Латвия в очередной раз вспоминает печальную дату — 15 октября 1991 года был принят Закон о восстановлении прав граждан Латвийской Республики, согласно которому треть населения страны была лишена гражданства. За прошедшие 27 лет институт негражданства так и не ликвидирован: негражданами сегодня остаются около 250 тысяч человек — 11% населения Латвии. О том, в каком положении находятся сегодня неграждане и что делать с проблемой массового безгражданства в Латвии, RuBaltic.Ru рассказал депутат Европейского парламента от партии «Русский союз Латвии» Андрей МАМЫКИН.
— Г-н Мамыкин, согласны ли Вы с той точкой зрения, что проблема неграждан фактически закрыта, потому что все уже привыкли и смирились с существованием в Латвии и Эстонии института негражданства?
— Когда в Великую Отечественную войну евреев в лагерях смерти нацисты вели в газовые камеры, многие из них, наверное, тоже смирялись со смертью. Но это не значит, что если бы им даровали жизнь, они бы от нее отказались. Образ, конечно, очень суровый, некоторые скажут, что я передергиваю. Но я хочу сделать именно такое сравнение.
Я точно знаю, что смирилась моя бабушка, потому что она умерла 9 дней назад негражданкой. Вот она смирилась, но если бы ей дали гражданство, она была бы активной гражданкой Латвии, участвовала бы в выборах. Она уже не могла ходить, у нее болели ноги, но она все равно голосовала бы на дому. И так было бы с любым негражданином.
Второй момент. Натурализация — это примерно тысяча новых граждан в год. То есть для того, чтобы лишить проблему негражданства в Латвии, нужно 230 лет. Понятно, что большинство людей умрет, как моя бабушка или дед, который тоже умер негражданином, а не натурализуется.
Третье: неграждане продолжают рождаться в тех семьях, где и папа — негражданин, и мама — негражданка; Латвия продолжает воспроизводить неграждан спустя почти треть века после объявления независимости.
Это замкнутый круг. Это, в первую очередь, вопрос отношения государства к своим налогоплательщикам. Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, — нет, не смирились.
— В таком случае, почему эта тема почти исчезла из информационного поля? Почему она практически не обсуждалась на недавних выборах в Сейм?
— Потому что в Латвии есть два типа партий. Один тип устраивает система этнического голосования и отторжения инородцев (нелатышей) от политического процесса. К этому типу принадлежат все партии Сейма, включая «Согласие».
Из серьезных партий второго типа, выступающих за равноправие всех жителей Латвии, сегодня остался только «Русский союз Латвии». И эта партия тему неграждан на выборах поднимала.
Партия «Согласие», которая продолжает выезжать на голосах нелатышских избирателей, в том числе натурализованных избирателей, в защиту неграждан на этих выборах даже формально слова не сказала. С чего начался мой конфликт с этой партией?
Два года назад был прямой запрет господина Ушакова подписывать петицию в защиту неграждан Латвии.
Эту петицию не подписал ни один член партии «Согласие», за исключением бывшего депутата латвийского Сейма Сергея Потапкина и депутата Рижской думы Игоря Кузьмука. Все остальные, а это многие тысячи человек в стройных рядах партии «Согласие», о которых она с гордостью рапортует, не подписали, потому что был прямой запрет Ушакова. Больше того, они потом в узком кругу еще и осудили нашу с Татьяной Жданок и Яной Тоом петицию, хотя она собрала 22 тысячи подписей.
— Как сложилась судьба этой петиции? Будет ли она рассматриваться в Европарламенте?
— Тема неграждан никуда не исчезла и из Европарламента. Туда поступает примерно 12 тысяч петиций в год, а слушания по петициям устраиваются два, три, иногда четыре раза в год в комитете по петициям. Петиция по негражданам привела даже к двум слушаниям. Одно было в июне прошлого года, второе — в феврале этого.
Там была очень жесткая, недипломатичная рекомендация правительствам Латвии и Эстонии: кардинально решить вопрос негражданства.
Такие письма, откровенно резкие по стилю и содержанию, Европарламент нечасто пишет.
