В пятницу 7 июля в немецком Гамбурге стартует саммит G20. На повестке саммита вопросы миграции, торговые отношения, изменения климата. О встрече «большой двадцатки» аналитический портал RuBaltic.Ru поговорил с директором Института ЕАЭС Владимиром ЛЕПЕХИНЫМ:
— Г-н Лепёхин, «большая двадцатка» с 2008 года стала ежегодным событием для руководителей стран c крупнейшими экономиками мира. Формат «большой семерки» отходит на второй план. С чем связан такой разворот к более масштабным клубам правительств?
— На самом деле нет разворота к более масштабным вещам, просто формируются альтернативные форматы. Мы знаем, что «большая восьмерка» превратилась в «семерку» и фактически сегодня становится формальным клубом. Параллельно сформировалась группа БРИКС, в которую входят крупнейшие страны мира.
Что касается G20, то к ней нет такого интереса. Это структура, интерес к которой просыпается в кризисных ситуациях. «Двадцатка» была создана в 1999 году и была не очень активной. Она создана Западом, прежде всего Евросоюзом при поддержке США. Ее цель заключалась в том, чтобы крупнейшим странам мира навязывать свою точку зрения. Она была неактивна до 2008 года. А с 2008 года, когда начался кризис, западные страны через «большую двадцатку» пытались решить свои экономические проблемы.
Сейчас, начиная с 2015 года, мы видим, что существует политический кризис в мире. Безусловно, этот формат востребован, но конфигурация G20 поменялась.
Раньше Запад диктовал свои условия. Сейчас можно уже говорить, что Запад не доминирует в данной структуре.
Формально европейских стран там много, но сейчас речь идет о коалициях, которые сформировались внутри «двадцатки»: Соединенные Штаты и Великобритания с одной стороны; страны Евросоюза — с другой; Россия, Китай, Индия, то есть страны БРИКС, — с третьей.
Поэтому изменилась и повестка дня. Если раньше Запад там навязывал свою точку зрения всем другим странам, то сегодня «большая двадцатка» — это если не договорная площадка, то площадка, на которой идет торг. Торг по поводу самых разных острых проблем. Сейчас идет переформатирование мира: от глобализации по-американски мы переходим к многополярному миру. Вот почему даже в «большой двадцатке» существует коалиция, но я не исключаю, что через какое-то время число стран-участников увеличится и появится, например, «большая тридцатка». Ясно, что многих крупных стран, которые должны там быть, не хватает, например Египта, Ирана, Вьетнама, Пакистана и так далее.
— В рамках одной из секций саммита будут обсуждаться вопросы международной торгово-экономической интеграции. Наверняка будет поднята тема санкций. Есть ли у лидеров «двадцатки» общее понимание, что антироссийские санкции наносят ущерб всем сторонам?
— Понимание-то есть, но просто это же орудие преследования своих интересов, прежде всего Соединенными Штатами, которые борются за европейские рынки. Что касается европейских стран, то они хоть и понимают, что санкции против России наносят им вред, но ничего не могут противопоставить Штатам: они от них зависят. И надо понимать, что такие вещи, как вопрос санкций, не решаются на «больших двадцатках» — на G20 артикулируются какие-то вещи, которые выгодны спикерам.
Если выгодно Меркель в преддверии выборов о чём-то сообщить — условно говоря, о перезагрузке отношений с Россией — или демонстрировать какую-то силу по отношению к России, то это будет иметь значение только для самой Германии, для избирательного процесса, и никоим образом не связано с решением проблемы. Не исключено, что во время встречи Трампа и Путина Трамп сделает какие-то резкие заявления по отношению к России, поскольку его заявления будут ориентированы на американскую аудиторию.
Такие вопросы, как санкции, размещение ПРО в Европе, газовые контракты, решаются кулуарным путем, путем встреч заинтересованных сторон.
Для России в данном случае важна встреча Путина с Макроном и Меркель, поскольку это публичная встреча. Мы заинтересованы в том, чтобы вся эта украинская история была абсолютно прозрачной и публичной. Вот тут возможны заявления, которые имеют отношение к реальности. Со своей стороны, мы хотели бы, чтобы прозвучала позиция Франции и Германии.
