Нобелевский лауреат по литературе Светлана Алексиевич прочла нобелевскую лекцию. В Стокгольме она поведала, что главные русские слова — тюрьма и война, а русская жизнь должна быть злой и ничтожной.
Нобелевская лекция — давняя традиция. Неотъемлемый атрибут «нобелевской недели», как и присутствие на церемонии награждения шведского монарха и последующий банкет. Помимо вручения медали и прилагающейся к ней денежной суммы каждый лауреат получает возможность обратиться с речью, в которой изложит собственное видение своего вклада в мировую литературу и свое отношение к премии.
Присуждение Шведской академией «литературного Нобеля» в октябре белорусской писательнице Светлане Алексиевич за «полифоническое творчество, памятник страданию и мужеству в наше время» вызывало неоднозначную реакцию в обществе. Факт, когда престижную премию вручают за произведения, написанные на русском языке, сам по себе не может не радовать, безотносительно личных воззрений автора. Поэтому, несмотря на враждебную позицию новоиспеченного лауреата по отношению к официальному Минску, в Беларуси решили вернуть книги Алексиевич в школьную программу. Вместе с тем прежде всего западная пресса активно писала, что премия Алексиевич если не служит метафорической пощечиной президенту Путину, то по крайней мере является вызовом российской власти. Параллельно часть интеллигенции поспешила прочить Алексиевич место альтернативного авторитета русской мысли на Западе, готовя лавры чуть ли не Солженицына нового поколения. Действительно, шведские академики далеко не в первый раз поощряют диссидентов, говорящих и пишущих по-русски. Но каждый из них использовал нобелевскую лекцию в разных целях.
Александр Солженицын завоевал признание в Стокгольме в 1970 году, через 17 лет это сделал Иосиф Бродский. Оба — последовательные противники советского строя, испытывавшие гонения на собственных шкурах, вынужденные эмигрировать, фактически высланные за пределы родины. Вместе с тем оба прекрасно понимали, какую премию им вручают. Нобелевская премия по литературе говорит сама за себя, в отличие от Нобелевской же премии мира, присуждаемой за общественную деятельность. Оба говорили о литературе, о ее месте в современном мире и об огромной роли и ответственности писателя. Солженицын настаивал, что миссия писателя — бороться с ложью и насилием, создавать мерило добра и зла, что особенно важно в суровое время.
«Оказался наш XX век жесточе предыдущих, и первой его половиной не кончилось все страшное в нем. Те же старые пещерные чувства — жадность, зависть, необузданность, взаимное недоброжелательство, — на ходу принимая приличные псевдонимы вроде классовой, расовой, массовой, профсоюзной борьбы, рвут и разрывают наш мир. Пещерное неприятие компромиссов введено в теоретический принцип... — говорил Солженицын. — Оно требует миллионных жертв в нескончаемых гражданских войнах, оно нагруживает в душу нам, что нет общечеловеческих устойчивых понятий добра и справедливости, что все они текучи, меняются, а значит всегда должно поступать так, как выгодно твоей партии. Любая профессиональная группа, как только находит удобный момент вырвать кусок, хотя б и не заработанный, хотя б и избыточный, — тут же вырывает его, а там хоть все общество развались. Амплитуда швыряний западного общества, как видится со стороны, приближается к тому пределу, за которым система становится метастабильной и должна развалиться. Все меньше стесняясь рамками многовековой законности, нагло и победно шагает по всему миру насилие, не заботясь, что его бесплодность уже много раз проявлена и доказана в истории. Торжествует даже не просто грубая сила, но ее трубное оправдание: заливает мир наглая уверенность, что сила может все, а правота — ничего». Причина плачевной атмосферы не в отдельной стране или персоналии, подчеркивал Александр Исаевич, а в «духе Мюнхена», блуждающем по планете.
