Как и в большинстве европейских стран, в Германии окончание Второй мировой войны отмечают 8 мая. Это не торжество проигравшего по поводу своего поражения. ФРГ во всем противопоставляет себя Третьему рейху, гитлеровская Германия для современных немцев — чуждое и враждебное явление. 8 мая для немцев — повод задуматься над своим прошлым и оценить победу над нацизмом внутри немецкого общества, к которой Германия шла более полувека.
Сегодня в Германии сформировалась собственная культура памяти о событиях Второй мировой войны, сочетающая чувство вины за преступления национал-социализма, радость от разгрома гитлеровской диктатуры и противодействие попыткам моральной реабилитации Третьего рейха.
В немецких медиа нет недостатка в материалах об истории Второй мировой войны, выполненных, как правило, на высоком профессиональном уровне. Официальная позиция властей ФРГ подразумевает нулевую терпимость к злодеяниям нацистского режима и разговорам об их реабилитации.
Между тем современное отношение ФРГ к итогам Второй мировой войны имеет сравнительно короткую историю. Еще тридцать лет назад оно было иным.
Конечно, не было и речи о какой-либо оправдательной риторике в адрес нацистского прошлого. Однако угол зрения, сформированный во многом внешними условиями, отличался от сегодняшнего.
После того, как смолкли последние бои в Европе, в Германии наступил «час ноль». Была ли гитлеровская диктатура естественным следствием немецкой истории или ее зловещим отклонением, летом 1945 обывателям казалось, что она в любом случае закончилась. Страна лежала в руинах, ее территорию оккупировали державы антигитлеровской коалиции, армия была разгромлена, а правительство арестовано.
Тотальная война закончилась тотальным поражением, при котором никакой «легенды об ударе кинжалом в спину» возникнуть не могло.
Прошло немного времени, и новым немецким государствам потребовалось выработать собственное отношение к тому, что означает для них разгром Третьего рейха в мае 1945 года.
Для ФРГ вопрос памяти о войне и национал-социализме был обречен на политизацию. Несмотря на политику денацификации, Конрад Аденауэр не мог полностью отказаться от людей с нацистским прошлым, прагматично заявив, что глупо выливать грязную воду, когда нет чистой.
Осуждая Гитлера и одиозных высокопоставленных нацистов, ранняя ФРГ не стремилась идти по этому пути дальше, чем требовали оккупационные власти — будущие партнеры по НАТО. Бонн не боялся выражать свое недовольство итогами войны: как появлением социалистической ГДР, так и установлением новой восточной границы с Польшей. И ГДР, и новые границы Западная Германия признала только в начале 1970-х годов.
Вызывающе громкое молчание правительства Аденауэра об отдельных страницах прошлого многих государственных деятелей ФРГ провоцировало конфликт «отцов и детей», разгоревшийся в 1960-е годы.
Вопрос «Папа, кем ты был 20 лет назад?» стал паролем первого послевоенного немецкого поколения.
Канцлер Курт Кизингер, член НСДАП с 1933 года, прилюдно получил пощечину от журналистки Беаты Кларсфельд со словами «Нацист, нацист!» Волна разоблачений бывших нацистских функционеров впоследствии вылилась в террор леворадикалов из RAF.
Молодежные протесты 1960-х дали импульс к новому этапу осмысления немцами своего прошлого.
От Гитлера, «одурманившего» Германию, внимание историков переключилось на саму Германию, которая позволила себя «одурманить».
Исследователи начали обращаться к истории повседневности в попытках проследить развитие нацификации на массовом уровне.
Коленопреклонение канцлера Вилли Брандта в Варшаве позволило сделать чувство вины за преступления национал-социализма личным для каждого немца.
В ГДР ситуация с «чистой водой» была значительно лучше, чем у западного соседа. Руководство «восстановленной из руин» республики обладало представительным кадровым резервом, свободным от нацистского прошлого. Здесь в конфликте «отцов и детей» инициатива была скорее на стороне старшего поколения, которое могло попрекать легкомысленную молодежь, вспоминая опыт нацистских застенков.
Концепция освобождения Германии от нацизма органично дополняла официальную идеологию ГДР, а общество советско-германской дружбы укрепляло отношения между освободителями и освобожденными.
Существование «реваншистской» ФРГ было даже удобным — это за Берлинской стеной или «Антифашистским валом» осталась «неправильная» Германия, где бывшие нацисты вполне реально занимали руководящие позиции.
Одним из финальных аккордов «боев за историю», прогремевшим уже после объединения Германии, стали дебаты о «чистом вермахте». Долгое время считалось, что германская армия не принимала участия в военных преступлениях в годы войны, ответственность за которые возлагалась на СС и специальные карательные отряды.
Стереотип о солдатах «без страха и упрека» встречался даже в советском кинематографе. В культовом телефильме «Семнадцать мгновений весны» генерал — попутчик Штирлица в поезде — стараниями авторов предстает аполитичным военным профессионалом, вынужденным подчиняться присяге и чувству долга. «Жгли СС — мы воевали», — бросает он своему собеседнику.
Миллионы немецких мужчин прошли службу в вермахте, и заклинание «я был простым солдатом» давало его обладателю моральную индульгенцию.
Однако в 1995 году было разрушена и эта крепость. Передвижная выставка «Преступления вермахта», которую посетили более 900 тысяч человек в 33 городах, показала, что и вооруженные силы принимали участие в совершении преступлений на оккупированных территориях. Оживленная дискуссия вокруг выставки, выявившая ряд фактологических неточностей со стороны организаторов, тем не менее завершилась исчезновением у вермахта репутации «простых солдат».
В результате ожесточенных дискуссий в Германии сформировалось представление о коллективной ответственности немецкого народа за преступления нацистского режима.
Во многом оно стало возможным как вследствие завершения «холодной войны» и раскола Германии, так и по причине естественного хода времени. Чем дальше уходят в историю события 80-летней давности, тем критичнее взгляд на них немецкого общества. Если при Аденауэре бывшие генералы вермахта командовали частями бундесвера, то при Меркель власти ФРГ готовы инициировать судебные преследования против отдельных военнослужащих, подозреваемых в участии в военных преступлениях.
