Украинский спецназ в районе проведения так называемой Операции объединенных сил (ООС) ликвидировал нескольких националистов и поддержавшего их военнослужащего из танковой бригады. По сообщениям управления Народной милиции Донецкой народной республики (ДНР), в перестрелке погибло до пяти радикалов. Очевидно, после подписания «формулы Штайнмайера» и решения Зеленского развести силы в районе Петровского и Золотого отношения между силовиками и ультраправыми на Украине обостряются. Впрочем, они никогда не были идиллическими. Об этом аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал кадровый офицер ВСУ Денис Хитров, которого спецслужбы обвинили в государственной измене.
— Денис, мы закончили разговор на стягивании батальонов территориальной обороны к границе с Крымом в марте 2014 года. Что было дальше?
— Дальше — первая ротация, Мариуполь. Сидели на аэродроме, ждали высадки российского десанта, — улыбается. — Прямо на взлетной полосе, с автоматами.
Затем начали выходить первые люди из Крыма. Там же контингент военных составлял более 19 тысяч человек. А вышло всего около трех с половиной тысяч.
У меня перед глазами были так называемые «списки зрадныкив» (предателей). ФИО, дата рождения, место призыва, место службы… Естественно, господа из прокуратуры не могли обработать такой объем информации и «закрепить» все уголовными делами.
К чему это привело? В октябре 2017 года в Лукьяновском СИЗО я встретил своего крымского товарища-военнослужащего.
Его судили по части 1 статьи 111 (государственная измена). Хотя в российской армии он не служил. Он просто в тот момент не выехал из Крыма, представляете?
Как я понимаю, четкого приказа о выводе войск с точками передислокации тогда просто не было.
— Почему его не отдали?
— Не знаю. По боязни, возможно… Но я сильно сомневаюсь, что это чья-то глупость. Не может быть человек с погонами при большой должности настолько недальновидным. Видимо, свою пятую точку прикрывали. Когда-нибудь разбор полетов все равно будет, тогда и узнаем всю подноготную.
— Какая мотивация была у военнослужащих, которые выходили из Крыма?
— У каждого своя. Мы примерно понимаем, почему большинство предпочл остаться. Потому что прекрасно понимали: на Украине их ничего хорошего не ждет. В Крыму у многих жилье, семьи, хотя бы какой-то островок стабильности. И он становился особенно ценным на фоне того, что происходило на «материке».
Один мой товарищ вышел из Крыма, позвонил мне и сказал: «Наверное, я дебил».
Некоторое время он жил в Одессе в служебном кабинете. Оно и понятно: квартиру получить у нас нереально. На 2016 год только гарнизонная очередь составляла порядка 7 тысяч человек. То есть даже если соблюдать все законодательные моменты и отдавать силовикам 10% жилья с каждого построенного дома, то, я думаю, лет через 150 можно справиться.
— В 2014 году, когда началась антитеррористическая операция (АТО), вы продолжали служить?
— Да. Было примерно так: отбыли ротацию, уехали. Какой-то отпуск, какое-то медицинское обследование, по желанию — беседа с психологом. И рутинная служебная деятельность в ожидании следующей ротации.
— Чем занимались непосредственно в зоне АТО?
— В 2014 году служил в режиме, что называется, куда пошлют. Не помню, чем я не занимался. Начиная от первичных действий на месте, где один военнослужащий застрелил другого, заканчивая сопровождением колонн.
А в 2015 году уже более-менее определились: на пустых местах появились комендатуры. Занимали какие-то здания по согласованию с местной администрацией, пытались наладить там быт и службу. У меня в 2015 году была комендатура первого разряда города Красноармейска (тогда его еще не переименовали в Покровск). Начальник военной инспекции безопасности дорожного движения. Зона ответственности — несколько районов, вплоть до Марьинки и Авдеевки.
— Полагаю, местные жители относились к Вам не лучшим образом...
— Поначалу да. Если ты пришлый, да еще и в форме, это сразу настораживает. Но потом отношение все-таки начало выравниваться.
