Аналитический портал RuBaltic.Ru провел 19 марта в Калининграде публичные слушания о судьбе Юрия Меля, которому готовятся вынести приговор по «делу 13 января». В числе участников слушаний выступил командир группы «Альфа» во время штурма Вильнюсской телебашни 13 января 1991 года, полковник КГБ СССР в отставке Михаил Головатов. В интервью RuBaltic.Ru Головатов рассказал, что происходило в ночь на 13 января в Вильнюсе, кто в кого стрелял и кто кого предал.
— Г-н Головатов, Вам никогда не снятся по ночам события 13 января 1991 года?
— Дело в том, что если вспомнить все операции, в которых я участвовал в жизни, то должно сниться все, что я видел и где был. Но если говорить о Литве после тушения пожара где-то в Нагорном Карабахе, в Баку, в Тбилиси, то она запомнилась тем, что большего предательства я не видел нигде.
После двух раз, когда я воевал в Афганистане, а также после участия в освобождении заложников в других спецоперациях могу сказать: более циничного отношения, чем в Литве, я не встречал.
Особенно с учетом предательского отношения руководства страны.
— Вы имеете в виду предательство Михаила Горбачева?
— Не только Горбачева. Я помню, как узнал, что еду в Литву. Это было 6 января 1991 года, в субботу. На следующий же день я выехал поездом в Вильнюс вместе с еще двумя сотрудниками. Прибыв туда и получив инструктаж от начальника Управления по Москве, я выехал на подготовку всех мероприятий, чтобы по прошествии какого-то времени (но не более 3–4 дней) подъехала основная группа.
Мы должны были осуществить освобождение телецентра и телебашни и провести все мероприятия, которые дали бы существующему руководству Литовской ССР возможность ввести президентское правление. Об этом мне было неоднократно сказано и в Москве, и по приезде в Литву.
Но кому-то (я могу сказать, кому) надо было потянуть время. И 11, и 12 числа ничего не происходило. В ночь с 12 на 13 января мы ограничились освобождением телецентра и телебашни, чтобы не было передач, которые дискредитируют СССР. Задачи введения президентского правления к этому времени уже «ушли в песок».
— Говоря о предательстве, Вы имеете в виду то руководство в Москве, которое не признало, что это оно отдавало приказ о введении войск в Вильнюс и занятии стратегических объектов?
— Допустим, для меня высшим руководителем был председатель КГБ, начальник 7 Управления генерал-лейтенант [Евгений] Расщепов, перед которым я отчитывался в Москве. И, соответственно, тот штаб, который был создан в Вильнюсе и в Северном городке. Оттуда черпалась информация о дальнейшем задействовании нас.
Самое главное, я понимал, что принятые штабом решения транслировались в Москву. И я уже начинал понимать: то, что мы транслировали в Москву, буквально через час-два становилось известно в Верховном совете Литвы.
Наша информация из Москвы поступала Ландсбергису, Буткявичюсу и оказывалась у противоборствующей стороны, которая называлась «Саюдисом».
И никто по сей день не хочет разбираться в том, что тогда был объявлен комендантский час. С какой стати граждане Литвы, жители Вильнюса могли появиться вокруг телецентра и телебашни в комендантский час, который был объявлен с полуночи до 6 часов утра?
Этот комендантский час объявил комендант Вильнюса, командир Вильнюсской дивизии. Но туда была организована доставка продуктов питания, привозили людей, и что самое главное, их разбили на те боевые группы, которыми руководили и которые стояли у щита телебашни.
Если у телебашни было от 6 до 8 тысяч человек, то у телецентра поменьше — от 3 до 5 тысяч. Они стояли плотным кольцом, и для того, чтобы войти, эту толпу надо было как-то расчленить, причем так, чтобы не создать давку и не нанести никому увечий.
Было произведено три холостых выстрела, но к тем, кто стоял вокруг телебашни, обратились по громкоговорителям: «Не бойтесь! Ни солдаты, ни танки не имеют боевого оружия». Соответственно, они как стояли, так и остались стоять.
