«Ночь в музее» — проект, призванный популяризировать искусство. Но есть музеи, в которых ночь, тьма и беспросветность не заканчиваются никогда. Такие «культурные объекты» начали один за другим появляться после распада Советского Союза в бывших республиках и странах соцлагеря; их главная цель — рассказать свою версию «исторической правды», где СССР — это «оккупант».
В прошлый раз аналитический портал RuBaltic.Ru провел экскурсию по такому необычному заведению, как Музей оккупации в Риге. Но не стоит думать, что латвийский музей — единственный в своем роде. В дальнейшем мы виртуально пробежимся по нескольким из них. А начнем, пожалуй, с эстонского соседа рижского музея.
С 2003 года в Таллине на средства Фонда Кистлер-Ритсо Ээсти существует Музей оккупаций. Почему во множественном числе? Да потому, что схема экспозиции практически такая же, как и в латвийском музее. Здесь тоже представлены соответствующие периоды: первая советская «оккупация», захват нацистской Германией и вторая советская «оккупация».
Другое дело, что к созданию и оформлению Таллинского музея сотрудники подошли с куда большим «огоньком» и фантазией, из-за чего нам будет сложнее разобраться с навязчивыми символами, с помощью которых создатели экспозиции рассказывают «всю правду об оккупации». Но давайте внимательно разберемся, только ли самоирония и только ли «научный интерес» преобладают в этом музее.
Надо отметить, что здешнее музейное вместилище не отягощено кармой преемственности: здание музея не перешло к нему «по наследству», как в случае с рижским собратом, а было построено специально для этой цели. Оно куда светлее вышеупомянутого — в общем-то, оно по большей части состоит из стекла, что уже исключает мрачную и гнетущую атмосферу внутри. С одной стороны, осматривать достопримечательности в такой обстановке значительно удобнее, а с другой — только ли за обилием света гнались архитекторы, создавая помещения для музея? Нет ли тут намека на не только стеклянную, но и метафорическую «прозрачность», а именно — «правду-матку», к которой в этих сверкающих снаружи стенах каждый неравнодушный способен приобщиться?
Сама экспозиция выполнена не столько в агитационном ключе, как у латышских собратьев, сколько в информационном: она изобилует не откровенными продуктами пропаганды, а настоящими вещами тех лет. Выводы каждый может уже делать сам — в меру своей сознательности и политических взглядов. Но пути ассоциаций не так уж неисповедимы, а подтолкнуть их в нужном направлении совсем не сложно, поэтому давайте посмотрим, что же в музее выставляется, какие вещи организаторы сочли достаточно показательными для него?
Если театр традиционно начинается с вешалки, то эстонский Музей оккупаций начинается с чемоданов. В музейном дворике, а частично и в первом зале-атриуме один за другим стоят обшарпанные, тяжеловесные и видавшие виды чемоданы, бирки на которых гласят одно и то же: имя, ставшее синонимом анонимности, — Джон Смит. Пояснение к этой инсталляции таково:
«Отъезд эстонцев на Запад во время Второй мировой войны летом и осенью 1944 года превратился в массовое бегство. От наступления Красной армии и репрессий советской власти тогда сбежало на Запад более 80 тысяч человек. Родину покидали с надеждой вернуться сюда после окончания войны».
И если в зале расположились настоящие чемоданы, то двор заняли их товарищи — из чего бы вы думали? Из камня, шершавого, тронутого пятнами лишайника, неподъемного и безразличного. Такого же тяжелого, как и необратимое решение многих эстонцев покинуть родину в страхе перед возвращающимися советскими «оккупантами». Такого же безликого, как тысячи эмигрантов Джонов Смитов, оказавшихся никем за пределами своего маленького мирка. В случае с каменным чемоданом язык не повернется назвать это тонким намеком — скорее уж железобетонным.
Впрочем, не менее впечатляющи и манекены троицы солдат: русского, германского и финского — в соответствующих формах и с одинаковым отсутствием лиц. Не случайно, что их поставили рядом, таким образом присвоив им «общий знаменатель». Все они воспринимаются как враги — недаром у манекенов в руках оружие. И тут уж безо всяких намеков и околичностей — всё просто и яснее некуда.
А главной достопримечательностью музея можно считать расположенные прямо по центру два паровоза, выполненные в несколько минималистическом ключе. Паровозы несут на себе узнаваемую символику: на одном красуется пятиконечная звезда, на другом печально известная свастика.
При взгляде сзади паровозы являют собой что-то вроде шкафчиков, где на полках одинаково стоят бюсты вождя мирового пролетариата и нацистского фюрера. Слитые воедино, эти локомотивы словно лошади в одной упряжке. Так и видится за ними некий иллюзорный плуг, общими усилиями этих «лошадей» перепахавший страну.
Видимо, паровозы должны символизировать тематику экспозиции музея, но в реальности представлены советский и нацистский периоды совершенно неравномерно: куда больше внимания уделено экспонатам времен до и после Второй мировой войны.
Военное время представлено довольно слабо и куда менее эмоционально насыщенно. Эти немногочисленные экспонаты иллюстрируют второй период оккупации — собственно нацистской, продолжавшейся с 1941‑го по 1944 год. То есть эстонцы тут противоречат сами себе: ставя на одну планку «коричневую чуму» и — пусть не очень удачную — попытку «мира, равенства, братства», они обе идеологии как бы объявляют одинаковым злом. При этом все немногочисленные экспонаты, относящиеся к упомянутому второму периоду, да и поясняющие материалы создают впечатление чуть ли не санаторного режима, который был обеспечен Эстонии приходом нацистов. И тут сама собой напрашивается старинная цитата про крест и трусы.
