Саласпилсский концентрационный лагерь продолжает оставаться одной из самых трагичных страниц в истории Латвии. Несмотря на это, попытки «обелить» творившиеся там зверства предпринимаются до сих пор. О том, какая цель стоит за этими действиями и к чему они ведут, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал автор сборника архивных документов о лагере в Саласпилсе «Приговоренные нацизмом» историк Влад БОГОВ:
— Г‑н Богов, на прошлой неделе в интервью газете Latvijas avīze доктор истории Улдис Нейбургс заявил: мол, если есть какие-то документы, доказывающие, что в Саласпилсском лагере у младенцев брали кровь на нужды солдат вермахта, то их необходимо предъявить. О чём свидетельствует это утверждение?
— Улдис Нейбургс совместно с еще двумя историками, Карлисом Кангерисом и Рудитей Виксне, в прошлом году выпустил книгу («За этими воротами стонет земля. Саласпилсский лагерь: 1941−1944»), посвященную Саласпилсскому лагерю, в которой по этому вопросу приведено довольно мало информации.
Да, действительно, никаких документов, подтверждающих, что кровь у детей брали, нет. Имеются только показания узников лагеря, взятые Чрезвычайной республиканской комиссией в апреле 1945 года. Комиссия проводила медицинские эксперименты по объему выкачанной крови, и ей удалось установить, что у детей брали по 100–150 мл крови. Однако точный объем крови и у скольких человек ее брали — таких документов нет. Поэтому господин Нейбургс и ведет себя так смело, зная, что никто никаких документов ему не предъявит. Ведь архив лагеря был уничтожен в конце сентября 1944 года. Поэтому, что там на самом деле творилось, только одним нацистам и известно.
— Но ведь есть же документы Чрезвычайной республиканской комиссии, о которых Вы сказали. Почему же они не принимаются во внимание?
— Во-первых, Нейбургс заявляет, что в тех объемах, которые предполагала Чрезвычайная комиссия, кровь не могли брать. По его мнению, тогда не было технологий, предназначенных для забора такого большого количества крови. Также было очень сложно определить группу крови. Кроме этого, кровь не могла долго храниться, поэтому при доставке ее солдатам вермахта она уже ничем не могла им помочь.
Это действительно так, и с этими доводами можно согласиться. Однако почему нельзя предположить, что кровь брали не для нужд фронта, а для медицинских экспериментов, которые нацисты часто проводили в лагерях такого типа? Ясно же, что при проведении подобных преступных опытов никто в здравом уме не оставит документов, обличающих виновного. На сегодняшний день невозможно установить, для чего и с какой целью они это делали.
Однако на то, что эксперименты на детях в Саласпилсском лагере действительно проводились, указывает и немецкий историк Гертруда Шнайдер в своих исследованиях Journey into terror. Story of the Riga ghetto, опубликованных в 2001 году.
Во-вторых, Нейбургс и его соавторы считают, что все документы, подписанные Чрезвычайной комиссией (ЧРК), априори являются вымыслом и не соответствуют истине. Да, в своей книге они упоминают, что следователи Комиссии проводили сбор данных, но в дальнейшем пренебрегают этими данными и не учитывают их. И даже наоборот, пишут о том, что ЧРК не «желала делать правдивые выводы» (с. 30). Тем самым они считают, что это всё ложь и пропаганда, которая не имеет никакой фактологической ценности.
— А не могла ли там быть подтасовка данных? Действительно ли ЧРК пыталась докопаться до правды?
— Для начала здесь нужно помнить временной контекст. Комиссия работала зимой 1944‑го — весной 1945 года, когда на территории Латвии еще шли военные действия: в 60 км от Риги находился активный фронт, что, естественно, затрудняло работу Комиссии. Работа эта началась фактически с нуля: они искали свидетелей, искали пособников нацистов — и, как только они узнавали какие-то факты, у них не было много времени на их перепроверку.
Да, сейчас, с высоты прошедших лет, мы можем говорить, что вот это неправда, такого не может быть, однако с ходу отвергать полностью все собранные ими данные я бы не стал. Необходимо изучать этот материал, анализировать. Я читал эти документы и могу сказать, что в целом они достоверны, хотя некоторая неточность присутствует и она сразу заметна.
