К концу октября Министерство образования и науки Латвии планирует подготовить очередной план мер по общественной интеграции. На этот раз за основу программы взяты результаты исследования «Чувство принадлежности к Латвии», согласно которым для общественной интеграции необходимо особое внимание уделять мероприятиям для детей и вопросам образования. Данные меры готовятся министерством параллельно с переводом школ нацменьшинств практически полностью на латышский язык преподавания. Всё это, несмотря на общественные протесты, должно будет завершить начатый ровно 10 лет назад процесс сворачивания русскоязычного школьного образования в Латвии. О том, как начиналась борьба за русские школы в Латвии в 2004 г. и можно ли победить в этой борьбе, порталу RuBaltic.Ru рассказал журналист и один из активных защитников русских школ «первой волны» Александр КАЗАКОВ:
- Александр Юрьевич, движение по защите русских школ в Латвии в 2004 г. было стихийным или всё же кем-то управлялось?
- Всё началось со скромного движения профессионалов, главным образом это была учительская среда. Я разговаривал с этими учителями. Как только они поняли, что такое эта реформа, они осознали, что теряют не работу, а теряют учеников. Человек работает в привычной для себя профессиональной среде, а после определённых законов он должен начать работать в школе для умственных калек. Понятно, что для большинства учителей это дисквалификация. Почему для умственных калек? Когда русский учитель преподаёт русскому ребенку на латышском языке – это калека среди калек. Я думаю, всё началось отсюда. Поэтому и зачинщиком оказался ЛАШОР – Латвийская ассоциация в поддержку школ с обучением на русском языке. ЛАШОРовская организация отражала в большей степени интересы учителей.
Но достаточно быстро у активного меньшинства русской общины Латвии сформировалось мнение, что вся эта реформа на самом деле не имеет никаких позитивных целей.
Внутренние задачи реформы были совершенно негативными, т. е. не «сделать лучше Латвии», а «сделать хуже русской общине». Родители, учителя, активное меньшинство русской общины увидели, что реформа даёт определённые преимущества латышским детям и соответственно будущей элите. И уже с первых митингов, на которые я пришёл в качестве наблюдателя, я сразу включился в борьбу.
- Что лично Вас привело к этому?
- Я же работал журналистом. Для меня было очевидно, что это этнократическое государство, и оно будет шаг за шагом придавливать русских. И меня это не удивляло. И когда люди вышли на улицу, хоть и в небольшом количестве, я, как журналист, пришёл посмотреть. Первый раз я пришёл в парк Райниса, и мне этого хватило. Когда я пришёл на первое мероприятие, когда кнопочка нажалась и я включился, я увидел прежде всего людей. Не то, что говорили со сцены. Люди, которые стояли внизу, вокруг меня, и то, о чём они говорили. Помимо всего прочего, я почувствовал то, что в книжках называется солидарностью.
- Сейчас общественность стараются убедить, что Вы были «засланным казачком». Казаков – «казачок»?
- Можно отвечать на такого рода формулировки, а можно рассказать, как было на самом деле. Я ведь не буду доказывать никому, что я не верблюд. Но при этом я могу сказать одну простую вещь: может, в Латвии этого не знают, но для того, чтобы быть засланным казачком, надо, чтобы кто-нибудь тебя заслал. Я могу привести один уместный пример. Я в последнее время очень часто для определения интеллигентской оппозиции в России использую термин «самоангажированность». Они никем не ангажированы, они ангажированы своим воспитанием, своим читательским опытом, своим кругом общения, своей референтной группой, мыслями, чувствами - но ангажированы... Почему я привожу пример с самоангажированностью? Можно, наверное, сказать, что я был самозасланный, я сам себя заслал после конца 1980-х гг. Стал заниматься журналистикой.
Так вот: для того чтобы быть засланным, надо, чтобы кто-нибудь заслал. Что это означает? Если меня принять как засланного из Москвы, я должен был иметь в Москве как минимум какой-нибудь центр силы. Силы… Потому что дворник не зашлёт никуда. У меня вообще не было связи с такими центрами. Пример тому - и я это неоднократно говорил - когда утром я вышел из автобуса на Рижском вокзале, у меня не было с собой ни мобильных телефонов, ничего вообще, только папка с документами, кошелёк и немного денег, совсем чуть-чуть, причём латов. Латы тогда на Рижском вокзале меняли. Я даже не знал, куда мне пойти и позвонить, мне не к кому было идти. Я помнил наизусть один-единственный телефон, по нему я и позвонил. Это, между прочим, был мой бывший работодатель, никакой не центр силы. Я набрал его, он оказался то ли в Архангельске, то ли в Костроме, и он сказал: «стой на месте, сейчас мои знакомые приедут, помогут, деньги какие-то привезут». Если бы я был засланным, то меня встречали бы прямо на вокзале и привезли бы куда надо - отчёты писать. Так что это бред полный. У меня не было устойчивых контактов в российском истеблишменте, чтобы я выполнял чей-то заказ.