Я понимаю «народную политологию», когда результат видится так: завтра с утра проснулся и нащупал в кармане паспорт гражданина. Если бы директором был, я бы так и сделал. Но в Европейском парламенте мы использовали все механизмы по продвижению этой петиции.
После нее мы подали петицию, касающуюся права на свободное передвижение для неграждан, права на работу для них в странах Евросоюза. Татьяна Жданок добилась свободы передвижения для неграждан в туристических целях; теперь мы с Яной Тоом подали петицию о праве работы в ЕС для неграждан Латвии и Эстонии наравне с гражданами. Сейчас идет большая борьба за эту петицию в комитете по петициям.
У нас с Мирославом Митрофановым есть мечта — подать к столетию Латвии 100 петиций по негражданам. До конца года мы это сделаем!
— Вы лично столкнулись с лишением гражданства в 1991 году? Вы были негражданином?
— Да, я был негражданином, это было безумно обидно. Сначала я не мог получить квадратную печать в советском паспорте — она давала постоянный вид на жительство в Латвии. Тогда, в 1993 году, регистраторы населения «замордовали» меня, всю мою семью, покойных дедушку с бабушкой какими-то справками, бумагами. Где вы работали, есть ли у вас годы стажа; блин, какие годы стажа, мне в 1993 году было 17 лет, я еще был несовершеннолетним!
Получили мы в конце концов этот квадратный штамп в советский паспорт — потом долго не могли получить паспорта неграждан. Их ввели только к 1997 году и очень мало выдавали. Получить эти желтые, а потом фиолетовые паспорта было сложно, была создана большая коррупционная схема по их выдаче. Сперва они были неправильно напечатаны, потом их производство отдали какой-то «левой» канадской фирме — огромное количество латышского правящего истеблишмента «наварилось» на этих фиолетовых паспортах.
С 1995 года для неграждан открылись «окна натурализации». По этим «окнам» я мог получить гражданство Латвии то ли в 2012-м, то ли в 2015-м году. Но под сильным давлением западных стран — США и Германии, в первую очередь, — власти Латвии вынуждены были провести референдум, и на референдуме 1998 года с перевесом в полпроцента голосов эти «окна натурализации» отменили, и я пошел и натурализовался.
У меня лично не было никаких трудностей с латышским языком: я на нем говорил лучше, чем иной латыш. Надо написать их версию истории на экзамене по истории — так и быть, напишу.
Но мне было безумно неприятно, когда спустя несколько недель после экзаменов я позвонил в комитет по натурализации узнать, что там с моей заявкой на гражданство, и мне ответили: мы вас проверяем по «мешкам КГБ». Я говорю: вы там что, охренели, что ли! Мне 15 лет было, когда Советский Союз развалился. Не вербовал КГБ школьников, незачем ему было. Они мне: все понимаем, но такой закон.
Было от всего этого отвратительное ощущение, что копаются в моем личном белье и получают от этого удовольствие.
Потом еще по какой-то картотеке проверяли, не был ли я держателем конспиративной квартиры, не участвовал ли в подавлении диссидентства. Я им опять: не мог я в детском саду быть держателем конспиративной квартиры и преследовать диссидентов. И они мне снова: таковы нормы закона.
Наконец, проверили они меня по всем картотекам, пригласили меня и других натурализантов на торжественную церемонию получения гражданства Латвийской Республики в Управление по натурализации. Это был такой конвейер по производству новых граждан. Они там флаги, венки развешивали. Свечки зажигали.
Я прочитал текст клятвы: «Не жалея своей жизни, бороться за независимость Латвии, если надо — отдать и жизнь». Потом на эту строчку подали жалобу в Конституционный суд, и ее убрали, но в 2000 году, когда я получал гражданство, был именно такой текст. Мало кто из латышей — граждан от рождения — способен сказать такое, не то что подписать. А я это еще и прочел. С выражением. Смотрю, у тетки-регистраторши слезы текут. Так начала всхлипывать, что свечку задула.
А мне в тот момент было смешно. Когда проверяли по «мешкам КГБ», было неприятно, а когда клятву читал, было смешно. Клятва юного пионера рядом с этим отдыхает.
Я, на самом деле, еще долго могу делиться воспоминаниями. Это фантасмагория, но в то же время обыденность. Сотни тысяч русских в Латвии через то же прошли.
