Годовщина Катынского расстрела совпадает с другой трагической датой — авиакатастрофой под Смоленском, в которой погиб президент Польши Лех Качиньский. Трагедия рейса рейс PLF101 потянула за собой длинный шлейф конспирологии, которая в России воспринимается как бред сумасшедшего. Впрочем, попытки отрицать официальную версию событий в Катыни не более оправданны, чем сомнения в официальной версии крушения первого борта Польши. Такое мнение в интервью аналитическому порталу RuBaltic.Ru выразил директор фонда «Историческая память» Александр ДЮКОВ.
— Г-н Дюков, сторонники советской версии Катынского расстрела выдвигают следующий аргумент: Хрущев активно развенчивал культ личности Сталина. Почему тогда он не пролил свет на столь ужасное преступление сталинской эпохи?
— Хрущев, конечно, выступил с речью о культе личности и его последствиях, но он не был человеком, который собирался доставать все грязное белье советского руководства. На XX съезде рассматривался весьма узкий круг острых вопросов. Речь шла о репрессиях 1937–1938 годов (прежде всего о репрессиях против членов коммунистической партии — так называемых старых большевиков).
Многое осталось за кадром. Была, например, коллективизация, в ходе которой репрессиям тоже подверглось много людей. Мы услышали об этом на XX съезде? Нет. Слышали только о Гамарнике, Тухачевском и так далее.
Хрущев показывал лишь маленький кусочек того, что было выгодно лично ему.
Кстати, документы о своей причастности к репрессиям 1937–1938 годов он тоже не показывал. И они тоже сохранились в российских архивах.
Например, запрос Хрущева на лимиты в самом начале «большого террора» (так называемая кулацкая операция). Он запрашивал разрешения на расстрел и направления в лагеря во внесудебном порядке тысяч людей. Этот документ, несмотря на то, что он явно был неприятен Хрущеву, сохранился до наших дней и оказался доступен для исследователей. Еще один наглядный пример того, как работала советская архивная система.
— Давайте вспомним 1946 год, военный трибунал в Нюрнберге. Там ведь тоже тема Катыни поднималась? Обвинения были предъявлены Герингу и Йодлю, то есть немцам.
— Советская сторона действительно пыталась поднимать эту тему. Было предъявлено несколько свидетелей. Точнее, лжесвидетелей. Один из них, например, говорил о существовании под Смоленском лагерей особого назначения (ОН), которых на самом деле никогда не было. Мы сегодня прекрасно знаем, где и какие лагеря размещались.
В любом случае, в итоговое обвинительное заключение этот эпизод (с обвинением немцев в Катынском расстреле — прим. RuBaltic.Ru) включен не был.
— Вот вам еще один аргумент сторонников советской версии. Нацистский судмедэксперт, профессор Герхард Бутц, который руководил эксгумацией и идентификацией в Козьих горах, в своем докладе отмечал, что на трупах были польские мундиры с воинскими наградами и знаками воинских отличий (о званиях) и различий (по роду войск). В лагерях НКВД военнопленным было категорически запрещено ношение знаков воинского отличия — у нацистов таких запретов не было. Вывод напрашивается сам собой.
— Аналогичный аргумент мы часто слышим применительно к расстрелу в Куропатах. Расскажу чуть подробнее. Под Минском в конце 1980-х годов было обнаружено место массового захоронения жертв политических репрессий (прежде всего 1937–1938 годов). Через некоторое время, естественно, появились сторонники альтернативной версии событий. Они говорят: как этих людей могли расстрелять сотрудники НКВД, если при раскопках были найдены личные вещи убитых? Ведь в советских тюрьмах личные вещи отбирались.
Но эти люди (отрицающие вину НКВД — прим. RuBaltic.Ru) руководствуются какими-то своими представлениями о том времени. На самом деле в 1937–1938 годах приговоренным к расстрелам не рассказывали, куда и зачем их ведут.
— Чтобы избежать бунтов?
— Бунтов или каких-то других эксцессов. Людям говорили, что их переводят в другую тюрьму, посылают в лагерь (или даже освобождают). Соответственно, им выдавали личные вещи, а затем везли в спецзону, где и осуществлялся расстрел.
Именно этот момент — выдача личных вещей — четко зафиксирован в архивных документах 1937–1938 годов. Я даже публиковал отдельную статью, посвященную данному вопросу.
К расстрелу в Катыни это тоже относится. Вряд ли польским военнопленным говорили, что их ведут на расстрел. Те же исполнители, те же практики.
— Есть мнение, что отношение к полякам в Советском Союзе было особенно жестоким и пренебрежительным. Возможно, из-за событий гражданской войны, о которой в 1940 году многие еще хорошо помнили. Это утверждение соответствует истине?
— Если говорить о рядовом составе польских военнопленных, то его практически сразу распустили по домам. В плену находились только представители офицерского корпуса, а также чиновники, полицейские. В общем, определенный идеологически мотивированный контингент.
Советская власть все-таки ставила во главу угла не этническое, а классовое. Поэтому говорить о ненависти к полякам как таковым, мягко говоря, некорректно.
Другое дело, что Польша в то время воспринималась как один из наиболее вероятных противников Советского Союза, союзник Гитлера. Вплоть до сентября 1939 года она сотрудничала с нацистской Германией и участвовала в ее агрессивных акциях. С Польши на территорию СССР регулярно забрасывалась агентура, в том числе диверсионные группы. Это происходило постоянно. В общем, к Польскому государству в Кремле отношение было однозначным.
Возможно, этот фактор сыграл какое-то значение при принятии решения о Катынском расстреле. Насколько важное, судить не берусь.
— Слово Катынь у нас постоянно на слуху. Об этой истории ежегодно пишут, спорят, снимают телепередачи, Россию заставляют каяться. Но я не припоминаю, чтобы Польшу заставляли каяться за десятки тысяч красноармейцев, которые сгинули в польском плену в 1919–1922 годах. Более того, в ответ на попытки разобраться в причинах и масштабах этой катастрофы польская сторона обвиняет Россию в стремлении преуменьшить значение Катыни. Вас как историка это не задевает?
— Любые преступления должны быть изучены. Деятельность польского руководства и в 1920 году, и в 1930-е годы, когда Варшава активно взаимодействовала с Третьим рейхом (так сказать, ассистировала нацистов в их агрессивных действиях), — все это нужно освещать.
В контексте Катынского расстрела нужно понимать, что быть жертвой — это еще не значит быть невиновным.
Да, Катынь — страшное преступление. О нем стоит помнить и полякам, и нам.
Но Катынь не дает Польше индульгенцию за ее собственные прегрешения.
У любой страны есть черные страницы истории.
— С 2014 года, после известных событий на Украине, у нас политизируются многие исторические вопросы. Пакт Молотова — Риббентропа и секретные протоколы к нему — пожалуй, самый яркий пример. Можно вспомнить и Смоленскую катастрофу 2010 года, в которой погиб президент Польши Лех Качиньский (это ведь тоже уже часть новейшей истории). Комиссия пришла к выводу, что пилоты не справились с управлением, а потом второе дыхание получила версия о взрыве на борту. История Катыни тоже подвержена этому тренду на политизацию?
— Она политизировалась всегда. Для Катыни это естественное состояние.
Любые громкие события сопровождаются шлейфом конспирологии.
То, что падение самолета под Смоленском стало результатом какого-то заговора, и то, что не было расстрела в Катыни, это две идентичные по своей сути теории.
