Вот все кругом говорят: старость надо уважать, мои года — мое богатство, мудрость только с возрастом приходит... А стоит заикнуться о себе, так тут же: поживи, мол, с мое, тогда всё поймешь, тогда и гордиться собой можно, сейчас же права голоса не имеешь по причине малолетства. Хорошо хоть нам, домам, место в транспорте уступать не приходится всякой пожилой аварийной хибаре. Чьей и заслуги-то всего — что простояла лет сто и не рассыпалась.
А уж если ты отличаешься от прочих — проще говоря, выглядишь необычно и неформально, — то и вовсе заклюют. Что старушки у подъезда, что престарелые особняки, напротив которых мне довелось жить. Выскочка, говорят, золотая молодежь, пороху не нюхал, стиляга, фанфарон и полная безвкусица. Дескать, в их время ни один уважающий себя дом не позволял себе выглядеть подобным образом и вообще молодежь бесстыдная пошла, попирает, так сказать, все стилистические основы. Нет бы как деды строили и нам завещали… Тьфу! Устал я, честно сказать, от подобной риторики. Эйджизм это чистой воды, а проще — дискриминация по возрастному признаку.
Ведь бесполезно напоминать, что и они когда-то были новым словом в архитектуре, а если не они сами, так подобные им. Ведь всегда кто-то должен быть первым — и этот первый зачастую ловит на себе насмешливые взгляды, а то и получает прямое осуждение из каждого утюга.
Малевич вон тоже, когда свой квадрат нарисовал, много чего наслушался — и ничего, теперь, по прошествии лет, он сам уже классик живописи и основоположник стиля. И вообще я считаю, что для того, чтобы выделяться из толпы, нужна немалая смелость, а порой и почти героизм. Тем и спасаюсь всякий раз, когда меня снова начинают обсуждать за спиной: думаю, что, возможно, через несколько десятков лет и я тоже стану вполне классическим примером чего-нибудь. А через сотню лет получу право так же бурчать на молодые новостройки, упрекая их в нескромности и непочтительности к старшим.
Получить-то получу, но пользоваться этим правом — не приведи господи! Надеюсь, свое прогрессивное мышление, которое сейчас порой именуют юношеским бунтом, мне удастся сохранить и в зрелости.
Да и вообще: знали бы эти старики, как долго я мечтал родиться, может, и поумерили бы свое недовольство. Если бы всё произошло, как было задумано, я был бы постарше многих. Правда, и выглядел бы совсем по-другому, ведь первые планы по моему созданию появились еще чуть ли не сотню лет назад — в 1926 году. Именно тогда люди в столице Латвии задумались, что им негде хранить свои знания на смешных хрустящих листочках, коих они накопили так много, что в небольшом старом здании библиотеки те попросту не помещались.
Но тогда всё разговорами и закончилось, а мне, этакой невоплощенной платоновской идее, пришлось и дальше ждать оказии проявиться в вещном мире. А это, я вам скажу, довольно тяжело — знать, что ты уже есть, и при этом нигде не быть.
Следующий раз я чуть было не родился в тяжелые сороковые — был отдан приказ о проектировании и последующем строительстве, но по понятным причинам даже проект мой так и не был завершен. Но уже шестидесятые сдвинули дело с мертвой точки. За мной «застолбили» территорию, а это уже немало: найти свое место под солнцем не каждому удается. На этот раз проект был успешно сделан тремя архитекторами: Модрисом Гелзисом, Викторсом Валгумсом и Нормундсом Паварсом — всего-то спустя десятилетие, к 1976 году.
То есть — вы прослеживаете динамику? — медленно, но верно, темпами то ли египетских пирамид, то ли средневековых соборов моя мечта появиться на свет всё-таки воплощалась. Может, оно и к лучшему, что и в тот раз ничего не удалось, а то был бы я, как диктовали законы жанра той эпохи, этаким многоступенчатым мавзолеем, тяжеловесным, приземистым и монументальным. По крайней мере, этим я себя всегда утешаю — и почти всегда получается. Аутотренинг — страшная сила, знаете ли.
Еще дюжину лет спустя обо мне снова вспомнили. На дворе агонизировали восьмидесятые, архитекторы, желающие корпеть над моим проектом, в очередь не выстраивались, посему было решено привлечь к делу молодых энтузиастов. Сейчас таких зовут волонтерами. Чего проще: кинуть клич через журнал «Советская молодежь» и объявить конкурс!
