В действиях Прибалтики, касающихся вопросов исторической политики, видна методичная система: приравнивание коммунизма к нацизму, требование провести «второй Нюрнберг», требование компенсации за «советскую оккупацию». Зачем прибалты столь последовательно переписывают историю, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал директор фонда «Историческая память», научный сотрудник Института российской истории РАН Александр ДЮКОВ:
— Г‑н Дюков, ясно, что власти Прибалтийских стран работают по системному плану. В чём, на Ваш взгляд, состоит стратегическая цель исторической политики Литвы, Латвии и Эстонии?
— Стратегической целью политики этих государств является, прежде всего, сохранение той структуры власти, которая сейчас выстроена в Прибалтийских странах. Дело в том, что без идеологического обоснования, без представления советского периода истории как периода внешней оккупации нынешняя структура власти в Прибалтийских республиках просто не могла бы существовать.
Мы знаем сюжет с негражданством в странах Прибалтики. Без идеологического обоснования, почему этих людей лишили политических прав, невозможна нынешняя конструкция власти и невозможно удержание власти.
Александр Дюков
Первая и основная задача исторической политики в Прибалтийских странах — это сохранение и поддержание идеологических представлений, благодаря которым существует нынешняя власть.
Вторая задача — внешнеполитическая. Она связана с тем, что страны Прибалтики входят в ЕС и им нужно с чем-то выступать. У них должна быть какая-то своя тема, которую можно было бы вносить в Евросоюз.
С какой темой могут выступать представители Прибалтики?
Они не могут выступать по экономическим темам, потому что центр принятия решений по их экономикам находится далеко за пределами этих стран. Они не могут выступать по социальным вопросам. Единственное, что они могут, — выступать по российской тематике, тем самым поднимая свой авторитет и свою узнаваемость.
Темы есть, власти Прибалтийских стран за них бьются. Их депутаты в Европарламенте и представители в Еврокомиссии постоянно эти темы поднимают. Выходит своеобразное разделение труда.
Но цель Прибалтики — не добиться чего-либо от России. Ее цель — это создание определенных позиций для себя, на которых они будут держаться, позиций для местной элиты в европейском чиновничестве. И элиты эффективно реализуют эту тактику.
Естественно, вместе с ухудшением отношений между Прибалтийскими странами и Россией ухудшаются отношения между Россией и ЕС. Но что Прибалтике до этого? У властей этих стран есть свои конкретные внутриполитические, внутриевропейские и внешнеполитические задачи. А Россия выступает всего лишь пугалом.
Я думаю, что никто в прибалтийских элитах не считает, что от России можно что-то получить (например, компенсацию за оккупацию). Это декларативные заявления. Создаются определенные позиции для использования внутри ЕС. Это делается эффективно и за наш счет, за счет «русской угрозы».
— Историческая политика стран Прибалтики, как мы видим, очень активна, но не самодостаточна и зациклена на Россию. Они не призывают самих себя к покаянию за Холокост. Они призывают Россию к покаянию. Не кажется ли Вам такая политика ущербной?
— Да, конечно, она является таковой хотя бы потому, что за счет реализации подобных целей происходит ухудшение отношений с Россией, упускаются экономические и социальные возможности. Выбрав подобную стратегию своего развития, прибалтийские элиты нанесли своим странам большой урон, вне всякого сомнения.
— Когда мы видим, что в странах Прибалтики начинают рефлексировать о собственном историческом прошлом, а не механически обвинять во всём Россию, то этим попыткам рефлексии, переосмыслению своей судьбы и истории власть оказывает очень жесткое сопротивление. Последний пример — это писательница Рута Ванагайте, которую буквально на днях заставили покаяться за те книги, которые она написала. С чем, по-Вашему, это связано?
— Поддержание идеологического единства возможно только при помощи подавления инакомыслия и при установлении единого прочтения исторических событий. Конечно, интеллектуалы, такие как Ванагайте, эту идеологическую монолитность расшатывают. И пока Ванагайте находилась в том тренде, которого требовал Евросоюз (беседы о Холокосте), ее не трогали. Хотя тема, которую она поднимала, и была неприятна.
Ванагайте говорила, что литовцы участвовали в Холокосте, но эта тема была не та, за которую ее можно было прессовать. Как только она сказала про «лесного брата» Раманаускаса-Ванагаса, сразу же включился репрессивный механизм, принуждающий ее к покаянию.
Потому что сюжет про «лесных братьев» — это один из главных сюжетов для современной Литвы.