Танки отошли в сторону, с каждой стороны подошли по два БМП с экипажами и десантом. Десант пытался сделать для нас коридор, но ничего из этого не вышло. Мы предприняли следующее: пошли в обход телебашни и зашли с тыловой части. Там оказалось меньше людей, и все внимание протестующих было направлено на тот вход, где дислоцировались БМП, а до этого — танки.
Это дало нам возможность путем использования светозвуковых гранат сделать для себя коридор и войти в телебашню. Там нам тоже оказали сопротивление, был подан инертный газ для пожаротушения. У нас имелись противогазы, и это нас спасло.
Нам нужно было добиться выведения из строя ретрансляторов, которые вещали на Прибалтику. Если заглушить вещание в Вильнюсе, то не будет трансляции ни в Таллине, ни в Риге. Чтобы наладить все это снова, понадобится до 3 месяцев.
Мы разоружили сопротивлявшихся захватчиков, у нас были проводники, которые показали нам пути движения и где находятся щитовые (на 31 и 32 этажах). Лифты не работали. Были выделены офицеры, которые в наикратчайшие сроки попали туда и проследили за тем, чтобы не отключили щитовые.
— Вы лично были свидетелем тех выстрелов снайперов с крыш, о которых говорят очевидцы?
— Я не просто видел их, я, руководствуясь увиденным, вызвал бронетехнику, чтобы мы могли выйти.
— То есть огонь велся по вам, по «альфовцам»?
— Огонь велся и по толпе, которая находилась вокруг, и по военнослужащим конвойных войск, которые тоже стояли кольцом вокруг телебашни, и по десантникам. Военнослужащие прятались за боевой техникой. То есть были выстрелы и по боевой технике. Соответственно, после этих выстрелов гибли люди. Свои стреляли в своих!
— То есть это было двойное предательство? Та сторона тоже предала тех, кто ее поддерживал?
— Да. И уже в районе четырех — половины пятого утра мы на трех БТР ушли в Северный городок, оставив десантников и конвой охранять телебашню и телецентр — два объекта, которые мы освобождали.
У меня было около 60 человек, пришлось разделить их на две группы. В районе трех часов ночи я получил сообщение: «один на минус». Это было сообщение о гибели Виктора Шатских.
У него случилось ранение в район грудной клетки со стороны спины.
И мы не могли отправить его в лечебное учреждение в течение 40 минут; за это время у него свернулось сначала одно, потом второе легкое. В результате кровоизлияния в легкое он погиб.
— Я внимательно читаю литовские СМИ, они до сих пор говорят, что Шатских подстрелили свои. Это был «дружеский огонь». Так они выражаются.
— Дружеский огонь, да? Если Шатских шел предпоследним, то мы не можем говорить, что в него выстрелил свой же сотрудник. Я знаю, кто шел за ним. Когда Шатских дошел до второго этажа, он обратился к этому сотруднику, сказав: «У меня какие-то жжение». Говорить о том, что у этого сотрудника был боевой патрон в патроннике? Исключено.
Команды заряжать боевое оружие не было. Мы могли использовать холостые патроны, но тогда должен был быть навернут на ствол вдоль среза тот компенсатор, который используется при стрельбе такими патронами.
Если бы компенсатор был навернут, то его бы разорвало боевым патроном.
— То есть это еще один пример литовской лжи, заложником которой сейчас является Юрий Мель.
— Юрий Мель произвел три холостых выстрела при наклоне пушки, ствол которой был поднят на 75 градусов по отношению к земле.
То есть от этого выстрела заведомо никто не мог пострадать.
Даже те децибелы, которые получаются в результате холостого выстрела, не могли причинить слуховому аппарату человека какие-то травмы, потому что все ушло вверх. В зданиях ближе 100 метров даже стекла не вылетели.
— Из всего этого вырисовывается картина фантастической лжи.
— Да. Вспомните о том, что даже Ландсбергис говорил, что при освобождении телебашни ни на самом здании, ни внутри пулевых выстрелов сотрудниками группы сделано не было. Это была констатация того факта, что стреляли не мы.