— Можете вспомнить какую-нибудь нетривиальную историю, которая произошла с Вами во время службы в зоне АТО?
— Расскажу об одном замечательном, на мой взгляд, случае.
Апрель, первая половина дня, железнодорожный переезд за Димитровым (уже на подступах к Красноармейску). «Газель» с черными номерными знаками. Для меня черный номер — это признак военного автомобиля. Я его, естественно, останавливаю. Там сидят два «кадра» в форме, при экипировке, даже с каким-то оружием.
Я не сразу рассмотрел номер, а там было указано, что ребята из какой-то роты «Правого сектора» (организация, запрещенная в РФ — прим. RuBaltic.Ru). У меня сразу вопрос: «Вы что за номерной знак себе прицепили? Раз уж прицепили — давайте по процедуре. В машине что?»
«Личные вещи», — отвечают.
«Давайте посмотрим».
Открываю. Там все, начиная от нижнего белья и заканчивая бытовой техникой... По-быстрому сработали — прихватили все, что плохо лежало.
«Вы не против, если мы в комендатуру проедем? — говорю. — Опишем все в соответствии с процессуальными нормами». Они согласились. Но не успели мы толком заехать в комендатуру, как за нами приехали человек двести их побратимов.
— «Правосеков»?
— Да. Приехали своих отбивать. И все так, как положено: газ, квас, керогаз, легкие наркотики, тяжелая музыка. Пришли их парламентеры: «Отдавайте». Комендант встал в позу. Он товарищ местный, причем там выслуга за 38 лет зашкаливала — целый полковник. Сказал, что никого отдавать не собирается, все будет по закону.
После этого за «железкой» начали раскладываться минометы. Ребята конкретно подготовились. Мы тоже начали готовиться: расчехлили пулеметы, мешки на центральном входе разбросали. Нас немного — 36 человек. Зато мы в здании, а они на открытой местности.
В Стаханове стояла 25-я бригада. Несколько ее подразделений находилось в нашем оперативном подчинении, как раз на случай каких-то серьезных заварушек.
В общем, десантники вовремя подоспели. И парламентеры «Правого сектора» сразу выкинули белый флаг. Предложили договариваться.
Комендант сказал: «Теперь уже точно никто ни с кем договариваться не будет. Выстраиваемся в колонну и едем в горотдел полиции. Пусть там с вами разбираются — к нам вы никакого отношения не имеете».
Сочувствующие в интернете сразу начали строчить гневные посты: посмотрите, дескать, что менты творят. Подкинули нашим побратимам наркотики, все по отработанной схеме… Тут же звонки «сверху»: «Что вы там вытворяете?»
Ничего не вытворяли, на самом деле. Действовали четко в рамках закона. Но общественное мнение начало закипать, волонтерская среда возбудилась.
— Знаете, до сих пор ходят разговоры, что добровольческие батальоны только формально влились в структуру ВСУ. А по факту они сохраняют какую-то внутреннюю самоорганизацию, и с регулярной армией у них очень непростые отношения.
— Думаю, что на тот момент военное командование поступило довольно мудро. Ведь добробаты присоединялись к ВСУ не в качестве отдельных подразделений.
Перед ними стоял выбор: или сложить оружие и уйти куда-нибудь подальше, или войти в ту или иную существующую воинскую часть. По два-три человека, а не скопом.
Это правильное решение. Оно, кстати, давно известно. Если появилось какое-то осиное гнездо, не надо его уничтожать. Надо раскидать людей по разным ротам, батальонам и так далее. Прямого контакта между собой они иметь не будут.
— Но ведь некоторые добровольческие формирования сохранились. Скажем, полк «Азов» (запрещен в РФ — прим. RuBaltic.Ru) никто распылять не стал — реорганизовали и подчинили Национальной гвардии.
— Да, Вы правы, «Азов» влился полным составом. Там ребята, так скажем, с подпорченным самосознанием. С одним из них я разговаривал по душам. Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что это психически нездоровый человек.
Окончание следует