— Да, но основная их часть прошла через процедуру получения гражданства примерно в те же годы, что и Вы. Почему сейчас процесс натурализации в Латвии почти остановился?
— Пик пришелся на 2000 год, когда натурализовался я. Тогда вместе со мной натурализовались 14 тысяч человек. До этого динамика была растущей, после 2000 года — падающей.
В то время самым привлекательным в латвийском паспорте было получение возможности свободно перемещаться по Европейскому экономическому пространству.
До сих пор для граждан Латвии свобода перемещения по миру означает в десятки раз больше безвизовых стран, чем для неграждан.
Второй аспект, менее важный, чем первый, состоял в возможности идти голосовать. Для меня, например, это было важно. Мне это гражданство было нужно не для того, чтобы уехать работать в Германию, а чтобы идти голосовать. Потому что, черт возьми, это моя страна! И я хочу, чтобы пришли к власти политики, которые не будут топтаться по дате 9 мая, на ранах моего деда — ветерана войны. Которые не будут издеваться над моим родным русским языком, и так далее, и так далее.
Для меня все это было важнее даже, чем возможность ездить по миру. Поэтому я сплюнул, перекрестился и пошел читать клятвы плачущим теткам. Таких, как я, было много, но это люди, которым сейчас пятый десяток лет, и они все уже уехали за границу.
Большинство оставшихся неграждан — это люди в категории 60–80 лет и старше, и многие из них, как моя покойная бабушка, из дому уже выйти не могут, не то что пойти сдавать экзамены на натурализацию.
И еще одна причина, по которой натурализация заглохла. Была такая Эйжения Алдермане — сейчас она депутат Рижской думы от коалиционной с «Согласием» партии «Честь служить Риге», а с 1995 по 2009 год была директором Управления по натурализации. Она просто порядочный человек. Она построила работу управления так, что люди хотели идти натурализоваться, даже если нормы закона были крайне неприятны.
Потом Алдермане сняли, Управление по натурализации закрыли, и сейчас вопросами гражданства занимается Управление по делам гражданства и миграции МВД. Это бывший Департамент гражданства и иммиграции, который занимался высылками, депортациями и тому подобным в отношении тех, у кого в начале 1990-х была круглая советская печать в паспорте.
Это такие люди, что дай им завтра команду расстреливать евреев, они с комсомольским запалом станут ее выполнять.
Конечно, если это будет соответствовать нормам закона, если это будет считаться правильным и необходимым. Но если будет, то расстреляют всех с задором и энтузиазмом.
Эти люди абсолютно уверены, что они, заваливая сейчас в комиссиях претендентов на получение гражданства, поступают законно, правильно и в интересах государства.
Я и из других источников сейчас получаю в свой офис евродепутата очень много сигналов о том, что сдать экзамен на гражданство стало намного сложнее: придираются буквально к каждому документу.
Требования закона тоже изменились, и тоже в худшую сторону. Например, нужно не просто указать, что ты 5 лет прожил на территории Латвии, а доказать, что у тебя есть средства. В свое время я приносил из банка выписку со счета, на котором лежало 5 латов, и этого было достаточно, потому что это была простая формальность. Сейчас нужно еще доказывать легальность имеющихся средств.
Если женщина-негражданка работала уборщицей и получала зарплату в конверте, то это нелегальные средства, и она права на гражданство не имеет. А именно такой заработок в Латвии характерен для женщин предпенсионного и пенсионного возрастов.
Медсестричка, работавшая в советские годы в ведомственной поликлинике КГБ, не имеет права получить гражданство. Медсестричка! И таких историй много.
Поэтому те девятьсот, тысяча, тысяча сто человек, которые в год получают гражданство, к латвийскому паспорту сразу покупают билет в один конец: у них цель — получить этот проклятый паспорт, сесть в самолет и забыть как страшный сон эту вонючую Латвию.
И, насколько я могу судить по фрагментам социологических исследований за последние 5–7 лет, те, кто уезжает, не голосуют в стране проживания на выборах в Латвии. Не приходят на избирательные участки в посольства. Они хотят забыть эту страну, она для них — отрезанный ломоть. И это — самое страшное.
