Политический кризис в Беларуси привел к резкому ухудшению отношений официального Минска с Польшей и Литвой. Белорусские власти видят в этих двух соседних государствах едва ли не основных инициаторов и организаторов массовых протестов, не утихающих в республике вот уже два месяца. Особое беспокойство вызывает Польша, которая обладает богатыми ресурсами и возможностями для вмешательства в белорусские внутренние дела.
В последние дни дошло до дипломатических демаршей — Минск отозвал своих послов в Варшаве и Вильнюсе и потребовал от Польши и Литвы сделать то же самое. Кроме того, белорусская сторона настаивает на сокращении числа польских и литовских дипломатов, работающих в республике.
Но этого мало.
Вскоре после президентских выборов и начала политических волнений белорусские власти обвинили Польшу в планах по аннексии Гродно и Гродненской области, а белорусские войска были стянуты к западным границам.
Довольно быстро стало ясно, что угроза «польского вторжения» — скорее часть информационной войны, чем реальная угроза, а войска были возвращены в обычные места дислокации. Тем не менее активная вовлеченность Польши в белорусский кризис очевидна, и Варшава наверняка просчитывает разные сценарии возможного развития событий.
Хочет ли Польша аннексировать Западную Беларусь?
Следует понимать, что Польша — страна с выраженной имперской идентичностью, и миф об утраченных территориях играет большую роль в польском национальном сознании. Видя себя ядром крупного геополитического проекта в Восточной Европе, Варшава стремится быть вовлеченной в дела тех государств, которые она считает зоной своего исторического влияния. Естественно, в эту зону входят все земли, так или иначе связанные с Первой Речью Посполитой.
Однако здесь вряд ли уместно говорить о прямых территориальных притязаниях.
В отношении интересующих Польшу государств у нее заготовлен целый арсенал средств воздействия.
Политика — искусство возможного, и в Варшаве не могут не понимать, что на сегодняшний день польское демографическое и культурное присутствие на «Кресах Всходних» невелико и идеями польского ирредентизма здесь мало кого можно увлечь. Поэтому нужна более изощренная и долгосрочная стратегия.
Это было осознано и сформулировано в рамках послевоенной доктрины Гедройца-Мерошевского, которая призывает страну отказаться от империалистических притязаний на «регион ULB» (Украина, Литва, Беларусь), но выступить для него в качестве своего рода морального авторитета, помогая его демократизации и сближению с Европой. Понятно, что по сути эта доктрина работает на закрепление польского политического, культурного и идеологического доминирования среди «стран ULB», хотя и формулирует это весьма завуалированно.
Активная работа Польши с гражданским обществом Беларуси, а также поддержка белорусского национализма вполне укладываются в эту схему. Таким образом, в Беларуси формируются проводники польского влияния и интересов.
Что касается белорусского национализма, то, учитывая, что он складывался в среде сильно полонизированной белорусской шляхты по лекалам польской культуры, его распространение и популяризация среди белорусов также работают на сближение Беларуси с Польшей.
В этой связи поляки весьма снисходительно смотрят на попытки «белорусизации» польских исторических и культурных деятелей — выходцев с территории Беларуси: Адама Мицкевича, Тадеуша Костюшко, Михала Огинского, Станислава Монюшко и прочих.
В конечном счете это способствует формированию общего белорусско-польского смыслового и символического пространства и размыванию ментальной границы между белорусами и поляками.
В этой связи весьма показательной стала торжественная церемония захоронения останков участников восстания 1863 года, которая состоялась в конце прошлого года в Вильнюсе. Идеологически все было оформлено как церемония в честь героев трех народов — польского, литовского и белорусского. По сути же это означало негласное признание польской культурной гегемонии в рамках пространства былой Речи Посполитой, и белорусская официальная делегация, приняв участие в торжестве, вольно или невольно подыграла этому.
Помимо идеологических и символических, Польша активно задействует и экономические инструменты, способствуя трудовой эмиграции белорусов и тем самым формируя цепочки зависимости на межличностном и семейном уровне. Кроме того, Польше удается быть в глазах белорусов убедительной историей успешной постсоциалистической трансформации и выступать в качестве примера для подражания.
Конечно же, Варшава работает и с теми, кто сохраняет польскую идентичность, и стремится увеличить их число. Сегодня в Беларуси насчитывается немногим больше 100 тысяч поляков, в основном проживающих в Гродненской области.
Однако идентичность — вещь подвижная и изменчивая, особенно в пограничных областях, и при определенных обстоятельствах число тех, кто готов считать себя поляками, может существенно возрасти.
Стоит ли в связи с этим опасаться территориальных притязаний к Беларуси со стороны Польши? Представляется, в обозримой перспективе это маловероятно.
Во-первых, амбиции Варшавы простираются достаточно далеко: она хотела бы видеть в зоне своего влияния всю Беларусь, а не отдельные ее фрагменты. Во-вторых, Польша в настоящее время ограничена своим нахождением в составе ЕС, где на пересмотр границ смотрят весьма настороженно. В Европе немало несостоявшихся империй, подобных Польше, и перекройка границ может открыть настоящий ящик Пандоры. Поэтому говорить об угрозе польского вторжения можно разве что в случае катастрофического обрушения государства Беларусь, что также представляется маловероятным.
Призрак гродненского сепаратизма?
Обвинения Польши в стремлении аннексировать Гродно, по всей видимости, были обусловлены объективным беспокойством белорусских властей по поводу происходящего в этом регионе. В Беларуси нет острых региональных противоречий, подобных украинским, однако политический кризис выявил определенные региональные различия, и Гродно действительно стал для президента Лукашенко одним из наиболее проблемных регионов наравне с белорусской столицей.
Помимо весьма интенсивных по меркам белорусской провинции протестных акций, Гродно отметился своеобразным поведением местных властей, которые начали идти навстречу протестующим, что шло вразрез с официальной линией на непризнание оппозиции как легитимной стороны переговоров.
В результате Александру Лукашенко пришлось оперативно менять гродненского губернатора, чтобы не допустить выхода местных органов власти из подчинения. Потенциальная угроза была купирована, однако сам прецедент выглядел весьма тревожно для белорусского президента.
Своеобразие гродненского региона, связанное с близостью к Польше и заметным польско-католическим присутствием, практически не давало о себе знать в период правления Лукашенко. Во многом это связано с существованием жесткой управленческой вертикали, назначаемой из центра, и регулярной ротацией чиновников, что не позволяло сформироваться устойчивым региональным кланам.
Однако это не значит, что гродненский регионализм не даст знать о себе в будущем, особенно в случае демократизации системы управления и появления выборности региональных властей.
Естественно, для Польши это откроет дополнительные возможности по упрочению своего присутствия в Беларуси.