У Алексиевич все проще, на семь бед один ответ — во всех глобальных несчастьях виноват коллективный «красный человек», живущий на постсоветском пространстве. «"Красной" империи нет, а "красный" человек остался. Продолжается, — рассуждала Алексиевич. — [...] Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде живет "красный" человек. Из той жизни, с теми воспоминаниями». Хотя наиболее кучно, если следовать логике лауреата, зловещий «красный человек» проживает все-таки в России. Именно Россию, а не родную Белоруссию, она неоднократно упоминала, описывая кровавый типаж: «красный человек» воюет с Украиной, бомбит Сирию, «красный человек» испокон веков угнетал всех и вся и — главное — угнетал самого себя и продолжает угнетать. «По крупицам, по крохам я собирала историю "домашнего", "внутреннего" социализма. То, как он жил в человеческой душе», — описывает Алексиевич свой труд. Однако из многочисленных интервью и высказываний становится понятно, что проблема отнюдь не ограничивается социализмом-коммунизмом-большевизмом. Угнетателем видится любая Россия, неважно — социалистическая или капиталистическая, имперская, советская или современная. Вот и получается, что корень зла таится не в конкретном политическом режиме или лидере, восседающем в Кремле, а в народе, в «коллективном Путине», который, по словам госпожи лауреата, сидит в каждом русском. И с упорством мазохиста воспроизводит ужасы. «Наш главный капитал — страдание. Не нефть, не газ — страдание. Это единственное, что мы постоянно добываем. Все время ищу ответ: почему наши страдания не конвертируются в свободу?» — задается вопросом автор.
Недаром завершила свою речь Светлана Алексиевич подборкой фраз, которые якобы слышала, путешествуя по России. Список открывается девизом: «Модернизация у нас возможна путем шарашек и расстрелов». Затем следуют не менее отвратительные «правила жизни»: «Не поротых поколений нам не дождаться; русский человек не понимает свободу, ему нужен казак и плеть». «Русская жизнь должна быть злая, ничтожная, тогда душа поднимается, она осознает, что не принадлежит этому миру... Чем грязнее и кровавее, тем больше для нее простора ...». «Так наша жизнь и болтается — между бардаком и бараком. Коммунизм не умер, труп жив». Отдельной строкой обозначена низменная, вечно деструктивная природа: «Русский человек вроде бы и не хочет быть богатым, даже боится. Что же он хочет? А он всегда хочет одного: чтобы кто-то другой не стал богатым. Богаче, чем он». И, конечно же, сакраментальное: «Два главных русских слова: война и тюрьма». В итоге устами нобелевского лауреата создается собирательный образ русского — морального урода, подобно Урии Хипу Диккенса вобравшего в себя все отрицательные качества на свете. Именно такой образ Алексиевич транслирует для европейской публики, образ вечного агрессивного раба, «красного», «совка», погрязшего в азиатчине варвара, на бессознательном уровне ненавидящего свободу и все, что с ней связано. Не хватает только сказаний о людях с песьими головами или, что более актуально, притч о ватниках и «колорадах». Откуда автор взяла такую тенденциозную подборку — неизвестно. Но наличие Нобелевской премии теперь прибавляет авторитета и весомости словам Алексиевич в умах «просвещенной публики». А специфический журналистский стиль ее прозы, основанной на записях бесед, позволяет воспринимать все написанное и сказанное не как художественную литературу с гиперболами и аллегориями, а практически как документалистику.
В итоге уважаемые академики и прочие зрители (организаторы устроили прямую трансляцию) вместо нобелевской лекции о высоком и прекрасном выслушали памфлет, который вполне годится для стен аналитических центров вроде «Чатэм-Хаус» и Института «Легатум», либо в качестве выступления на митинге-майдане. По окончанию пламенного спича лауреату пришлось общаться с прессой. Она поспешно заявила, что не ненавидит, а очень даже любит русский народ. Тотчас оговорилась, что не любит лишь 84% россиян, которые поддерживают политику в отношении Украины. Здесь впору вспоминать бородатый анекдот про еврея в баньке, которого просят или крестик снять, или трусы надеть.