Если мы возьмем 1940 год, мы увидим, что, за исключением бежавшего в Германию диктатора Сметоны, всё остальное руководство Литвы никак не сопротивлялось установлению советской власти. И литовская независимость тогда закончилась бесконфликтно, без особого сопротивления, без боевых действий — просто сдали Советскому Союзу государство.
Для того чтобы уйти от мысли, что конец Литовского государства был естественным итогом, обусловленным ходом событий, им нужны герои, которые позже продолжали сопротивление. Эти герои должны, во-первых, быть минимально связанными с нацистами и нацистской оккупацией, самостоятельными национальными героями, а во-вторых, они должны быть национальными борцами за свободу. На должность таковых назначены «лесные братья» — Раманаускас-Ванагас и прочие.
Проблема заключается в том, что «лесные братья», прежде всего, занимались настоящим террором в отношении мирного населения. Большинство убитых ими в рамках широкого террористического действия были литовцы по национальности.
90% убитых «лесными братьями» были литовцами; их, как правило, убивали целыми семьями. Эти факты прямо противоречат идее о том, что велась национальная борьба. Какая национальная борьба, когда убивают не солдат Красной армии, не сотрудников «зловещего» НКВД, а самих же литовцев. Это та тайна, которую прячут, о которой не хотят говорить.
А когда речь заходит о сотрудничестве «лесных братьев» с органами НКВД, то получается, что борьба за независимость, которая должна была продолжаться и которая символизирует собой континуитет Литовской республики, куда-то исчезает. Если главнокомандующий сотрудничал с КГБ в конце своей академической карьеры и в результате КГБ удалось подавить всё движение, то говорить об эффективном национальном сопротивлении не приходится.
Это один из самых болезненных вопросов для прибалтийских властей, именно поэтому они сейчас прессуют Ванагайте на порядок сильнее, чем когда она написала об участии литовцев в Холокосте — вещь неприятную, но с которой уже как-то свыклись под европейским влиянием.
А вот с критикой «лесных братьев» прибалтийские власти никогда не свыкнутся. А европейцы никогда не вмешаются, потому что здесь вещь, которая им неинтересна и которая их не касается. Ну убивал на периферии кто-то кого-то — они даже разбираться не будут.
— Что еще предпримут прибалтийские властные элиты на следующем витке обострения исторических противоречий?
— Я не думаю, что в ближайшее время исторические обострения будут. Дело в том, что историческая политика в 2000‑х годах заменяла настоящую политику. Обращаясь к историческим сюжетам, прибалтийские власти демонстрировали противостояние с Россией, пытались привлечь внимание США и ЕС к этой борьбе. Сейчас мы видим, что, в том числе благодаря усилиям прибалтийских и польских властей, противостояние с Россией вышло на принципиально другой уровень. Мы видим появление военных формирований на территории Прибалтийских республик.
Для того чтобы повышать свою значимость, привлекать дополнительные финансовые вливания со стороны ЕС и США, прибалтийские власти теперь будут использовать риторику опасности России здесь и сейчас. Не историческую опасность, что, мол, когда-то много лет назад их ущемили, оскорбили и вот теперь они требуют возмещения. Нет. Они будут говорить, что сейчас Россия собирается вторгнуться в Прибалтику, что нарушает всевозможные мировые стандарты и ведет против стран Балтии гибридную войну.
Исторические сюжеты останутся на игровом поле, но они не будут, как раньше, основным содержимым политики европейских стран. Мы можем увидеть это достаточно четко на примере сюжета с пактом Молотова — Риббентропа. В 2009 году была 70‑я годовщина подписания этого документа. Вокруг этой даты по всей Восточной Европе были устроены песни-пляски; рассказы о советской оккупации раздавались чуть ли не из каждого холодильника. Мы видели масштабную информационную кампанию.
В 2014 году, когда отношения России и ЕС ухудшились на фоне украинского кризиса, мы увидели замечательную вещь. История с пактом Молотова — Риббентропа и советско-нацистским, как говорят наши оппоненты, разделом Европы ушла из информационной повестки, практически не появлялась в информационном поле. Она была замещена более актуальной вещью — современным противостоянием. То, что было эрзацем противостояния, превратилось в противостояние современное и реальное.
Сейчас в Прибалтике и в Польше историческая политика будет активно использоваться не для имитации противостояния с Россией или провоцирования России, а для внутреннего сплочения общества.
Именно для этого продолжат осквернять советские мемориалы в Польше — чтобы сплотить правую электоральную базу. По той же причине еще сильнее станут давить таких, как Ванагайте, — чтобы сохранить монолитность идеологическую. Эти темы будут для внутреннего потребления. Для внешнего есть другие, более актуальные сюжеты — прямое противостояние, которое будет оставаться на повестке дня еще много-много лет.
