Всего четыре года назад Литва была одним из основных зарубежных союзников «белорусской оппозиции» в ее деятельности, направленной против официального Минска. Однако сегодня отношения Вильнюса с противниками Александра Лукашенко стали уже не такими безоблачными. Литовские политики не только позволяют себе публичную жесткую критику «гостящих» у них белорусских оппозиционеров, но и вводят для них миграционные ограничения на официальном уровне. О том, почему отношения Вильнюса с беглецами из Беларуси складываются именно таким образом и что ждет этот политический тандем в будущем, корреспондент информационно-аналитического портала RuBaltic.Ru побеседовал с известным российским исследователем, директором Фонда «Историческая память» Александром Решидеовичем Дюковым.
— Еще в 2020-м году Литва находилась в авангарде поддержки белорусской оппозиции: спонсировала организации, выступавшие против Александра Лукашенко, первой открыла официальное представительство Светланы Тихановской, тысячами принимала у себя тех, кто не хотел жить в Беларуси. С чем была связана такая позиция официального Вильнюса?
— На самом деле, Вильнюс достаточно долго вел последовательную работу, направленную против Беларуси — и разведывательную, и организационную. В Литве находится Европейский гуманитарный университет, фактически являющийся центром иностранного влияния на белорусское общество. Литва сама позиционирует себя как второго по значимости (после Польши) международного игрока, пытающегося оказывать давление на политическую жизнь Беларуси. Так что ничего необычного в поддержке Вильнюсом белорусской оппозиции в 2020-м году на фоне президентских выборов в РБ не было.
— Но в 2022–2023-х годах настроения литовских политиков изменились. Белорусских оппозиционеров начали разворачивать на границе, им стали отказывать в продлении ВНЖ, критиковать в СМИ. С чем это было связано?
— Дело в том, что до 2020-го года Литва не знала больших диаспор. Там жило некоторое количество белорусов, но оно было малозаметным. Однако в 2020-м Литва приняла значительное количество оппозиционеров, выехавших из Беларуси. Для Литвы это стало культурным шоком. Раньше Вильнюс был «столицей выходного дня» для части белорусов. Но люди в дорогой одежде и на хороших машинах, переехавшие в Литву на постоянное место жительства, — совсем другое дело.
Если до этого, находясь в плену стереотипов, часть литовцев поглядывала на белорусов сверху вниз, то при ближайшем знакомстве оказалось, что их представления о жителях РБ ошибочны и что живут там совсем не бедные люди, которым нет острого желания оказывать помощь.
Причем многие из приезжих придерживались идеологии, согласно которой Вильнюс виделся старой столицей Великого княжества Литовского, городом, связанным с именами деятелей культуры, которых белорусы воспринимают как своих. Кстати, подобным образом часто реагируют на Вильнюс и поляки.
И вот появление большого количества белорусских оппозиционеров, рассуждающих о «цветущей сложности» истории Вильнюса, которую хорошо было бы возродить, для литовских политиков стало «красной тряпкой». Мало того, что приехали хорошо обеспеченные люди, которых совсем не хочется жалеть, так они еще и на историю Вильнюса покусились.
Сначала раздражение литовской общественности было тихим, потом оно начало прорываться на страницы СМИ, а затем доросло до целых информационных кампаний. В частности, в ответ на прозвучавшую среди белорусских оппозиционеров идею допустить живущих в Литве белорусских граждан до участия в муниципальных выборах. Литовские власти начали проводить с гостями жесткую «воспитательную работу».
— Литовские политики и чиновники обвиняли белорусских оппозиционеров в приверженности идеологии так называемого «литвинства». Что она представляет собой и почему вызывает такой гнев у официального Вильнюса?
— Да, одним из требований литовских властей к представителям белорусской оппозиции стал запрет на упоминание белорусов как литвинов. А ведь рассказы о «литвинстве» были одним из самых популярных концептов среди сторонников белорусской оппозиции, наверное, за последние двадцать лет. Это звучало примерно так: «Мы те самые великие литвины, мы родом из Речи Посполитой».
Но литвинский миф вызвал экзистенциальный ужас у литовцев, увидевших в нем посягательство на свою историю и на свои территории. И, судя по всему, в конце прошлого года литовскими чиновниками и спецслужбами с белорусскими оппозиционерами была проведена «воспитательная работа» по данному вопросу, которая оказалась достаточно эффективной.
У меня как раз была опубликована статья, в которой я обнародовал письма Константина Калиновского (белорусский и польский революционер, публицист, поэт, один из руководителей польского восстания 1863 года на территории современных Беларуси и Литвы — прим. RuBaltic.Ru) и выводы о его литвинской идентификации. Когда я отдавал статью в печать, подумал, как обрадуются белорусские оппозиционеры, но нет. Обратная реакция с их стороны показала, что они восприняли упоминание литвинства Калиновского чуть ли не как «кремлевскую спецоперацию». Мол, с учетом существующей политической ситуации об этом говорить нельзя…
Сами литовцы не скрывают, что даже на само слово «литвин» они реагируют крайне нервно. И сейчас они развернули у себя в стране борьбу даже с намеками на какую-либо идентификацию, кроме литовской.
