В Латвии поднялась новая волна борьбы за право латышей говорить в своей стране исключительно на родном государственном языке. Лично президент Латвии Эгилс Левитс выразил возмущение тем, что молодых латышей в Латвии не принимают на работу без знания русского языка. Однако возмущением все в очередной раз и ограничится. Латвия, уничтожив за 30 лет постсоветских лет большую промышленность, сама создала экономику «принеси — подай», в которой желание клиента — закон, а клиенты чаще всего разговаривают по-русски.
«Не может быть так, что от человека, который ищет работу, требуют знания русского языка там, где это не нужно. Это дискриминация латышей на собственной земле, это недопустимо», — сказал на днях президент Латвии Эгилс Левитс.
Глава государства не раз и не два предлагал избавиться от фактора русского языка на латвийском рынке труда. И не он один. Латышские национал-радикалы неоднократно инициировали закон, запрещающий отказывать в трудоустройстве гражданам Латвии на том основании, что они не знают негосударственных языков.
Деятельность президента Левитса и латышских националистов, безусловно, импонирует национал-консервативному электорату, однако по сути своей она не имеет смысла. Если работодатель не хочет отдавать вакансию работнику, который не понимает по-русски, то он найдет десятки причин, чтобы не взять его на работу.
Выхода для «патриотов» в этой ситуации нет.
Латвия сама сделала своих граждан титульной национальности заложниками знания русского языка, когда уничтожила большую промышленность как «наследие советской оккупации» и переориентировала свою экономику на сферу услуг.
А что такое сфера услуг? Это «клиент всегда прав», «кто платит, тот заказывает музыку» и «любой каприз за ваши деньги».
Если получатель услуги — русскоязычный, то с ним надо общаться по-русски. Если идти на принцип и разговаривать на латышском или английском, клиента перехватят конкуренты, который на принцип не идут.
Если в законодательном порядке принудить латвийский бизнес идти на принцип, клиенты уйдут в другие страны, где в их обслуживание не вмешивается политика. Ничего не поделаешь — рыночная экономика: законы спроса и предложения в мире и Латвии действуют одинаково.
Так что все сошлось один к одному. В Латвии для 38% населения русский язык — родной, а большинство латышей среднего и старшего возраста его помнят, потому что учили в школе. Латвия 30 лет делает ставку на сервисную экономику: банковский сектор, операции с недвижимостью, ритейл, туризм и прочая сфера услуг — это 60% латвийского ВВП. Где самый большой рынок для этих услуг? На постсоветском пространстве.
Это в первую очередь Россия, но также и Украина, Беларусь, Казахстан — словом, страны, где повсеместно используется русский язык. И в Латвии его массово знают. У вас товар — у нас купец: так и формируется сервисная экономика.
Главными пострадавшими от такой экономической модели неожиданно для ее создателей стали молодые латыши, которые оказываются в собственной «латышской Латвии» невостребованными.
Русскому языку их в школах больше не учат — это было бы «наследие оккупации». Производительную экономику, где язык не так важен, в Латвии за годы «второй независимости» развалили, а для обслуживания клиентов в банках-гостиницах-ресторанах требуется знание русского языка.
Отчасти положение спасает госсектор: на государственную службу в Латвии, наоборот, не попасть носителям русского языка. Но бюрократический аппарат — он ведь не резиновый: если раздувать его бесконечно, то рано или поздно под его тяжестью рухнет вся экономика. Поэтому госслужба — это выход не для всех молодых латышей, а лишь для «блатных», у кого влиятельные родители, а у родителей — связи.
Что делать оставшимся в пресловутой сервисной экономике? Либо учить русский язык (в Риге, например, многие банки практикуют языковые курсы для новых сотрудников), либо эмигрировать в Западную Европу. Благо английскому языку в школах Латвии учат, рынок труда Евросоюза един, внутренние границы ЕС с поправками на пандемию открыты, а большими европейскими экономиками традиционно востребована низкооплачиваемая рабочая сила с Востока.
Так и получается, что сама Латвия избавляет себя от новых поколений латышей и обрекает титульную нацию на вымирание.
Родина лишила латышей одних рабочих мест, закрыв эти самые места; других рабочих мест лишила тоже, закрыв доступ к изучению в Латвии русского языка.
Изменить ситуацию, изменив структуру экономики Латвии, невозможно. Весной премьер-министр Кришьянис Кариньш провозгласил курс на «новую индустриализацию»: над ним за это заявление смеются до сих пор. Ни единого значимого шага к возрождению в Латвии промышленной экономики сделано не было. Да и что тут сделаешь: ломать — не строить.
Результат: в «латышской Латвии» развилка для многих молодых латышей — учить русский язык или эмигрировать. Понятно, что национально ориентированных товарищей это бесит. «Чем больше умрет русскоязычных, тем лучше для латышского языка», — заявила в один день с выступлением президента Латвии о проблеме националистически настроенная помощница депутата латвийского Сейма.
За этой зоологической русофобией скрываются глубокий комплекс неполноценности и осознание собственного бессилия. Латыши как нация вымирают, а их язык исчезает.
И породила эту ситуация та самая «латышская Латвия», какой она была построена десятилетиями борьбы с «наследием оккупации».
