Нашу многосерийную виртуальную экскурсию по специфическим музеям бывших республик СССР мы завершаем куда южнее, чем начали, а именно в солнечном Ташкенте — столице Узбекистана. Да-да, и здесь в августе 2002 года, аккурат в День памяти жертв репрессий открылся одноименный музей, — по сути, тот же музей оккупации, вид сбоку.
Что в народе, что в прессе его частенько так и именуют по аналогии со многими подобными. Площади музея, выстроенного специально для этих целей на месте массовых расстрелов 1920–1930 годов, внушительны. Весь мемориальный комплекс, включающий в себя огромный парк и изящную беседку-ротонду, раскинулся аж на семнадцати гектарах.
Но и само здание немаленькое. И до масштабных ремонтных работ десятилетней давности, тоже приуроченных к тому же дню календаря, экспозиция занимала добрых 400 «квадратов», а уж теперь и вовсе можно развернуться на полную: три огромных зала общей площадью почти в тысячу квадратных метров вмещают целых десять разделов выставки.
Откуда так много? Да потому, что музейщики-узбеки в каком-то смысле пошли дальше своих коллег из прочих бывших союзных республик, и самая ранняя дата, которая мелькает в первом отделе выставки, годится в «прабабушки» дате Великой Октябрьской революции, породившей страну, которую теперь так просто ругать и охаивать посмертно.
Как выясняется, «репрессии» против маленького, но гордого Узбекистана начались еще в петровскую пору — в 1714–1717 годах, когда отряд экспедиции Александра Бековича-Черкасского, отправившийся в Индию через эти земли, пал от руки коварного хивинского Шергази-хана.
То есть кто кого здесь угнетал, а местами и откровенно резал — вопрос тот еще. Но мастера узбекской антироссийской пропаганды сумели эту историю подать как первый факт «репрессий» Российской еще тогда империи по отношению к Узбекистану, вовсе не существовавшему, в отличие от Туркестанского края.
То, что в это же самое время территорию раздирали куда более кровавые междоусобицы, а также ощутимо трясли нашествия персов и джунгар, со счетов можно сбросить, а вот неудачливых русских «вторженцев», там же и сложивших головы, непременно нужно отнести к первым агрессорам!
Итак, и первый, и второй отдел музея посвящены досоветскому периоду и охватывают девятнадцатый и начало двадцатого века. Именно вышеупомянутый второй отдел освещает события 1916 года, именуемые Среднеазиатским восстанием, в котором население этих территорий принимало активное участие, вырезая под корень русское население.
Правда, акценты эдак незаметненько смещены и действия тогдашних головорезов аккуратно поименованы «национально-освободительным восстанием узбекского народа против российской деспотии».
Музейные работники особо настаивают на том, что хотят донести до зрителя объективную картину, поэтому наряду с информацией о количестве сосланных, посаженных, казненных и лишившихся имущества приводятся документы, подтверждающие, что решения выносились не произволом местных властей, что суды производились в соответствии с законами Российской империи, хоть и, дескать, на скорую руку. Такой милый «реверанс» на фоне множественных сопроводительных материалов, в том числе аудио и видео, жалостливых песен, воспоминаний и мнений ангажированных историков.
Третий отдел выставки охватывает совсем небольшой временной промежуток — от Февральской революции до Октябрьской. А точнее, до 1918 года, когда в Узбекистане была установлена власть Советов.
Здесь главным преступлением, вменяемым в вину большевикам, стал запрет на провозглашение Туркестанской автономной области съездом мусульман. Изо всех сил нагнетается трагизм порабощения автономного без году неделя Туркестана красноармейскими кавалеристами. Внезапно вспомнился старый анекдот про врывающихся в аулы оккупантов, оставляющих за собой заводы, больницы и детские сады.
Конечно, Москва не сразу строилась, а уж республики Средней Азии приобретали цивилизованный вид еще неспешнее, но столетие назад никому и во сне присниться не могло, что эту территорию смогут вполне комфортно заселить тридцать миллионов человек, потому что тогда на земле нынешнего Узбекистана проживало вдесятеро меньше.