В частности, они взяли курс на удушение использования в образовании русского, белорусского — в общем, любого другого, кроме литовского, языков. Детей белорусских оппозиционеров и украинских эмигрантов будут учить в школах по-литовски.
Есть в литовском политическом сообществе также страхи, связанные с полком имени Калиновского — созданным из белорусских националистов формированием, воюющим на Украине. Подготовку он проходит в Польше и на территории Литвы.
Часть литовских политиков беспокоится по поводу того, что полк может дать России или Беларуси повод атаковать Литву и отобрать у нее Вильнюс. Другое опасение, связанное с полком имени Калиновского, порождено уже союзником по НАТО и событиями столетней давности, когда поляки забрали все тот же Вильнюс, и в этом процессе принимала участие первая литовско-белорусская дивизия Люциана Желюговского, создающая теперь определенные ассоциации…
В этом есть, конечно, хороший элемент паранойи. Я уверен, что если польские спецслужбы и лелеют где-то мечты о Вильнюсе, то только в очень-очень отдаленной перспективе. Никакой реальной угрозы Польша для Литвы не представляет. Но паранойя — это характерная черта современного литовского политического сознания. Литовские политики постоянно боятся, что у них хотят что-то отобрать.
И эта паранойя порождает в том числе действия, направленные на мягкое удушение белорусской оппозиции. С одной стороны, ее деть некуда — сами вырастили, но с другой — официальный Вильнюс боится, «как бы чего не вышло», вот поэтому и ставит ее в жесткие рамки. В свою очередь, активным оппозиционерам тоже деваться некуда, вот и приходится пока выполнять требования, даже те, которые им не нравятся. Например, прекратить называть себя литвинами.
— В Вильнюсе часто говорят, что часть белорусских граждан, посещающих Литву или поселившихся в ней, на самом деле сделала это не по политическим, а по экономическим соображениям — они занимаются бизнесом или нашли себе хорошие рабочие места. И до оппозиции им никакого дела нет. Так ли это на самом деле?
— В этом вопросе литовские политики в какой-то мере правы. Массовой эмиграцией всегда пользуются в своих интересах люди, абсолютно далекие от политики, но разбирающиеся в экономике. И в данном случае, вне всяких сомнений, часть из приехавших в Литву белорусов руководствовалась экономическими мотивами и теперь составляет конкуренцию литовцам. Это жизнь.
— Сейчас власти Литвы инициировали ряд нормативных актов, направленных на ужесточение миграционных правил для граждан РБ. Как это скажется на положении белорусских оппозиционеров и каких дальнейших шагов стоит ждать от официального Вильнюса в этой сфере?
— Этот процесс будет только усиливаться. Чем дальше Беларусь от 2020-го года, чем меньше шансов на то, что Тихановская и ее команда смогут прийти к власти в РБ, тем больше разных мыслей возникает у литовских властей — в частности относительно того, что через выезд «оппозиционеров» в Литву забрасывается агентура российских и белорусских спецслужб. Конечно, теоретически такое может иногда происходить. Но литовские политики склонны очень сильно утрировать свои опасения. Поэтому все перерастает в подавление любых независимых от официального Вильнюса проявлений.
— Насколько белорусская оппозиция сегодня вообще лояльна по отношению к Литве?
— На мой взгляд, здесь все очень сильно связано с разницей менталитетов и ожиданиями белорусской оппозиции. Когда ее представители ехали в Литву, они видели ее по-своему — либеральным местом, где себе можно позволять очень многое. Практика же показала, что они сильно ошибались. Любая возможность для самовыражения в Литве крайне сужена. Давление на приезжих постепенно возрастало. Это, в свою очередь, неизбежно приводило к определенному росту напряженности.
Но ни к каким публичным проявлениям несогласия это не приведет. Лица, связанные с офисом Тихановской и всевозможными западными структурами, будут и дальше делать то, что им говорят.
Что же касается обычных людей, уехавших из Беларуси из-за особенностей своего мировоззрения, но не находящихся при этом на содержании у еврофондов, то они скорее просто постепенно будут уезжать из Литвы — например, в Польшу, достаточно крупное государство, не являющееся малой этнократией. Там им проще будет стать «своими».
— Каковы дальнейшие перспективы сотрудничества между литовской властью и белорусской оппозицией? Возможно, официальному Вильнюсу на определенном этапе надоест работать с маргиналами, и он совершит шаги, направленные на сближение с официальным Минском? Или это фантастика?
— На данный момент это все-таки фантастика. Слишком много Запад в целом и Вильнюс в частности вложили в белорусскую оппозицию. Если сближение с официальным Минском и состоится, то уже не при нынешней литовской власти. Важным маркером станет статус офиса Тихановской. Пока он находится в Литве, принципиальное сближение невозможно. Как только его начнут вытеснять на территорию третьих стран, можно будет говорить о реальных намерениях установить конструктивный диалог. Но, думаю, это все-таки не ближайшие годы и даже не ближайшая пятилетка.