Удивительно, но проекты посыпались валом, в финал вышли целых три победителя, в том числе Валерий Кадырков, с легкой руки которого я чуть не стал помесью стадиона и вертолетной площадки. Но, слава богу, пронесло и в этот раз. К тому времени я, неустанно взрослея в нематериальном мире, постиг дзен и ни о чём больше не волновался, осознав, что всё делается в мире именно так, как должно. А ожидание… Кто знает, может, я отрабатывал карму — может, в прошлой жизни я был африканской хижиной, построенной из пальмовых листьев, накиданных поверх прутьев, за какие-нибудь полтора часа перед очередным тропическим ливнем. А то и вовсе рыбацким шалашом. В любом случае я убедил себя, что такое долгое ожидание должно в итоге вылиться во что-то поистине грандиозное, а значит, нет никакого повода роптать.
И вот тут-то пришла пора познакомить вас с моим отцом! Некоторые эзотерические источники, изучением коих я увлекался, коротая годы небытия, утверждают, что ребенок выбирает себе отца за семь лет до рождения, — ну так это человеческие дети, век человеческий недолог, им надо спешить. Я своего родителя выбрал за куда более долгое время. И не прогадал.
Всё получилось как в голливудской мелодраме: неприкаянный сиротка вдруг оказывается сыном состоятельного американца. В чём юмор, спросите вы? Да в том, что мой отец Гунар Биркертс — латыш только по рождению, по факту же он был настоящим американцем. И к тому времени не один десяток лет строил замысловатые и необычные здания.
Предложение помочь мне наконец воплотиться он принял с энтузиазмом и сотворил интересный проект, окрестив меня, еще не рожденного, «Замком света». Вы подумайте — не каждой библиотеке удается стать замком, даже не каждый замок заслуживает этого звания!
Но одно дело — замок на бумаге, а другое — на земле, из стекла и бетона. Стекло и бетон не берутся из воздуха, на них нужны деньги, и немалые, на то я и замок. Поэтому мелькающие в прессе с периодичностью в пару лет заголовки о скором окончании так и не начатого строительства я стал воспринимать уже на манер тех пастухов, регулярно слышащих крик «Волки!».
Так миновали девяностые, перевалили за половину двухтысячные, а воз по-прежнему был всё там же. Но я не скажу, что эти годы пропали даром. Мой отец не уставал меня совершенствовать, дорабатывая мой проект, и в результате я стал куда стройнее и изящнее, подтянул фасад, отчего мой и без того немалый 67‑метровый рост должен был казаться еще внушительней.
И вот этот день настал — не знаю, есть ли на свете хоть один человек, ждавший исполнения желания столько же, сколько я. Вряд ли: люди столько не живут. Но факт, что в 2008 году это свершилось! Мой первый камень был заложен, и с этого момента я наконец начал быть — не где-то там, в идеальном мире, а прямо здесь, на улице славного города Риги! Правда, нам с папой не единожды ставили в вину, что мое появление свело в могилу одного из аксакалов рижской архитектуры на бульваре Узварас. А я считаю, и правильно! Даешь дорогу молодым, и будь ты хоть трижды в списке ЮНЕСКО! Радикально? А я вам отвечу: ничуть, жить хотят все. К тому же слышал я разговоры, что дом этот правительству не нравился, а я нравлюсь, недаром же они не пожалели для меня очень серьезных денег.
И вот совсем недавно по меркам здания, в 2014 году, состоялось мое торжественное открытие. Теперь «Замок света» каждый может увидеть во всей красе и оценить его тонкую символику: папа хотел, чтобы мои контуры одновременно навевали мысли о суровой Балтике, песчаных дюнах и островерхих шпилях Старого города. А само название отсылает к национальному фольклору, которому внутри моих стен, кстати, посвящен немалый отдел.
Но некоторые несознательные граждане морской и сказочной романтики не понимают и ищут в моих очертаниях то сектантские (читывал я статьи, причисляющие меня то к масонам, то к иллюминатам), то и вовсе неприличные мотивы. Одно только народное прозвище «Горбатая гора» чего стоит! Хотя фильм и гениальный, но думаю, что имели они в виду что-то другое… Ну да что с них возьмешь! Я же говорю: зависть, происки и эйджизм, не иначе. А еще — не каждому дано понять тонкую аристократическую душу замка, вот и изгаляются почем зря. Я же — в прямом и переносном смысле — намного выше этого.