Многие помнят эпизод из знаменитой советской комедии «Иван Васильевич меняет профессию», когда мнимые Иоанн Васильевич Грозный и князь Милославский отправляют стрелецкое войско в поход, чтобы «выбить крымского хана с Изюмского шляха». Если говорить об исторической достоверности, то как раз в этом моменте нет элемента фантастичности. Территории Слобожанщины (нынешние Харьковская, Сумская, Курская области) были присоединены к молодому Русскому государству в начале XVI века после русско-литовской войны 1500–1503 гг. Но воспользоваться природными богатствами этих черноземных земель в полной мере не позволял очень серьезный внешний фактор — Крымское ханство. Как писал известный харьковский ученый рубежа XIX — начала ХХ вв. Дмитрий Иванович Багалей, «в течение целого века население должно было затрачивать все свои силы не на созидание культуры, а на защиту ее от кочевников».
Да, сейчас слова историка о кочевниках применительно к крымским татарам могут показаться странными. Но действительно в XVI—XVII веках этот народ еще во многом сохранял кочевой образ жизни. Так, хан Сагиб-Гирей, пытаясь приучить подданных к оседлому образу жизни, во второй половине XVI века приказывал рубить колеса у повозок тех, кто собирался из Крыма на кочевья. Однако эти меры не имели успеха: крымцы продолжали уходить в Дикое поле со своими стадами, где кроме них кочевали и ногайцы, присоединявшиеся к крымским военным походам.
Совершались они зимой и летом. Зимние начинались в начале января, чтобы успеть пройти через степи по снегу, до весенней гололедицы и разлива рек; в них принимало участие больше человек, чем в летних. У каждого всадника было два запасных коня, в пути они питались в основном кониной и сушеным мясом, что давало татарам уникальное преимущество: в их войске отсутствовал обоз, что увеличивало маневренность.
Первый набег на юг Московского государства состоялся летом 1507 года, а регулярными они стали с 1510-х годов, когда хан Менгли-Гирей I cменил союз с Москвой на союз с Литвой, неоднократно пытавшейся создать литовско-крымско-польский союз против Русского государства. Последним крымским набегом стало вторжение 70-тысячного войска хана в Новороссийскую и Малороссийскую губернии уже в правление Екатерины II в 1768 году. Крымцы разоряли и жгли города и села, увозили на конях добычу и угоняли не только стада домашнего скота, но и пленников. Последних ждали невольничьи рынки, главный из которых находился в Кафе (ныне Феодосия).
Путями татарских и ногайских вооруженных вторжений служили шляхи — уже упомянутый нами Изюмский, а также Ногайский, Муравский, Кальмиусская сакма (Кальмиус — река в ДНР).
Граница с неосвоенным русскими людьми Диким полем носила название, которое сейчас может быть воспринято неоднозначно. У историка XIX века Ивана Дмитриевича Беляева читаем, что «в наших старинных официальных документах границы Северо-Восточной Руси, соседние приволжским, придонским и даже приднепровским степям, назывались Польскою украйною», города, которые строились в этих краях, называли «польскими» и «украинными». Здесь мы имеем дело с языковым явлением — омонимией, когда совпадают в написании и звучании разные по значению слова. В данном случае «польские» от слова «поле», Дикое поле, опасная степная граница Русского государства.
Как писал советский историк Владимир Павлович Загоровский, «конечно, это не города Польши, а русские города на полевой, степной окраине страны». «Украинами» же в Московской Руси называли приграничные территории: так, например, существовала «казанская украина», соседствовавшая с Казанским ханством. Великий историк Сергей Федорович Платонов в «Очерках по истории Смуты в московском государстве XVI-XVII веках» дает подробное описание таких «украин» Русского государства, среди которых «немецкая украина» (так москвичи называли области Великого Новгорода и Пскова с пригородами), «литовская украина» (включала южные псковские города, Вязьму, Смоленск) и другие. «Польская украина» также называлась «крымской».
Таким образом, мы видим, что в качестве названия бралось наименование соседа и зачастую противника, удары которого первой принимала приграничная «украина».
Задача противодействия этим ударам решалась на очень масштабном государственном уровне. В 1571 году для упорядочивания сторожевой службы в степи был даже разработан и утвержден царем Иваном IV первый устав пограничной службы, получивший название «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе». Самыми передовыми дозорными пунктами в степи, наблюдавшими за обстановкой, были «сторо́жи». Они включали до десятка сторожей, часть которых стояла в удобном для наблюдения месте (одиноко растущий в степи дуб, курган, холм и так далее), а другие по двое ездили по степи. За одной сторожей закреплялось 30–50 верст границы. Также несли службу станицы — подвижные заставы из 4–6 всадников, постоянно двигавшиеся по степи.
Стражи границы получали большее жалование, чем другие служилые люди, также им возмещались убытки, понесенные во время службы, например, потеря лошади. В качестве временных приютов сторожа строили небольшие острожки, которые со временем стали превращаться в малые городки.
