На выходные в Минске снова назначены массовые акции противников президента Лукашенко. Продолжающийся внутриполитический кризис в Беларуси усугубляет кризис в отношениях Минска со странами Запада, который наблюдатели называют крахом политики многовекторности. Об основах внешней политики Беларуси, основных символах и концепциях, которые ее формируют, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал российский политолог, заместитель главного редактора журнала «Россия в глобальной политике» Александр Соловьев.
— Г-н Соловьев, внешняя политика, которую проводил Александр Лукашенко, находясь у власти в последние годы и особенно в последние месяцы, во время предвыборной кампании, типична для таких стран, как Беларусь, которые находятся между крупными геополитическими центрами?
— Есть прекрасная пьеса «Стакан воды», там, когда лорд Болингброк говорит с Абигайль Черчилль, он произносит две великие фразы, и вот одна из них: «Европа подождет». В нашей редакции (в рамках нашей беседы) — «Америка подождет».
А вторая — он объясняет принципы внешней политики маленькой страны, объясняет, что если маленькой страной заинтересуется большая и сильная держава, то, скорее всего, у маленькой страны шансов нет.
Но если этой страной заинтересуется вторая сильная держава, тогда у той появляются шансы как-то сыграть на взаимном интересе, взаимном противоречии этих двух великих держав.
В пьесе это все получилось. В реальности, если вспоминать историю XVII–XIX века, в итоге ни одной маленькой стране не удавалось полностью отстоять свою самостоятельность.
Наше время — конец XX — начало XXI века — может быть, более гуманное время, и вопрос тех же территориальных приобретений стоит, как правило, не так остро.
«Завоевать» Беларусь, присоединить ее к себе Россия может только в рамках интеграционного процесса.
Масса людей, как обывателей, так и совсем не обывателей, высказывается, что у Лукашенко теперь не остается никакого иного выхода, кроме как подписывать пачками соглашения об интеграции и объединяться в единое государство. Дескать, все к этому шло, в этом и была стратегия, этим все и закончится.
Что же касается самого Лукашенко и его внешнеполитического дискурса, который он привносил в свою избирательную программу, то, мне кажется, это в большей степени риторика. Он должен был играть на каких-то страхах, создавать эти страхи для мобилизации общества. Причем ему явно было достаточно сложно это сделать.
Насколько я могу судить, Лукашенко попытался если не создать, то заигрывать с белорусским национализмом, полагая, как и многие до него, что национализмом можно управлять. Странно, что руководители государств раз от раза пытаются использовать этот инструмент, совершенно не учитывая уроки предыдущих лидеров.
Национализмом управлять можно лишь до определенной степени, а дальше эта стихия разворачивается, становится неподконтрольной, начинает управлять теми, кто пытался управлять ею.
Я склонен солидаризироваться с теми, кто полагает, что в Беларуси выборы носят более имитационный, более ритуальный характер, что Лукашенко действительно защищает политическое поле от любых возможных политических противников и ошибается при этом. Поскольку, воссоздавая культурно-экономический и идейный заповедник Советского Союза в XXI веке, ты, наверное, вольно или невольно мыслишь категориями воссоздаваемой тобой реальности.
— Советский Союз многовекторную внешнюю политику не проводил. А даже если Беларусь — маленькая страна и маленький Советский Союз, то ведь все равно Советский Союз…
— Вот это нестыковка, это совершенно фундаментальное противоречие. Советский Союз — это все-таки сверхдержава, которая проводила проактивную внешнюю политику, а Беларусь — страна зависимая, «страна между».
Есть термин, возможно, нелицеприятный: страна-лимитроф. Беларусь в некотором роде тоже лимитроф, «страна между». И я сейчас дословно перевожу термин, который использовали Самуэль Чарап и Тимоти Колтон в своей книге об Украине «Победителей нет». Говоря о странах восточной Европы, они используют термин не «лимитрофы», потому что это как минимум уничижительное название, а «промежуточные страны».
Беларусь тоже оказалась в этой позиции, и, наверное, по логике вещей многовекторность как политика напрашивалась, но понималась ли она концептуально руководством Беларуси?
Что такое многовекторность, зачем она вообще нужна, какова цель?
Понятно, что цель — обеспечить себе надежное продолжение правления. Устойчивость политической системы, которая должна сохраняться имитационно советской. Соответственно, необходимо каким-то образом и получать экономическую подпитку, потому что экономически модель-то слабая, модель, может быть, даже и нежизнеспособная.
Если система изначально противоречива, значит, она неустойчива. Значит, в ней заложены угрозы внутреннего характера, и при каком-то давлении на нее извне эти противоречия внутри будут только обостряться, ужесточаться, углубляться и вполне могут дать тот кризис, который мы сейчас имеем.
