальные лифты не работают, доступ к правосудию ограничен в большинстве стран ЦА. Ты себя не ощущаешь человеком с какими-либо правами.
И хотелось бы, чтобы модернизация — и техническая, и управленческая, и идейная, и любая другая — пришла со стороны России. Тогда это будет и естественно, и очень комплементарно.
- Связывается ли стремление к такой социальной модернизации с идеей евразийской интеграции, путь которой сейчас выбрала Киргизия?
- Тут нужно понимать, что существует разное понимание евразийства. Само слово «евразийство» редко употребляется, нельзя говорить о какой-то «евразийской повестке дня», формирующей нового человека — ценности, институты, каналы коммуникации, которые формировал бы экономически-социальный банк другой. Тем не менее, на мой взгляд, можно выделить три вида понимания этого явления.
Есть евразийцы-традиционалисты, собравшиеся вокруг персоны Дугина. Некие националисты с религиозным уклоном.
Есть небольшие группы евразийцев-интеллектуалов, которые читали Гумилёва и в целом понимают, что есть единое культурное пространство, где люди понимают друг друга лучше, чем все вместе понимают китайцев.
Есть евразийцы-технократы, как, например, эксперты клуба «Однако» — люди, которые понимают, что нужно делать упор на инфраструктурные трансграничные проекты, а работая с теми элитами, которые существуют сейчас, мы получим геополитическую безопасность, развитие экономики и, соответственно, стабильное социальное развитие. Неидеальный взгляд, но, как мне кажется, оптимальный.
При этом ни одна из этих точек зрения не официальная — носители каждой из них довольно малочисленны. А от тех элит, которые существуют сейчас почти во всех странах СНГ, такая повестка дня довольно далека, и это очень плохо. Текущие вызовы приведут к тому, что система будет меняться. Хотелось бы, чтобы эволюционно.
- Нет ли беспокойства в связи с тем, что после сделанного евразийского выбора и денонсации договора с США ответным действием западных стран через НКО будет попытка дестабилизировать обстановку?
- Думаю, нет. Закрылись программы USAID, от этого пострадало и само государство, которое на эти деньги планировало программы здравоохранения и другие. На эти гранты, в основном, планировалась техническая и консультационная модернизация кыргызского госаппарата.
Тем не менее даже после денонсации договора американские деньги так или иначе доходят до местных НКО. Какой-то дестабилизации не вижу.
- Но «политические НКО» обычно используют социальные проблемы для дестабилизации обстановки в стране. Сейчас нет социальной основы для такого сценария?
- Социальная основа, кстати, есть — гораздо больше, потому что происходит падение экономики. Основа — это конфликты, если появляются значимые лидеры, которые пользуются народной поддержкой, они находят контакты с Западом, что, в принципе, всегда легко, и используют народное недовольство.
- Есть ли сейчас такие значимые лидеры? Руководство страны сделало выбор в пользу России, повлияло ли это как-то на усилия местных политиков найти поддержку на Западе?
- Контакты находились и находятся, но такие активисты не могли создать никаких серьёзных партий, движений не в силу отсутствия народного недовольства, а из-за личных качеств, харизмы или просто не нашли достаточной поддержки региональных элит, которые были бы недовольны существующей системой разделения финансовых потоков. Когда одна семья олигархов перекрывает все финансовые ресурсы — тогда возникает бомба.
Ситуация, когда система дисбалансов внутри элит выводит людей на площадь, подключаются ОПГ и религиозные лидеры, тогда страна нестабильна. Потом ситуация «устаканивается» до следующего раза. Пока действующий президент Атамбаев спасает ситуацию, пытаясь в новую формирующуюся элиту консолидировать людей наиболее адекватных, честных, получить поддержку от всех значимых лидеров, которые согласны играть по правилам. Идёт аккуратное выстраивание вертикали власти.
- То есть существует гармония между властью и обществом?
- Есть хрупкий консенсус. Люди видят, что президент что-то делает. Он опирается на региональные клановые элиты, олигархические, которые он не может не взять во власть, потому что он не обладает такой властью, как соседи по региону. Не возьмёт во власть — они открыто будут против него. При этом привлекая их, он постоянно поднимает недовольство населения — он же коррупционер, зачем ты его взял? А как объяснить, что он несколько тысяч завтра выведет? Получается замкнутый круг.
Нужно несколько лет стабильного развития — тогда можно чистить госаппарат, который в большинстве случаев неэффективен. Мало понимают, особенно за рубежом, что нельзя сейчас провести кардинальные реформы.
- Эта проблема характерна не только для Киргизии — она важна для многих стран, включая постсоветское пространство. Поэтому хотелось бы узнать Ваше мнение, какой выход существует, если проводить реформы необходимо, но…
- Медленно, постепенно. Всё осложнилось экономическим кризисом в России, который сейчас ударил по нам. Ситуация необычайно тяжелая, но действующий президент пока проявляет чудеса дипломатии.
- То есть продолжение нынешнего курса на оздоровление страны малыми дозами лекарств, поступательную эволюцию внутри государства, а во внешнеполитической сфере — сближение с Россией — залог стабильного развития?
- В принципе, да. Главное, чтобы пациент не умер раньше, чем его вылечат этими малыми дозами лекарств.
Парламентские выборы, которые пройдут у нас 4 октября 2014 г., многое покажут. После этого у президента или будет парламентская поддержка, за счёт которой он проведет реформы, или её не будет — тогда будет новый переворот через год-полтора.