- На последней конференции российских соотечественников Латвии вновь звучало мнение, что диалогу с латышами в период борьбы за сохранение русских школ было уделено недостаточно внимания и сейчас нам надо снова продолжать думать об этом диалоге. Вы с этим согласны?
- Я очень хорошо помню последнее интервью, которое я перед депортацией дал газете «Латвияс авизе». Оно вышло на латышском языке.
Половина этого интервью была посвящена тому, что русская община должна сформироваться и напрямую договориться с латышской общиной. И эту мысль я, можно сказать, выстрадал.
Но это одна часть вопроса. Я считаю, что это тогда не было сделано и не сделано до сих пор. В одном из городов (кажется, в Вентспилсе) мы встречались с тамошней группой поддержки Штаба, и после того собрания мы разговаривали с двумя учителями- латышами, которые пришли на мероприятие Штаба. И они сказали, что, на самом деле, необходимо объединиться, потому что мы не русские школы теряем, мы вообще образование теряем. Позиция латышского учителя на тот момент: «наше Министерство образования, вместо того чтобы заниматься образованием, занимается борьбой с русскими школами». Это же была почва для солидарного выступления: нужно не переделывать русские школы, а систему образования выстраивать новую. И вот на этом уровне разговор мог бы возникнуть.
Но я и тогда был, и сейчас остаюсь сторонником того, что гражданское общество в двухобщинном государстве должно внутри себя договариваться и становиться заказчиком политики.
Потому что если русские и латыши (минус радикалы) договорятся об определённом образе будущего страны, какою они хотят её видеть, тогда они реально станут заказчиками политики, а не её жертвами.
Позиция ЛАШОРа, как я её определяю, заключалась в том, что нужно вести переговоры с истеблишментом. Договариваться, искать компромиссы, в чём-то уступать - в процентах. То есть вести переговоры с властью, не понимая, что латышский истеблишмент выполняет совсем другие задачи. Это было тогда, это есть и сегодня.
Я очень надеюсь, что сейчас русские политики в Латвии понимают, что это переговоры с нулевой суммой.
По поводу взаимоотношений… С одной стороны, я был противником политики ЛАШОРа в этих переговорах и тусовках, с другой стороны, я был и остаюсь радикальным сторонником диалога с латышской общиной. Не с политиками, не с партиями, хотя и с партиями я тогда тоже встречался, но лишний раз понимал, что это безрезультатно: они даже торговаться не были готовы.
- Борьба за русские школы ведётся по сей день. Однако многие считают, что поражение движения в защиту русских школ исторически предопределено. Согласны ли Вы с такой оценкой? Если да, то чем оно предопределено?
- По поводу поражения расскажу одну историю. Это было четыре года назад. В Москве была Масленица. Вечером после одного из круглых столов мы шли узкой компанией, в которой был ещё Кирилл Фролов (как его здесь называют, православный казак, с шашкой наголо). Он и говорит: «Пошли ко мне, тут рядом, блинов поедим, Масленица всё-таки, жена наготовила». Мы зашли. Нас было четверо или пятеро. Маленькая квартирка, куча детей, симпатичная жена. Она подходит ко мне и говорит: «Вы Александр Казаков, который из Риги? Можно с вами сфотографироваться?» А что это со мной фотографироваться? Я что, памятник? «Дело в том, - говорит она, - что моя мама учительница в русской школе в Латвии, и они до сих пор на новогодние праздники после тоста за Новый год поднимают тост за Штаб защиты русских школ и за Вас в частности». Интересно, почему? «А потому, что они до сих пор на русском языке преподают, а все инспектора делают вид, что не замечают этого, чтобы не появился ещё один Штаб».
И вот когда я это услышал, я понял, что всё, что мы сделали, мы сделали не зря. Тем более, общаясь со своими знакомыми, я слышу, что все наши школы остались русскими школами. И осознают себя русскими школами. Их не переделали.
И в том, что их не переделали, не дожали, не добили - заслуга Штаба защиты русских школ. Поэтому мы не проиграли, мы победили.