— Завтрак на троих: Меркель, Макрон, Путин — усеченный нормандский формат. Организаторы были вольны вписать Порошенко в число посетителей, но Германия на правах хозяйки не сделала этого. Ситуация на Украине теперь обсуждается без самой Украины?
— А зачем?! Россию позиция Порошенко в принципе не интересует совершенно. Нам важно, чтобы по этому поводу высказались Франция и Германия, — вот их позиция нам интересна. Почему Германия не приглашает Порошенко? Я думаю, по этой же причине, тем более что Украина всё равно не член «двадцатки». Это совершенно логично с точки зрения протокольных требований. Встреча носит неофициальный характер, характер мероприятия «на полях». Но в любом случае, хотя эта встреча и важна, не нужно преувеличивать значения G20.
Дипломаты говорят, что это «сверка часов», то есть сверка позиций стран. Но, с моей точки зрения, поскольку сейчас ситуация меняется и меняется сам формат, то сегодня «большая двадцатка» начинает играть роль коммуникационного хаба, где каждая страна преследует свои собственные интересы и использует встречу для челночных переговоров с теми странами, которые им нужны.
Общей повестки дня у участников саммита нет даже несмотря на то, что она сформулирована через экономику, например. Идет размежевание мира на цивилизационные зоны и самоопределение внутри этих зон новых геополитических интересов.
— В рамках саммита запланирована встреча Дональда Трампа и Владимира Путина. Чего стоит ждать от этой встречи?
Встреча с Трампом будет иметь чисто психологическое значение. Лидеры встретятся, посмотрят в глаза друг другу. Трамп выскажет то, что ему важно сказать, чтобы услышала американская аудитория. Путин последовательно изложит те же тезисы, о которых он говорит уже много лет: о многополярности, о необходимости конструктивного взаимодействия.
Понятно, что на этой встрече Россия должна поднять вопрос о размещении ПРО в Европе, чтобы было однозначно заявлено, против кого вообще направлены эти системы.
Проблема же взаимодействия или противоборства России и США, например в Сирии, если и будет подниматься, то исключительно формально. Это сложный вопрос, и он решается в кулуарном режиме путем долгого перманентного диалога между американскими и российскими военными, телефонных разговоров лидеров стран и так далее. На «двадцатку» не выносится.
— Безусловно, на саммите обсудят миграционный кризис. Возможно ли сотрудничество РФ и Запада в этом вопросе?
— Тут никакого диалога быть не может. Наша позиция известна: мы открыты и готовы поделиться опытом и прочее. Но нас никто не слушает. И не просто не считают возможным прислушаться к нашему мнению. Наоборот, в миграционном кризисе в политике Германии и в политике других европейских стран обвиняли — ни больше ни меньше — Россию.
Якобы беженцы с Ближнего Востока появились в этих странах, потому что российские ВКС бомбят сирийские города. В рамках этого бреда, который является мейнстримным для европейских политиков, естественно, никакого диалога по миграции нет и быть не может.
Меркель начала менять свою позицию в отношении беженцев, но исключительно в силу обстоятельств, связанных с выборами, поскольку большинство немцев выступает против миграционной политики «христианских демократов» и послаблений беженцам. Только поэтому происходит некое ослабление позиций. На самом деле с заштампованным сознанием, которое присутствует у европейских политиков, и германских в том числе, мы ничего сделать не можем. В принципе это и не наша задача, это дело самой Европы.
— В одном из интервью Вы говорили, что спасение Европы в сближении с Россией и деамериканизации. Способна ли Европа провести эту самую деамериканизацию?
— Никто так задачу не ставит. Речь идет о том, что происходит формирование новых политических субъектов цивилизационного типа. Поэтому Европа сегодня зациклена на своих собственных проблемах, ее задача состоит в том, чтобы каким-то образом повысить свой суверенитет, в том числе и во взаимоотношениях с Соединенными Штатами.
Североамериканский альянс и Британия, которая через Brexit выходит из Евросоюза и более тесно входит в альянс североамериканских стран, — для них тоже актуален поиск своего собственного цивилизационного пути, поскольку они отказываются от глобальной гегемонии через формирование Трансатлантической, Транстихоокеанской зон торговли и т. д. Соответственно, для России и Китая тоже не стоит задача деамериканизации — стоит задача цивилизационного самоопределения.