Первый же период, освещаемый на выставке, практически идентичен такому же у латышей: это 1939–1941 годы — и берет начало он точно так же с пакта Молотова — Риббентропа. В основном на обозрение выставлены предметы быта той эпохи: коробки с праздничными свечами, бутылки, часы и прочее. Такие простые и милые сердцу обывателя вещи, создающие ощущение чуть ли не домашней атмосферы. Атмосферы, бесцеремонно нарушенной в 39‑м году — угадайте кем. Этакая подача материала в стиле «имеющий уши да услышит». Кстати, об ушах. Ежели созерцания осколков былого уюта для нужного понимания недостаточно, то дополнительную идеологическую нагрузку при желании можно получить, если воспользоваться мультимедийным сопровождением.
Создатели музея продумали все нюансы и сделали так, чтобы «правильная» информация воспринималась в комфорте. Рядом со стеклянной витриной былой эпохи ждут удобные пуфы, усевшись на которые, посетители могут послушать и посмотреть с экрана сопровождающие материалы о том, как «сильные миры сего вершили судьбы эстонского народа». Такая обработка точно всё расставит по местам и разложит по стеклянным полочкам.
Заключительный, третий период — снова советский и, пожалуй, самый занятный. Среди прочего, в число экспонатов входят и телефонная будка, автомат с газировкой и многоразовым граненым стаканом, страшноватый колпак-фен из парикмахерской и даже зубоврачебное кресло. Странный и неоднозначный набор предметов, который заставляет задуматься о причинах именно такого их выбора.
Особое место в экспозиции отведено коллекции ржавых «застеночных» дверей с массивными щеколдами, одна из которых щеголяет эпичной табличкой «туалет». Прямо-таки ода тотальной несвободе, которую ощущали несчастные эстонцы под гнетом советской власти. Времени, где всё было более чем ужасно, судя по подаче материала.
Абсолютно всё: даже гордость советской Прибалтики — радиоприемники не выставлены на полку, как те же бутылки и банки, а свалены одной бесформенной кучей, как груда мусора. Если уж отрицать, то до конца, так?
Сделал реверанс Музей оккупаций и продуктам отечественного автопрома. Рядом с крошечной смешной «инвалидкой» поблескивает новенький жигуленок, причем даже не первых моделей. Не сразу понятно, почему именно он так бросается в глаза: он единственный блестит. Все остальные экспонаты выставлены как есть — обшарпанные, со сколами, местами ржавые и мятые, без следов реставрации и каких бы то ни было работ над ними.
Одно дело, когда древнюю икону или греческую вазу времен высокой классики выставляют в том виде, в котором она дошла до нас, чтобы не испортить ее добавлением от себя каких-то мазков и линий. Хотя и то их чистят и укрепляют, подновляют лак, пусть даже не прикасаясь к утраченному красочному слою. Другое же — облупленный телефонный аппарат или битый жизнью автомобиль, которые при всём желании не смогут претендовать на такую же художественную ценность. Так почему же они все так уродливы, так «измучены нарзаном» и, кажется, даже покрыты пылью десятилетий? Не потому ли, что это вещи той самой эпохи, которая должна навеки соединиться в сознании современного эстонца с пылью, ржавчиной, застоем и беспросветностью?
Но для неискушенного зрителя почти все музейные «сокровища» вполне способны сойти за обитателей обыкновенного музея советского периода. Кроме некоторых, исподволь расставляющих акценты. Таковыми являются, например, табличка, гласящая, что за осчастливленной ею дверью была некогда комната следователя, а также некоторые «гаджеты», ранее использовавшиеся кагэбэшниками.
Интересно, что с легендарной разведаппаратурой как бы случайно соседствует рулон серой туалетной бумаги, что невольно навевает воспоминания о куче разнообразных политических анекдотов и поднимает из памяти знание о некоторых физиологических реакциях на сильный страх. Композицию дополняет вполне прозаическая машинка для закрутки банок, уместная на каждой кухне и хорошо знакомая любой хозяйке… Стоп! На этой же полке? Машинка? Для закрутки? А банки ли разумелись?..
Многослойные намеки и трехступенчатые ассоциации заметит не каждый, так почему же, в отличие от той же Латвии, всё так неоднозначно здесь? Возможно, создатели музея с истинно эстонской осторожностью, чтобы не сказать больше, не хотят идти на открытую конфронтацию, и выставка потакает ожиданиям и ваших, и наших — как ностальгирующих, так и негодующих, но не в лоб, а «между капельками». А возможно, роль в этом сыграло и своеобразное местное чувство юмора. В пользу последнего предположения говорит одна из табличек музея, но даже юмор тут какой-то недобрый, обличающий и расставляющий диагнозы. Шизофрения — это расстройство личности, расщепление ее на части из одного целого. И если жизнь всей страны названа шизофренической, то кто же виноват в этой — неизлечимой, кстати — болезни? Увы, это риторический вопрос.
У посетителей из России очернение ушедшего режима, хоть и весьма смягченное и завуалированное, чаще всего вызывает ярко выраженную негативную реакцию, и на сайтах, а также в музейной книге отзывов периодически появляются гневные отзывы.