Благодаря инженерным разработкам в области сельского хозяйства отступили засухи, а с ними и постоянный голод, сопровождавший этот регион на протяжении истории. И — добавим мы тоном сварливого еврейского аксакала — это мы еще помолчим за медицину и образование, которые тоже пришли сюда вместе с новой властью.
Далее следует четвертый раздел, посвященный вооруженному сопротивлению 1918–1924 годов, противостоянию советского режима на Востоке и басмачества, центром которого стала Ферганская долина. Причем если какие-то из лидеров сопротивления боролись с русскими в целом, то некоторые басмачи заключали союзы с белыми против красных по принципу «против кого дружить будем».
За ним в очереди — пятый сектор, посвященный коллективизации 1930‑х годов с расписываемыми ужасами, ее сопровождавшими: раскулачиванием, депортациями, борьбой с религиозным мракобесием и государственной монополизацией всего и вся. А там уже наступают друг другу на пятки шестой и седьмой отделы, также посвященные 1930‑м годам.
В сопроводительных материалах практически ничего не меняется, кроме самого названия режима-угнетателя: «царизм» становится «тоталитаризмом», как белый заяц серым по весне, оставляя при себе все видовые признаки: усы, лапы и хвост.
В подтверждение незначительности сей метаморфозы приводятся слова тогдашнего секретаря ЦК КП Узбекистана Акмаля Икрамова, смело обращенные непосредственно к товарищу Сталину: в Туркестане, мол, изменилась только вывеска колониального режима, но всё остается по-прежнему.
Такая последовательность в борьбе против давно почившей страны — а точнее двух, Российской империи и Советского Союза, в сознании узбекских агитаторов, видимо, сливающихся воедино, как орел, подавившийся серпом, — и обличении этих стран во всех смертных грехах даже достойна уважения: эту бы энергию да в мирный атом!
Но куда удивительнее другая сторона баррикад — опять же глазами создателей музея. На тамошних картах сопротивляющийся Узбекистан изображается отнюдь не в его актуальных на тот момент границах, а в тех, что существовали в середине XVIII столетия, когда никакого Узбекистана и вовсе не существовало, а были многочисленные ханства, расположенные на территории как современного Узбекистана, так и Казахстана, Кыргызстана и других государств Средней Азии.
Такое вот масштабное мышление, когда в угнетении обвинили не только за себя, а еще и за того парня, то бишь географического соседа, не спросив на этот счет мнения оного.
А отвлеченное от реалий собирательное название «Туркестан», коим оперируют местные пропагандисты, настолько же отражало реальность, как и столь же собирательная Киевская Русь или, например, Древняя Греция, о единстве коих, что в историческом, что в политическом плане, не может быть и речи.
Тем не менее именно это мифическое единство и преподносится в качестве «гвоздя программы» — того, что проклятые носители царизма-тоталитаризма у них отняли. Оно именуется «национальным», хотя об узбекской нации на тот момент говорить можно было только условно, а все так называемые национальные движения были скорее мусульманскими и общими для всей территории Туркестана. Это касается как басмаческого восстания, так и всяческих культурных инициатив вроде театра и прессы. Непосредственно же узбекская нация — как и республика, а впоследствии и государство — появилась как раз вследствие советской административной реформы 1925 года.
Следующий — восьмой раздел музея повествует нам о 1940‑х годах, но не в контексте Великой Отечественной войны, а в плане возмутивших узбеков депортаций — причем даже не их самих, а корейцев с немцами и иже с ними. Видимо, потому, что часть переселяемых попадала именно в Узбекскую ССР.
Предпоследний девятый раздел знакомит посетителей с подробностями «хлопкового дела» 1980‑х и печальной судьбой Аральского моря. И никого не волнует, что по итогам антикоррупционного следствия лишались должностей и свободы далеко не только представители узбекской номенклатуры: сказано «репрессии», значит, так тому и быть. И вообще, из песни слов не выкинешь, как и из экспозиции сектор.
Заключительный десятый отдел закономерно повествует об удачах узбекского правительства и народа на поприще самостоятельной и независимой государственности, а также обо всех тех титанических усилиях, что были приложены для донесения правды-матки об имперских репрессиях до недостаточно политически грамотных граждан.