— Как Россия должна реагировать на снос советских памятников, требование выплатить компенсацию за оккупацию и подобные вещи?
— Требованию выплатить компенсацию, я думаю, не верят даже люди, которые его озвучивают. Россия не должна на это реагировать вообще.
Странные люди говорят странные вещи. Не все странные вещи должны комментироваться на уровне МИД. Даже если эти странные вещи говорят политики или официальные представители восточноевропейских стран.
Что же касается советских могил и мемориалов, это действительно большая проблема, которая на данный момент и с существующим инструментарием нерешаема. Мы видим это на польском примере. Действия польских властей находятся в прямом противоречии с подписанными между Россией и Польшей межправительственными соглашениями.
Польша нарушает даже не дух, а букву закона, но отказывается это признавать. Воздействовать на Польшу зеркально было бы совершенно странно, потому что отвечать на варварские действия варварскими действиями не самый лучший способ. Отвечать на польские действия не прямо, а, например, в экономической или в политической сферах, увязывая это с происходящим, также не очень возможно. Санкции и так введены, уровень отношений низок. Для серьезного воздействия инструментария, к сожалению, нет. Здесь нужно искать какое-то другое решение, но я его пока не вижу.
Массовое перемещение советских захоронений на российскую территорию — это слишком масштабный проект, который будет слишком символичным уходом из восточноевропейского пространства, будет способствовать дальнейшему воспитанию населения этих стран в антироссийском духе.
Сейчас мы знаем, что в Прибалтике и в Польше есть люди, которые чтят память наших солдат, ухаживают за кладбищами. Я сам был в маленьких польских городах, где люди вполне искренне ухаживали за мемориалами погибших при освобождении Польши советских солдат. Эти люди помнят. Лишаться такого ресурса будет, наверное, не совсем правильно. Я не вижу выхода из сложившейся ситуации.
Это лишь отражение более масштабных процессов противостояния России с Восточной Европой, противостояния с ЕС. Евросоюз под влиянием восточноевропейских стран сдвигается на всё более антироссийские позиции, поскольку у Восточной Европы есть акции в управлении Евросоюзом. Как выйти из этой ситуации в существующей системе координат, я не знаю.
— Если отвлечься от истории и сегодняшнего положения стран Прибалтики и обратиться к истории России в той части, которая касается Прибалтики, Польши, Германии, Украины — всех стран, с которыми у нас есть исторические разногласия, — есть ли, по Вашему мнению, вещи, в которых Россия должна покаяться и признать свою историческую вину?
— Я не приветствую рассуждения в терминах покаяния по той причине, что покаяние — это индивидуальная вещь, которая осуществляется на индивидуальном уровне. Государство не может каяться, поскольку государство не человек. Есть базовые религиозные представления, и говорить о покаянии в данном случае означает примитивно манипулировать.
Есть ли вещи, которые мы признаём и которые совершались несправедливо и были необоснованны? Да, безусловно. Я сам писал о депортации 1941 года из Прибалтики, которая ситуацию не исправила, целей своих не достигла, а принесла огромное страдание людям, которых депортировали. Мы осуждаем это, так же как и сталинские репрессии.
Значит ли это, что необходимо начать выплачивать компенсации? В России есть законодательство по незаконно репрессированным, в котором эти вопросы предусмотрены. Всё, что находится за пределами этого законодательства, — это уже вопросы межправительственных соглашений. Я хочу напомнить, что выплаты, которые осуществляла Германия в 1990‑х годах советским жертвам концлагерей, делались также по межправительственным соглашениям.
Если прибалтийская политика когда-нибудь станет такой, что Россия сможет договариваться с вменяемыми людьми, если Россия сможет понимать, что эти люди, эти власти, эти страны не осуществляют провокационных акций, не проводят антироссийскую политику, я уверен, что некоторые (но далеко не все) вопросы могут быть решены. Но я не вижу, чтобы в ближайшей перспективе подобное было возможно.
Пока Прибалтийские страны добились того, что даже в экономической сфере произошла явная минимизация связей с Россией. О каких межправительственных соглашениях, касающихся далеких исторических событий, может идти речь? Ни о каких. Если поведение Прибалтики когда-нибудь, в чём я лично сомневаюсь, изменится, тогда подобные соглашения будут возможны. В России всегда признавали, что политические репрессии — это плохо. Наш президент недавно установил памятник жертвам политических репрессий.
