По словам министра иностранных дел Украины Вадима Пристайко, подготовка нового обмена пленными с Россией находится в решающей стадии. Но это не значит, что Киев готов избавиться от всех осужденных по политическим статьям. На место тех, кого помилует президент Зеленский, уже выстраивается очередь жертв Службы безопасности Украины (СБУ). О том, как происходит пополнение «обменного фонда», аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал кадровый офицер ВСУ, которого украинские спецслужбы заподозрили в государственной измене, Денис ХИТРОВ.
— Денис, бывший генеральный прокурор Украины Юрий Луценко как-то заявил, что «на руках у народа пять миллионов нелегальных стволов». Очевидно, большая часть этого оружия была вывезена из зоны АТО. Как думаете, подсчеты Луценко верны?
— Луценко — тот еще сказочник. Но в этом случае, я думаю, он близок к истине.
В 2016 году мы начали «отрабатывать» зону, прилегающую к АТО. Нас собирали и откомандировывали с четко поставленными задачами. Несколько раз мы в тот момент с «азовцами» пересекались (националистический батальон «Азов», запрещен в России — прим. RuBaltic.Ru). Одной из главных задач как раз и была проверка транспортных средств и всего, что в них перевозится. То есть стояла цель не допустить вывоза в массовом порядке вооружений и боеприпасов.
Поток был просто неиссякаемым! Я не знаю, по какому недоразумению, но так называемые блокпосты на границе Луганской и Донецкой областей догадались поставить где-то в 2015 году.
— Страшно представить, сколько «добра» к тому времени вывезли на «материковую» Украину…
— Страшно представить и сложно подсчитать. Вывоз был абсолютно неконтролируемым. А сколько всего осталось на боевых позициях? Никто этим вопросом не задавался — ни с той, ни с другой стороны.
Допустим, я приезжаю в Авдеевку на взводный опорный пункт. Ребята указывают на какой-то участок и говорят: «Там лисы, собаки ходят, чем-то оттуда воняет. Наверняка лежит какая-то "железяка", может, и не одна. Но проверить мы не можем, потому что когда ставили минно-взрывные заграждения, на картах никто ничего не отмечал».
Повторюсь, это типичная история для обеих сторон конфликта. Если карты и делались, то они потом передавались «наверх». А «наверху» их, как правило, теряли…
У меня был разговор с грамотным сапером. Он сказал, что если война закончится на данном этапе, разминирование территории займет в лучшем случае лет 15–20. Мне кажется, речь идет главным образом о сельскохозяйственных угодьях. Эту землю нужно как-то использовать, обрабатывать. В противном случае она становится непригодной.
— Давайте перейдем к самой интересной части нашей беседы — к Вашему уголовному делу. Очень интересно узнать, как кадровый офицер ВСУ превратился в «российского шпиона». Из открытых источников известно следующее: была некая одесская ячейка, в которую входили четыре человека (Денис Хитров, Елена Бобова, Валерий Пикалов и Петр Мельничук). И они добывали секретную информацию, «сливали» ее в российский Генштаб, вербовали других военнослужащих…
— Давайте начнем с того, что меня обвиняли по части 1 статьи 111 (государственная измена в форме шпионажа). Уголовное дело по факту было возбуждено в ноябре 2016 года. Кульминация этого действа — задержание — произошла 19 марта 2017 года. До 20 сентября 2017 года продолжалось досудебное следствие.
В эти полгода я не отказывался давать показания, то есть не использовал 63 статью, которая дает мне такое право. Я просто излагал товарищам из СБУ свое видение ситуации. Это их очень злило…
— А что за ситуация? Суть в чем?
— У меня есть товарищ, с которым мы вместе учились в военном учебном заведении. Периодически пересекались, общались, ездили на рыбалку. И разговоры были всякие. «Крамольные» разговоры, так сказать.
У нас в Одессе есть один персонаж, фамилию называть не буду (все, кому нужно, уже наверняка оповещены). Это штатный провокатор СБУ. Не сотрудник. Он у них был «на крючке». Даже участвовал в событиях 2 мая 2014 года, если верить его словам. Скорее всего, тогда эсбэушники его и взяли.
По непроверенным данным, этот человек являлся катализатором еще нескольких уголовных процессов. Заходил, слушал разговоры и передавал их содержание туда, куда надо.
Потом у меня на личном компьютере нашли энное количество документов, скажем так, военной направленности. Что за документы? Например, проект приказа о закреплении водителя за автомобилем. Конспект проведения тактико-строевого занятия по развороту на месте. Все в таком духе.
— А это странно, что на компьютере у офицера, который занимает высокую должность, хранятся подобные файлы?
— По-моему, нет. У нас это называлось «уроки». Рабочий день закончился, на часах 22.00 — пойду-ка я домой, а заодно с собой «уроки» прихвачу, доделаю что-нибудь. Так и происходило. Заканчивается служба — начинаешь работать.
— То есть это нормальная практика?
— Абсолютно. Любой военнослужащий это делает. За исключением разве что солдата срочной службы, который не выходит за пределы части (только в увольнение).
Дело в том, что информация с определенным грифом — таким как «Секретная информация» или «Для служебного пользования» (ДСП) — вообще не обрабатывается на компьютере как таковом. Есть специальная техника, которая находится в определенном месте и контролируется соответствующей службой. Ведется строгий учет получения секретных документов.
