Польша готовится к торжествам по случаю 450-летия Первой Речи Посполитой. «Примазаться» к круглой дате собирается и часть белорусских националистов. Между тем миф о Речи Посполитой как о белорусско-польском государстве основан на очевидной подмене понятий, где под оберткой федерации народов скрывается всевластие шляхты и магнатов.
Само продвижение мифа об империи двух народов нередко обосновывается необходимостью укрепления белорусского суверенитета. Однако, как показывает опыт той же Украины, навязывание обществу чуждой исторической мифологии только расшатывает государство и подрывает его жизнеспособность.
Речь Посполитая действительно была своеобразной федерацией Короны Польской и Великого княжества Литовского. Нехитрое отождествление ВКЛ и ее «народа» с современными Беларусью и белорусами позволяет представить их в качестве полноправных «наследников» Речи Посполитой.
Однако средневековое Великое княжество Литовское, Русское, Жемойтское не было национальным государством в современном смысле слова, а представляло собой феодальный конгломерат этнически и культурно разнородных территорий, объединенных властью литовского князя.
При этом восточнославянское население ВКЛ сохраняло «русскую» идентификацию, связанную с политической, культурно-языковой и религиозной традицией древней Руси, и отчетливо отличало себя от «литвинов».
После того, как литовская знать приняла католицизм, между «русскими» и «литвинами» пролегла не только этноязыковая, но и конфессиональная граница, и началась ползучая дискриминация православного «русского» населения, то есть непосредственных предков большинства современных белорусов.
Уже одно это ставит под сомнение «белорусский» характер государственности ВКЛ.
В отличие от Московского государства, где набирали силу абсолютистские тенденции, Литва и Польша развивались в сторону всевластия аристократии — шляхты и магнатов. Это предопределило, что при их объединении в единое государство формой власти в нем стала аристократическая республика (Речь Посполитая — польская калька латинского Res publica) cо слабым избираемым королем.
Соответственно, в качестве «народов» Литвы и Польши, заключивших федеративный договор, выступало отнюдь не все население этих государств (которое, повторимся, в Литве было этнически и конфессионально пестрым), а их аристократии.
Люблинская уния 1569 года, в результате которой 450 лет назад образовалась Речь Посполитая, стала финальным актом длительного процесса интеграции Польши и Литвы. Династический союз Литвы и Польши возник в 1385 году, во многом для оборонительных нужд против обосновавшихся в Прибалтике крестоносцев.
При этом между Польской Короной и Литвой развернулась настоящая «игра престолов», когда правящий класс Польши настаивал на дальнейшем углублении политического союза, в то время как литовская аристократия этому всячески противилась.
Тем не менее процесс сближения двух аристократий шел довольно активно. Переход литовской аристократии в католицизм открыл широкую дорогу для распространения польских влияний. Недолгий всплеск Реформации и распространение гуманистических идей в Литве также происходили при культурном посредничестве Польши.
Польскому культурно-языковому и религиозному влиянию оказалась подвержена и западнорусская аристократия, которая стремилась занять свое место в польско-литовском правящем классе. Поэтому к моменту образования Речи Посполитой общее культурно-языковое и ментальное пространство польской и литовской аристократии уже было в основном сформировано, а после объединения в одно государство этот процесс многократно ускорился.
Польский язык, католицизм, общие культурные обычаи и бытовые нравы объединили польскую и литовскую аристократию, в результате к XVIII веку большинство потомков литовских и западнорусских аристократов сделались пламенными польскими патриотами, для которых Литва или Русь стали лишь малой родиной в рамках большого польского Отечества.
Эта полонизированная аристократическая культура на территории Беларуси и Литвы продолжала процветать и после разделов Речи Посполитой в рамках Российской империи, погибнув уже в военных и революционных катаклизмах ХХ века.
Неудивительно, что материальная культура ополяченной аристократии оставила глубокий след в культурном ландшафте Беларуси, практически полностью стерев культурное наследие предыдущих эпох. Барочные и неоготические костелы, развалины усадеб и дворцов, многие из которых восстанавливаются при поддержке государства, сегодня воспринимаются как главные памятники белорусской старины. Вполне закономерно возникает соблазн объявить все это наследие белорусским.
Основная концентрация объектов, связанных с наследием польско-литовской шляхты, приходится на Виленский край — исторический регион вокруг Вильнюса, бывший ядром Великого княжества Литовского. Сегодня этот регион разделен белорусско-литовской границей, и именно на нем сконцентрировано внимание белорусского национал-романтизма.
По сути, история Беларуси подменяется мифологизированной историей Виленского края и его аристократии.
В глазах многих белорусских «патриотов» литовская шляхта становится символом «европейской цивилизации», когда-то процветавшей в Беларуси и впоследствии загубленной «тиранической азиатской Москвой».
Между тем именно расцвет шляхетской вольницы в конечном счете привел Речь Посполитую к краху, а оборотной стороной всевластия шляхты стало катастрофическое угнетение крестьянства.
Даже во времена Российской империи, где так же царило крепостное право, многие наблюдатели отмечали особенно тяжелое положение крестьян в белорусско-литовских губерниях.
Полонизация и обращение в католицизм литовской аристократии стали источником многочисленных межэтнических и межконфессиональных конфликтов. Собственно, уже после Кревской унии, по условиям которой Литва была крещена по католическому обряду, православные «русские» подданные ВКЛ оказались на подозрении.
Ситуация осложнялась тем, что управление церковью на территории Литвы осуществлялось из Москвы, куда перенесли свою резиденцию русские митрополиты из разоренного татарами Киева. Благодаря интригам литовских князей удалось добиться того, чтобы на подвластных им территориях была учреждена отдельная от Москвы митрополия, что, однако, не избавило православных русинов от ползучей дискриминации и подозрений в нелояльности.
Поэтому следующим шагом стала Брестская уния, которая подчинила западнорусскую церковь Риму и, по замыслу, должна была снять религиозный антагонизм в Речи Посполитой.
Результат, однако, был прямо противоположным. Уния приживалась с трудом, вызывая массовое сопротивление. На Украине насаждение унии стало одним из факторов казачьего движения, которое нанесло первый сокрушительный удар по польско-литовскому государству.
В Беларуси унии также оказывалось ожесточенное сопротивление. В Витебске был убит униатский митрополит Иосафат Кунцевич.
В ходе русско-польской войны середины XVII века православное население Литвы открыто симпатизировало русским войскам, а многие православные предпочли переселиться в Московское царство — в тот период в Москве сформировалось обширное землячество выходцев из Литвы и с Украины, активно включившееся в политическую и культурную жизнь России.
Все эти, а также многие другие факты рисуют историческое наследие Речи Посполитой в Беларуси далеко не в столь благостном свете.
В заключение хочется отметить, сколь поразительно малый след многовековое господство Речи Посполитой оставило в памяти современных белорусов. Удивляться этому не стоит — ведь, за исключением узкой аристократической прослойки, окончательно исчезнувшей в ХХ веке, политическая и культурная традиции этого государства так и не смогли пустить глубоких корней в народе.