— В прежние годы Беларусь себя позиционировала в качестве «точки сборки» Советского Союза. Проговаривалось, что мы — «советская Вандея», с которой начнется возрождение СССР. Почему, по Вашему мнению, эта страна перешла к этой очень амбициозной модели внешней политики от той, что мы видели перед выборами с геополитическим лавированием?
— С точки зрения символов, с точки зрения нарративов Вандея как точка сборки, реставрационная контрреволюция как точка сборки неубедительна. Мы оборачиваемся в прошлое, чтобы создать видение будущего. Но где это работает? Когда это работает на практике? Никогда.
Это не более чем игра в символы и смыслы.
При этом эта тема выгодна, потому что она спекулирует на воспоминаниях о величии Советского Союза, которые остались у среднего и старшего поколений, в свою очередь являющихся основным электоратом Лукашенко.
Что прошло, то будет мило; эти воспоминания у большинства или у значимого количества людей становятся все более теплыми.
Плюс ко всему образ империи — это тоже сильный образ, это мощь, это уважение. Под уважением разные люди понимают разное. Кому-то достаточно «нас боятся, значит, уважают». А империю, безусловно, боятся.
Все это работало до тех пор, пока не подросло новое поколение, которое не имеет теплых воспоминаний о Советском Союзе. Для него этот символ не имеет наполнения, он пустой. Может быть, звонкий, но пустой, он уже ни о чем не говорит.
А Лукашенко не молодеет, как и творцы советского нарратива. Судя по последнему перехвату (имеется в виду заявление Лукашенко о перехвате радиоэлектронной военной разведкой переговоров Варшавы с Берлином, из которых следует, что данные по «отравлению» Навального были сфальсифицированы — прим. RuBaltic.Ru), это, простите, семидесятые годы, это советский кинематограф семидесятых годов.
Вот, собственно, возможно, играя в этот советский нарратив, советский заповедник, субъект, сам не замечая этого, проникается той игрой, которую он мыслит, и сам становится ее жертвой.
— Можно ли сказать, что Россия, Кремль, Путин в 2000-е годы перехватили у Лукашенко советский, имперский нарратив?
— Россия, конечно же, перехватила этот нарратив в полуофициальном, в почти официальном виде. Россия — объективно более сильное государство, чем Беларусь, и геополитически расположено более благоприятно для того, чтобы служить точкой сборки чего-нибудь.
Это и географическое положение: выходы к морям, границы с Азией, с Европой. С точки зрения экономики, встроенности в мировую экономику, зависимости или независимости от мировой экономики, политических и военных возможностей Россия и Беларусь несопоставимы.
И если все это сводить к имперской идее, то точка сборки нового Советского Союза — это, конечно, Москва.
К добру ли, к худу ли, но Москва.
— В последние годы в Беларуси активно популяризировали концепцию нейтралитета как основу внешней политики. Была такая концепция, что нейтралитет — это гарант безопасности Беларуси, потому что она не влезает ни в чьи конфликты и, соответственно, остается в стороне от конфликтных тем. История международных отношений, современная практика подтверждают, что внешнеполитический нейтралитет — это залог безопасности и гарантия стабильного развития?
— Сам по себе — вряд ли. У нас есть примеры как подтверждающие — Швеция, Швейцария, — так и очевидно опровергающие.
Например, Сербия — там тоже был нейтралитет.
Другое дело, что провозглашать можно все что угодно опять же на уровне риторики, а на уровне практики — какой нейтралитет Беларуси, если на ее территории расположены российские военные объекты стратегического назначения? О каком нейтралитете мы можем говорить? То есть мы снова возвращаемся к тому, что это, скорее всего, фигура речи.
А при всей моей любви к конструктивизму, при всей моей любви к символам и мифологии, одни только символы без реального содержания долго не живут. Они в итоге оказываются фальшивкой и умирают.
Дай Бог, если они умирают без ущерба для своих носителей или пропагандистов.
Но, как правило, умирая, фальшивые символы очень больно бьют.
— Западные функционеры как раз указывали на эти военные объекты, доказывая белорусам, что вы не нейтральны. Если вы хотите быть Швейцарией, как заявляете, то вы должны отказаться от военного союза с Россией.
— Естественно, но для того, чтобы быть Швейцарией, Беларуси недостаточно было отказаться от военного союза с Россией.
Сначала ей надо было стать финансовым центром мира или хотя бы IT-центром мира.
Надо было стать очень важным для мира элементом. И вот тогда будь ты, пожалуйста, нейтральным государством, никто на этот статус покушаться не станет.