В служебном расследовании по моему делу четко сказано, что с весны 2014 года я «секреткой» вообще не пользовался. А если даже и брал с собой документы на вывоз, то привозил их «непогашенными», девственно чистыми.
Следователей это не смущало. Весь объем собранной информации они направили на экспертную оценку. То есть решили выяснить, содержится ли в изъятых документах что-нибудь, что может подходить под какой-то гриф. Получили заключение экспертной комиссии: ни под гриф ДСП, ни под гриф «секретно» ни один документ не подходит. Но одному из них вроде как может быть присвоен гриф «Для служебного пользования».
У меня закономерный вопрос: «Господа, а вы понимаете разницу между "присвоено" и "может быть присвоено"? Это же несерьезно. Дайте мартышкам пишущие машинки — за миллион лет они вам "Войну и мир" наклепают. Чисто теоретически такое может быть».
Лица совершенно непроницаемые. Разговаривать с этими людьми было не о чем. Я понимаю, что они выполняли заказ. За любую такую акцию, которая завершается помещением людей под стражу, они получали соответствующие дивиденды.
— Я так понимаю, речь идет о политических статьях?
— Да, от 108-й до 260-й. Там целый набор. За раскручивание этих дел кто-то получает денежную премию, кто-то — звание, кто-то — квартиру вне очереди. У меня скоро будет информация по моему случаю. Узнаю, кто и что получил.
— Товарищ, с которым Вы вели «крамольные» беседы», тоже был задержан?
— Да. Еще задержали женщину и мужчину, которых я до этого видел от силы пару раз (познакомились уже в СИЗО). Но мы якобы были организованной группой. Одного «шпиона» взять — это ж несолидно. Нами, кстати, занималось Главное следственное управление СБУ, не какое-то мелкое областное подразделение.
— Женщина, о которой Вы говорите, — Елена Бобова?
— Да.
— СМИ писали, что она Вами верховодила. Вроде как в Крыму прошла какие-то курсы…
— Ага, за два дня. Ускоренные. В Главном управлении Генерального штаба Вооруженных сил РФ именно так и готовят шпионов.
Поначалу на Елену серьезно давили. Я смотрел ее первые показания — они написаны под диктовку. Это 100%. Она не владеет военной терминологией, которая там используется.
Потом в качестве ее адвоката появился небезызвестный Валентин Рыбин. Он, конечно, сразу сказал, что это ерунда. А Елене предлагали во всем сознаться и получить четыре года.
— Условно?
— Нет, четыре года реального срока. В противном случае — от 12 до 15 лет. Солидная скидка, по их мнению.
— Эта женщина вообще имеет какое-то отношение к армии?
— Нет. Она медработник, медсестра-анестезиолог. Проработала много лет в поликлинике Одесского национального медицинского университета.
Она поддерживала отношения с бывшим сотрудником «Беркута», который уехал с Украины после событий 2 мая 2014 года. Это все амурная история. Их переписку использовали в качестве материалов уголовного дела. Находили там завуалированную постановку задач.
Какая постановка задач?! Люди обсуждают некие моменты сугубо личного характера.
— Фантазия работает.
— Конечно. Когда есть заказ, можно все что угодно придумать.
— Елену грозили осудить на 12–15 лет. Что Вам говорили?
— Говорили, что я «способствовал», «собирал», «вербовал»… Причем формулировки какие-то странные.
Одного товарища я то ли собирался завербовать, то ли все-таки завербовал. Так и не понял. В материалах уголовного дела написано следующее: совершил «вербовочный подход».
А я же человек любознательный, захотел узнать, что подразумевается под этим определением. На одном из допросов спрашиваю у следователя: «Вы все-таки сотрудник СБУ, поясните простому человеку, что такое вербовочный подход?»
«Ну это когда один подходит к другому…»
«Нет-нет, — говорю, — уважаемый, у Вас же были какие-то учебники, Вы по ним что-то изучали. Должно быть четкое определение».
«Да что Вы ко мне прицепились?!»
«Лучше эту формулировку убрать. Потому что по ходу рассмотрения дела возникнут вопросы. Бить мы Вас будем больно».
Дело в том, что с декабря 2017 года, когда дело передали в суд, по сути, не было проведено ни одного заседания. Рассмотрение переносили под предлогом изменения коллегии или под предлогом того, что у прокурора в самый неподходящий момент зачесалась левая нога.
— Помнится, нечто подобное наблюдалось перед освобождением Надежды Савченко. Суды демонстративно не хотели рассматривать ее дело — брали самоотводы.
— Верно. Но мне кажется, что здесь есть еще один момент. Это способ передать уголовное дело «правильному» судье. Там же система автоматического распределения. Нужно кости кидать, пока не выпадет нужная комбинация.
У нас на последней стадии был судья родом отсюда, из Донецкой области. По-моему, его попытки показать свою «национальную сознательность» превышали все допустимые пределы. Да он готов был выпрыгнуть из мантии и на столе гопака сплясать! Помню, адвокат буквально одну фразу сказал на русском. Судья встрепенулся: «Вы що, москаль?»
Продолжение следует
