Объединенная Германия празднует 30-летие падения Берлинской стены. Юбилейные торжества проходят на фоне скандальных итогов последних выборов в восточных землях, которые доказали растущее недовольство немцев бывшей ГДР своей жизнью в ФРГ. Праздник омрачает ощущение, что ментальная Берлинская стена всё еще существует и ее призрак по-прежнему разделяет немцев на две Германии.
Фотоистория Берлинской стены, насчитывающая не одну сотню самых разных снимков, началась и закончилась кадрами с восточногерманскими военными. В самом начале, когда рабочие только готовили площадки для строительных работ, унтер-офицер Конрад Шуман совершил свой знаменитый «прыжок к свободе», став одним из широко тиражируемых на Западе образов холодной войны. Удачный кадр удалось поймать фотографу Петеру Лайбингу благодаря своему опыту съемок преодолевающих барьеры лошадей на ипподромах.
На фотографии, сделанной спустя 28 лет, когда Берлинская стена доживала свои последние часы как граница между двумя Германиями, молодые восточногерманские военные — ровесники Шумана в день его побега — смотрят на протянутую им жителем Западного Берлина руку с настороженностью.
Тогда, 9 ноября 1989 года, пограничники, полицейские и солдаты армии ГДР не стали препятствовать стремлению своих сограждан попасть на Запад. Все ответственные за Стену службы работали, соблюдая немецкий порядок и даже проявляя доброжелательность.
Но желания бросить оружие и побежать в сторону неоновых вывесок западной части города ни у кого не возникло.
Радость от того, что раскол Германии, наконец, будет преодолен омрачалась для этих молодых солдат чувством неопределенности перед завтрашним днем.
Впрочем, тысячи граждан ГДР, не одетых в военную форму, старались думать о будущем с надеждой. На глазах сбывалась мечта поколения — Германия обретала долгожданное единство. Кто-то рассуждал об опасности восстановления сильной Германии, кто-то видел в происходящем экономическую выгоду, кто-то считал случившееся естественным ходом вещей. Однако для очень многих падение Стены отразилось, прежде всего, в личном измерении.
Почти треть века — срок немалый, но он вполне укладывается в осознанную человеческую жизнь. Родственники и друзья, которые имели мало возможностей легально увидеться друг с другом, теперь могли общаться безо всяких препятствий.
Конечно, эйфория не была ограничена лишь личной сферой.
К 1989 году разрыв в экономике между ГДР и ФРГ достиг драматической отметки. Восточные немцы сталкивались, хотя и не в такой степени, как жители других стран Восточной Европы, с характерными проблемами стран советского блока конца 1980-х годов: от дефицита товаров до длинных очередей за ними.
Советский Союз вступил в период глубокого внутреннего кризиса и учиться побеждать ему становилось всё сложнее. Западный сосед казался успешным братом, которому в свое время посчастливилось выбрать верную дорогу к богатству и процветанию.
Объединение страны в 1990 году не принесло вместе с собой решения всех проблем. Впрочем, вряд ли кто-то из «осси» ожидал, что будет легко. Временные трудности были неизбежны, и к ним относились философски. На западногерманских автобанах «Трабант» имел мало шансов перед «Мерседесом».
Шло время и многое действительно изменилось к лучшему. Миллионы марок, а затем и евро инвестиций преобразили города ГДР, которые стали почти неотличимы от западногерманских. Обновилась инфраструктура, вырос уровень жизни.
Однако нарастали и тенденции, вызывавшие у восточных немцев тревогу и разочарования.
Заработная плата упорно не хотела дотягивать до западногерманской. Выходцам из ГДР не всегда удавалось вписаться в рынок труда ФРГ и тем более претендовать на руководящие позиции. Совсем трудно пришлось тем, кто обеспечивал работу государственной машины ГДР: военным, полицейским, госслужащим, партийными чиновникам. Рядовой ННА или мелкий канцелярский работник рассматривались как пособники «диктатуры СЕПГ» или агенты «Штази». Сорок лет истории ГДР, знавшей как черные, так и белые страницы, приравнивались к мрачным годам гитлеровской диктатуры.