На южные заставы «от Орды» отправлялись служилые люди из самых разных мест Русского государства, в том числе и очень отдаленных городов, например, из Великого Устюга. Активно участвовали в сторожевой службе и уроженцы бывшего удельного Северского княжества — севрюки. Жившие и ранее в условиях постоянных степных набегов, закалившиеся в схватках с татарами, они по своему характеру напоминали представителей формировавшегося тогда же казачества. Крупнейшим городом Северской земли был Путивль (ныне находится в Сумской области), где имелась каменная крепость. Здесь было место встреч русских и татарских послов. По приказу воевод путивльские севрюки отправлялись «по найму» вместе с присланными служилыми людьми на «донецкие сторожи». Багалей приводит их названия: Бахмутская, Болыклейская (Балаклейская), Святогорская, Айдарская и другие. Именно они были форпостами Московского государства, дальше всего выдвинувшимися в степь. И именно с этой сторожевой службы начиналось освоение государством земель не только нынешней Харьковщины, но и Донбасса.
Следующую защитную линию составляли рвы, лесные засеки из поваленных рядами или крест-накрест деревьев, направленных вершинами в сторону противника, надолбы, частоколы, тоже охранявшиеся стражей. За ними располагалась передовая линия крепостей. Такими городами-крепостями, построенными русскими воеводами «на поле», стали Воронеж (1585), Белгород (1596), Оскол (1596), Валуйки (1599) и другие.
Особая судьба у самого отдаленного русского города-крепости, который должен был увековечить имя царя из новой правящей династии — Бориса Годунова. Он получил название Царев-Борисов. Это имя мы сейчас не найдем на карте, не был город и переименован в годы революционных бурь. В настоящее время о нем свидетельствует только археологический памятник — Царевборисовское городище в Изюмском районе Харьковской области. Датой основания Царев-Борисова архиепископ и историк Филарет (Гумилевский) называл 1598 год, Загоровский считал, что он был основан в 1599-м.
На его постройку отправили сразу 2 воевод — Богдана (Андрея) Яковлевича Бельского и Семена Алферьева, что подчеркивало важность возложенной на них задачи. Богдан Бельский был личностью незаурядной: родственник Малюты Скуратова-Бельского, участник переговоров с англичанами, он был одним из доверенных лиц Ивана Грозного в конце его правления (именно во время игры в шахматы с Бельским царь скончался). При новом царе Борисе он получил недостижимый для лиц его происхождения чин окольничего. По сообщению «Нового летописца» (источник Смутного времени), Бельский отправился строить город «с великим богатством» и большими запасами, а градостроительство начал с возведения своего двора. Крепость из сосновых бревен была сооружена быстро, город окружили рвом и валом. Бельский кормил и поил служилых людей, жаловал бедных деньгами, едой и одеждой, благодаря чему получил большую популярность.
По свидетельству немецкого наемника Конрада Буссова, он говорил: «Борис — царь в Москве, а я — царь в Борисове». Дошедшие до Москвы доносы и слухи о поведении воеводы нового города вызвали гнев царя, вместо наград Бельский был лишен имения, получил ссылку и «многие позоры». В наступившую эпоху Смуты Царев-Борисов присягнул Лжедмитрию I, принимал участие в восстании Ивана Болотникова и был занят сторонниками Лжепетра (Илейки Муромца), после чего пришел в запустение. В 1656 году царь Алексей Михайлович пожаловал опустевшее Царевборисовское городище патриарху Никону в вотчину, на средства Патриаршего двора восстановили укрепления, город быстро возрождался. В 1668 году его жители-малоросы («черкасы») присоединились к восстанию Ивана Брюховецкого.
В 1670-м жители Царев-Борисова вместе с жителями Чугуева, Балаклеи, Мерефы, Змиева приняли участие в восстании Степана Разина, в архивах Разрядного приказа сохранились списки повешенных повстанцев. По описям 1681 года, в городе числилось 149 служилых людей, из-за малолюдства в большой крепости был отделен «малой городок». К концу XVII века Царев-Борисов опустел, а население переместилось в район современного села Оскол.
Как видим на примере этого города, земли Слобожанщины затрагивали все значимые события общерусской истории XVII века.
К середине XVII столетия назрел кризис в системе сторожевой службы на юго-западных окраинах Русского государства. Во время Смоленской войны с Речью Посполитой 1632–1634 годов татары совершили разрушительный набег, перешли Оку, дошли до Московского уезда, что сказалось на неуспехах русского войска под Смоленском. Необходимо было менять всю систему обороны юго-западной границы. Вместо отдельных городов-крепостей стали создаваться сплошные укрепленные линии поперек всех путей вторжений. От городов в обе противоположные стороны тянулись валы, доходившие до следующих городов. Во многих местах они дополнительно укреплялись дубовым тыном.
В лесах валы сменялись засеками, в наиболее опасных местах располагались караульные башни, острожки со сторожами, плетни, наполненные землей. Белгородская черта, созданная в середине XVII века, тянулась со всеми изгибами на расстояние около 800 км через 5 современных областей России и Украины: Сумскую, Белгородскую, Воронежскую, Липецкую и Тамбовскую. Изюмская черта, построенная в основном в 1679–1689 годах, тянулась примерно на 530 км по территории нынешних Харьковской и Белгородской областей. Так решался вопрос безопасности, что открывало дорогу развитию и дальнейшему заселению Слобожанского края. Последний долгое время был передовым форпостом Русского государства, принимавшим на себя первый удар врагов, которые вторгались из южных степей. Сейчас, когда Белгородская область обстреливается с помощью «хаймарсов», а известные спикеры говорят о необходимости создания «санитарной зоны» для защиты белгородцев, поневоле приходят мысли и об этой исторической роли Слобожанщины, вновь ставшей трагически актуальной.
