Когда разваливали Советский Союз, инициаторы демонтажа первым делом реализовали стратегию по ограничению распространения русского языка. Языковой вопрос стал одним из факторов распада Советского Союза. Моделируя языковые конфликты по всем окраинам СССР, их кураторы знали, что делали. Им удалось пошатнуть позиции русского языка среди бывших братских народов.
Русских людей поставили перед суровым выбором — или отказаться от своей идентичности и принять правила игры, в которой им была уготована роль пассивного, бессловесного меньшинства, или же сражаться, бросаться на амбразуру, гибнуть только за то, что ты русский и не отказываешься от этого.
Русский народ оказался везде притеснен, раздроблен, рассеян по ветру. Национальные республики рушащейся советской державы в одночасье провозгласили свои опереточно-водевильные суверенитеты.
И выбрали свой путь расправы над русской ментальностью — в зависимости от темперамента, этнокультурных особенностей, психоэмоционального склада и степени осторожности (читай: трусости).
В Средней Азии в соответствии с давними историческими традициями превалировал метод физической расправы. При этом местные власти постарались забыть о том, что советская идея просвещения в свое время избавила их народы от полуфеодально-полупервобытного строя. И о том, что многие выходцы из среднеазиатского региона в 1941–1942 годы положили свои жизни в обороне общей советской Родины от нацистов.
Русский человек в странах Прибалтики в одночасье оказался правовым изгоем. Это не объявлялось во всеуслышание, но для этого делалось все возможное и невозможное.
У русского человека отняли его гражданский паспорт, заменив его другим, «иноземным».
Так и записали в нем: паспорт «чужака» или «инопланетянина». Ведь alien в исходном значении — чужой, посторонний, а также враждебный. С этим паспортом человек не может принимать участие в избирательном процессе. Политическая жизнь в стране оказалась приватизированной одной этнокультурной группой.
Это было удивительно простое решение — раздать людям паспорта другого цвета. В Латвии они фиолетовые, в Эстонии — серые. Но суть от этого не меняется.
Ну а каков результат?
Местная молодежь либо безвылазно пропадает на хуторах, которые на карте Латвии, Литвы и Эстонии не сразу отыщешь, либо старается вцепиться в спасательный круг в виде этночиновничества, либо штурмует рижский международный аэропорт в надежде достать заветный билет и отправиться «ишачить» на британцев с ирландцами.
Все как в Средней Азии, только там местные отправляются «ишачить» на тех самых русских, от «оккупации» которых они избавлялись в 1991 году.
Первый языковой конфликт разгорелся в Грузинской ССР. 14 апреля 1978 года в Тбилиси прошли массовые и достаточно воинственные протесты грузинской интеллигенции. По поводу новой редакции Конституции Грузинской ССР, в которой оговаривалось, что «Грузинская ССР обеспечивает употребление в государственных и общественных органах, культурных и других учреждениях русского языка и осуществляет всемерную заботу о его развитии», а «в Грузинской ССР на основе равноправия обеспечивается свободное употребление во всех органах и учреждениях русского, а также других языков, которыми пользуется население».
Это вызвало культурный шок у грузинских языкоборцев, которые посчитали, что грузинский язык подвергся жестокому ущемлению по сравнению со… сталинской Конституцией 1937 года, где за грузинским языком был закреплен статус единственного государственного.
Правда, среднестатистические грузины замечательно владели русской разговорной речью, и это было логично — туризм из других республик СССР стал неотъемлемой статьей доходов в бюджет Советской Грузии. А языком советского туризма был русский. Мягкая тональность формулировки языкового закона в Конституции Грузинской ССР вывела на улицы крупных городов тысячи протестантов.
Советская власть дрогнула. И отступила. Одним из «замирителей» недовольства грузинской «совести нации» стал человек, бывший плотью от плоти советской партноменклатуры. Звали его Эдуардом Амвросиевичем. Шеварднадзе фамилия его. Именно он протолкнул новую «примиренческую» версию 75-й статьи Конституции, в которой был подтвержден и обоснован статус грузинского языка как единственного государственного в Грузии.
Следующий масштабный языковой конфликт разгорелся в Молдавии, казалось бы, самой тихой и спокойной республике. Там 1 сентября 1989 года был принят закон №3465-XI «О функционировании языков на территории Республики Молдова». Еще раньше с неожиданным демаршем выступил Союз писателей Молдовы, который прямо призвал перевести обучение на всех уровнях в республике только на молдавский. Никакого русского. А если кто-то вдруг захочет использовать русский язык в официальном общении с госструктурами, за это полагается административный штраф.
Это был точный выстрел в цель. Приднестровье тут же встало на дыбы. Начались массовые акции протеста, правда, мирные и безболезненные.
Русское население Молдавской ССР выразило решимость бороться за свои языковые права до конца. А в это время в Кишиневе выковалась радикально-антисоветская организация — Народный фронт Молдавии, который тут же приступил к силовым расправам над русскими активистами из оппозиционного ему «Интердвижения».
Молодые люди выходили на улицу с лозунгами «Долой коммунизм», «Долой империалистический режим», «СССР — тюрьма народов». Русских активистов и приднестровских депутатов жестоко избивали под крики «Убирайтесь в вашу Сибирь».
В итоге Молдавия разделена до сих пор, и каждые следующие выборы там проходят под знаком затяжного политического кризиса.
В Латвии языковой вопрос был решен по-иезуитски. Народный фронт, выросший из организаций местных экоактивистов, поначалу устно и письменно обещал сохранить права русских жителей, в том числе на образование на родном языке. Любые попытки сопротивления расколу СССР беспощадно подавлялись — психологически и физически.
Так, 15 мая 1990 года рижский ОМОН силой разогнал митинг сторонников Интерфронта, которые протестовали против принятия Декларации о независимости Латвии. В дальнейшем путем интриг Интерфронт был еще более ослаблен. Правда, 15 декабря 1990 года лидеры Интерфронта Латвии попытались спасти положение и подписали обращение к Съезду народных депутатов СССР с просьбой ввести в республике прямое президентское правление во избежание хаотизации, но ответа не получили.
Результат был закономерен — 10 сентября 1991 года деятельность Интерфронта была запрещена под предлогом подозрений в подготовке его лидерами государственного переворота. Вот уж подлинно с больной головы на здоровую…
Зато сразу после отделения Латвии от СССР началась спекуляция на латышском языке, который стал инструментом перераспределения власти и капитала.
Те, кто владел латышским, получали доступ к материальным ресурсам, доставшимся в наследство от советского строя. Тот, кто не владел им, не получал ничего.
Не владеющие латышским языком обладатели паспорта «чужака» не могли претендовать на получение целого ряда пособий, что делало их выживание фактически невозможным в условиях массовой ликвидации промышленных предприятий. Сертификат о знании латышского языка на высокую категорию стал пропуском в жизнь.
Учить язык лишенному средств к существованию русскому человеку было нереально ни технически, ни психологически.
В районных отделениях Управления по делам гражданства и миграции в течение всех 1990-х годов стояли стон и плач. Еще вчера милые и добрые латышские соотечественники по Советскому Союзу превратились в свирепых «гауляйтеров», не ведающих жалости.
Та череда событий рубежа 1980–1990-х годов стала первым серьезным лабораторным экспериментом по лингвоциду — всесторонней расправе над русским языком на всем постсоветском пространстве. И он привёл к конкретным результатам в тех болевых точках, где был реализован.
Ответственности за это никто не понес.
