Прошедший с начала специальной военной операции на Украине год изменил практически все в международной политике. Каким будет миропорядок в будущем? Имеет ли смысл для России расширение своих границ? Каковы перспективы российско-белорусских отношений? На эти и другие вопросы в интервью RuBaltic.Ru ответил председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», профессор-исследователь факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай» Федор ЛУКЬЯНОВ.
— Вы говорите, что России не нужно и невыгодно расширяться в пределах бывшей Российской империи, бывшего Советского Союза. Наши читатели с национальных окраин бывшей Российской империи, из новых независимых государств уверены в противоположном. Для них все выглядит очень просто и непротиворечиво: Россия развивается циклически, существуют периоды роста и упадка. И в периоды роста она расширяет свои границы. Исходя из Крыма, новых территорий Донбасса, Херсонщины и Запорожья, они делают вывод, что сейчас непосредственная угроза нависла над ними, что следующими будут страны Балтии, Польша, Финляндия. Что Вы им можете ответить на эту очень простую и ясную логику?
— Ну, ваши читатели и слушатели, наверное, эту логику интерпретируют противоположным образом. Кто-то этого боится, а кто-то желает, я думаю.
— Есть такие, которые желают, но, безусловно, большинство, мейнстрим и элита этого боятся.
— Да, они боятся, естественно. Вы вспомнили мое высказывание на лекции, но я имел в виду немножко другое, чуть более абстрактную вещь — международный статус. Когда мы говорим о перспективах развития России, то, помимо конкретных территориальных вопросов, мы имеем в виду и ее роль в мире. И поскольку самое недавнее по историческому времени воспоминание до сегодняшнего состояния — это все-таки Советский Союз, то как-то волей-неволей возникает картина, что мы стремимся к восстановлению именно его статуса.
Между тем Советский Союз был достаточно уникальным явлением в русской и мировой истории, потому что это была не великая держава, а сверхдержава.
В годы холодной войны таковых было две, а после ее окончания на какое-то время осталась одна. Само их наличие стало результатом очень специфического стечения обстоятельств в XX веке. В общем-то, противоестественного стечения, потому что никогда раньше держав такого калибра не было. И я рискну предположить, что в будущем тоже не будет.
И дело не только в том, что Россия не станет больше сверхдержавой; Соединенные Штаты тоже перестанут ею быть через какое-то время. Это не завтра случится, но само понятие страны, действия которой директивно определяют ситуацию на планете, уходит в прошлое, потому что мировой процесс приводит к формированию значительно более диверсифицированной среды.
В ней, во-первых, появляется гораздо больше игроков в принципе, а во-вторых, что еще больше запутывает, это игроки чрезвычайно разного рода, размера, способов влияния на мировую ситуацию, амбиций и интересов.
Они очень трудно сравнимы друг с другом, что, на мой взгляд, свидетельствует о том, что мир едва ли в обозримом будущем придет в состояние кого-нибудь баланса, потому что непонятно, как это все балансируется. А вот эта хаотическая анархия становится чем-то вроде нормы.
Мы с коллегой из МГИМО, тоже недавним гостем Калининграда, Иваном Алексеевичем Сафрончуком, три года назад выдвинули гипотезу, что все ждут, когда наступит новый миропорядок. А это он и есть — то, что мы имеем сегодня, и есть новый миропорядок, только такой необычный.
Так вот, возвращаясь к России. Задача территориального расширения, приращения может стоять, безусловно, но дальше возникает первый вопрос: «А зачем?»
То есть нужно какое-то обоснование. Просто у нас цикл наступил, и мы теперь расширяемся? Ну, так, в общем-то, не бывает. Нужны какие-то четкие целеполагания. Вполне возможно, что они появятся, по крайней мере, в каких-то конкретных областях для региона.
Второй вопрос, весьма острый и ставший еще более острым в ходе событий последнего года: «Каковы реальные ресурсы, позволяющие России рассчитывать на то, что цикл пойдет в сторону расширения?» На мой взгляд, то, что происходит, как раз показывает, что ресурсы есть, но они, безусловно, ограничены.
А любые небезграничные ресурсы и необходимость их учитывать рано или поздно приводят к рациональному выводу, что надо выбирать приоритеты, как их тратить.