И всё же единая Германия стала реальностью. Это обстоятельство примиряло как недовольных своим новым положением «осси», так и «весси», считающих своих восточных сограждан неблагодарными ворчунами, на которых правительство выделяет слишком много денег. Всё это походило на безобидные семейные споры, всегда заканчивающиеся теплым совместным ужином.
Переломным моментом стал миграционный кризис 2015 года. Миллион беженцев с Ближнего Востока с легкой руки Ангелы Меркель стали частью новой немецкой повседневности.
«Мы справимся!» — обнадеживающе заявила фрау канцлерин, укрепляя свой авторитет «морального лидера» Запада.
Приезжих в Германии было много и раньше. Уместно вспомнить многочисленную турецкую диаспору, об интегрированности которой шли серьезные дебаты, или выходцев из постсоветского пространства, в основном без особых проблем влившихся в немецкое общество.
Однако впервые массированный наплыв приезжих пришелся на короткий промежуток времени, и впервые немецкая политика гостеприимства стала вызывать вопросы в своей искренности и целеполагании.
Беженцев встречали на вокзалах с цветами и детскими игрушками, на их размещение федеральное правительство выделяло значительные суммы из государственного бюджета. Сопутствующие наплыву мигрантов явления, такие, как рост этнической преступности, замалчивались в немецких СМИ, вызывая кризис доверия между властью и обществом. Критика миграционной политики приравнивалась к проявлениям расизма и национализма, по понятным причинам воспринимаясь в ФРГ болезненно.
Несмотря на то что восток Германии не был главной целью беженцев, стремившихся остаться в более богатых землях «старой» ФРГ, именно «осси» громче всего выражали свое недовольство. Хрупкий мир между двумя Германиями был нарушен.
Восточные немцы не могли понять ни причины высоких трат на содержание беженцев, ни ажиотажа вокруг них, подогреваемого СМИ и волонтерскими организациями. Их личный опыт непростого встраивания в западногерманские реалии был другим, а выделяемые миллионы евро на содержание мигрантов вполне могли были быть потрачены на развитие восточных земель.
И главное — мнение критически настроенных жителей бывшей ГДР и их потомков не было представлено как заслуживающее внимание. Массовые манифестации в Хемнице после убийства, совершенного мигрантами, освещались официальными СМИ как шабаш праворадикалов.
Принято считать, что «осси» почувствовали себя чужими в собственной стране, хотя скорее перед их глазами были картины из недавнего прошлого, когда пресса ГДР также не была особенно толерантна к плюрализму мнений.
Оказалось, что многие аспекты ФРГ, а вместе с ней и всего Запада, не сильно отличаются от одиозных проявлений эпохи Эриха Хоннекера. Разве ради этого треть века назад пала Берлинская стена?
Успевший перепрыгнуть через Стену, пока она не возвысилась почти на 4 метра, унтер-офицер Конрад Шуман не смог обрести счастья в ФРГ. Перебежчик боялся мести со стороны Штази и испытывал сильную депрессию (о реальных намерениях ГДР «наказать» Шумана ничего не известно). Не принесли облегчения и события 1989–1990 годов.
В 1998 году Конрад Шуман повесился в саду у своего дома.
Его трагичный образ во многом символичен для всех жителей бывшей ГДР. Не для всех из них бег за счастьем и свободой закончился ярким финишем. Не каждый сохранил способность к рассудительности и спокойному анализу, столкнувшись с западным миром, который ворвался в жизнь Восточной Германии в 1990 году.
С другой стороны, никакого выбора у восточных немцев тогда не было.
Сейчас восток и запад ФРГ вновь разделяют противоречия, вышедшие и на политическую плоскость. Политики на Западе признают, что нужно наладить диалог с жителями восточных земель. Однако пока официальная позиция Берлина состоит в том, что трудности носят временный характер, а недовольство граждан будет спадать по мере дискредитации политических сил, его использующих.
Выборы в Саксонии, Бранденбурге и Тюрингии показали, что такая стратегия небезупречна. Призрак новой Стены можно преодолеть только создав атмосферу доверия и взаимного уважения.