То, что таковым приоритетом стала Украина, наверное, неудивительно, если посмотреть на совокупность всех факторов: культурно-исторических, географических, стратегических, экономических — любых. Сходится все. Чем было обусловлено начало специальной военной операции, неизвестно, но то, что к этому все шло и, наверное, пришло бы все равно, достаточно вероятно.
А вот в остальном есть вопросы. Первый: все ли из того, что входило в Советский Союз или Российскую империю, является приоритетным? Второй: если что-то является приоритетным, то есть ли возможность это как-то взять под эгиду? И третий: что вообще означает на сегодняшний день территориальное расширение, обязательно ли оно буквально?
Я думаю, что те или иные формы взаимоотношений, которые будут выстраиваться в будущем, подразумевают распространение российского влияния на какие-то территории. Но, во-первых, совершенно необязательно, более того, во многих случаях нежелательно их присоединять. Во-вторых, еще раз повторю: если говорить откровенно, то опыт последнего года скорее заставил задуматься о пределах возможностей.
У нас на лектории Совета по внешней и оборонной политике пару месяцев назад выступал известный мыслитель и публицист Михаил Ремизов. Мы как раз обсуждали «имперскость». И он очень красиво выразился: империя тем и отличается, что ее границы «дышат». То есть они непостоянны. И я его спросил: «Но они же "дышат" в режиме "вдох-выдох"? То есть они могут и "выдыхать" тоже?» Он сказал: «Ну конечно».
Это не отменяет имперскую сущность, но это не обязательно экспансия; это может быть и сжатие.
Возвращаясь к Вашему вопросу. Безусловно, неопределенность границ, которая больше всего беспокоит наших соседей, отчасти правомерна, учитывая историю и все прочее. Динамика будет сохраняться, но я думаю, что как раз опыт специальной военной операции во многом обозначит те реальные возможности, которые есть, а, самое главное — заставит очень серьезно рассматривать, что на самом деле нужно для обеспечения тех или иных интересов, а что необязательно.
— К разговору о приоритетах и российском влиянии. Вообще на постсоветском пространстве приоритетом считался Казахстан, но на западном направлении это всегда была Беларусь, и все ресурсы бросались туда. Как, по Вашему мнению, специальная военная операция изменила белорусский вопрос? Можно ли сказать, что теперь он закрыт, а основные вопросы с нейтралитетом и многовекторностью Минска решены и больше не актуальны?
— Специфика наших мест, наше геополитическое расположение — Евразия, частью которой является Европа, — заключается в том, что, как мне кажется, ни один вопрос с участием России или без такового не является решенным когда-либо раз и навсегда. То есть они все существуют во времени, переживая разные периоды и разные фазы.
То, что период многовекторности в Беларуси в том смысле, как это понималось пять лет назад, закончен, очевидно: векторы стали совершенно другими. И даже если предположить, что белорусское руководство и общество хотели бы продолжать прежнюю политику, то сейчас это невозможно.
Значит ли это, что теперь Минск, белорусский народ и общество сделали окончательный геополитический и культурно-исторический выбор, который больше не изменится? Нет, не значит.
Не потому, что кто-то хороший или плохой либо верный или неверный, а потому, что так попросту не бывает. Соответственно, на сегодняшний день, думаю, объективные обстоятельства таковы, что Беларуси, грубо говоря, деваться некуда. Никакая многовекторность просто невозможна.
А что будет дальше? Во-первых, это в большой степени зависит, естественно, от исхода специальной военной операции. Во-вторых, от того, какая институциональная форма взаимоотношений с Россией в итоге все-таки возьмет верх. Будет ли это нечто более упругое, что ли, чем нынешний формат Союзного государства?
Надо учитывать и специфику политической системы Беларуси, где все очень сильно завязано на личности лидера. То, что сам Александр Лукашенко, как и его страна, сейчас особого люфта не имеет, очевидно. То, что он весьма эффективно держит под контролем все внутренние процессы, тоже очевидно. Как и то, что вечных правителей не бывает. А вот что будет, когда рано или поздно по естественным причинам начнет происходить смена поколений, очень трудно предсказать. Но это, впрочем, относится не только к Беларуси.
Продолжение следует…