Например, говоря о количестве погибших, исследователи ЧРК называют цифру в 53 тысячи, исходя из того, что у них были технические нормы подсчета. Они вычислили, что в 1 м³ захоронений могло содержаться порядка семи тел. Обнаружив порядка 3,5 тысячи квадратных метров захоронений, они и вывели эту цифру. При этом эксперты не делали эксгумации всех обнаруженных захоронений, поэтому, на мой взгляд, эта цифра всё же завышена. Точного числа погибших нет, и каждый здесь приводит наиболее подходящие для него данные.
— Интересно, а на что тогда ссылаются господин Нейбургс с коллегами, если никаких документов не осталось, а данные ЧРК ими полностью отвергаются?
— Они ссылаются на воспоминания одного из узников, Артура Непартса, имевшего доступ к документам, считая названные им цифры истиной в последней инстанции. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1999 году, он озвучил, что в лагере погибло около двух тысяч человек. Однако никаких документальных подтверждений этим цифрам нет, и здесь получается, что исследователи опровергают сами себя: они постоянно говорят о необходимости документальных подтверждений, но сами же этим пренебрегают.
У меня сразу возникает два вопроса. Первый: как это Непартс с точностью до человека помнил то, что было 55 лет назад. Хотя предположим, что помнил, теоретически такое возможно. Однако есть и второй момент: Артур Непартс не просто бывший заключенный, он занимал должность помощника старшины лагеря, а в сентябре 1944 года, чтобы освободиться из лагеря, безуспешно пытался записаться добровольцем в Латышский легион СС. Во время отступления немецких войск он ушел с ними в Германию, а после оказался в Америке.
Так что вопрос, насколько можно доверять его свидетельствам. Ясно же, что он любым способом хотел приуменьшить свою роль.
— Но ведь есть же и свидетельства узников, сделанные намного раньше. Как быть с этими источниками?
— Да, конечно, такие свидетельства есть. Например, воспоминания Карлиса Сауснитиса, опубликованные в середине 1960‑х годов, где также приводятся цифры по заключенным в лагере. Но авторы считают их недостоверными и предлагают делить воспоминания бывших узников на две группы. В первую входят жившие после войны при «советском тоталитаризме» (с. 44), а во вторую — «жившие на демократическом Западе» (с. 44).
То есть они уже в самом начале исследования тенденциозно делят доступные данные о лагере на своего рода «верные» и «неверные», исходя лишь из собственного субъективного отношения к тому, где проживал бывший узник.
Вообще тенденциозность в подборе источников видна невооруженным глазом. Так, Нейбургс в одном из интервью всё той же национально настроенной газете Latvijas avīze пытался доказать недостоверность факта захоронения 632 детских тел, найденных на Гарнизонном кладбище, как раз неподалеку от Саласпилсского концлагеря. По его словам, на кинохронике ЧРК 1944 года не видно, что эти тела именно с Гарнизонного кладбища, и нет фотографий их эксгумации. Тем не менее эти фотографии существуют и хранятся они в архивах Военного музея в Риге. Что это — непрофессионализм или нежелание использовать документы, которые не вписываются в созданную картину?
Также, мягко говоря, весьма неоднозначно выглядит утверждение авторов о том, что по сравнению с детскими лагерями Гиммлера на Украине «детям, привезенным в Саласпилс, повезло, поскольку их позже разместили у сельских жителей, в приюты или передали в семьи, поэтому они выжили после войны» (с. 251). Здесь, мне кажется, налицо явная подмена понятий и желание преуменьшить преступления, творившиеся в этом концлагере.
— Какую цель преследуют авторы? Почему они всеми силами так хотят доказать, что никаких массовых преступлений в Саласпилсе не совершалось?
— На мой взгляд, это связано с тем, что, когда говорят об истории лагеря, неизменно озвучивается негативная роль латышских коллаборационистов, которые были охранниками лагеря, участвовали в карательных операциях против мирного населения, что явно не доставляет удовольствия нынешнему правящему классу. В книге Нейбургса об этом факте практически ничего не говорится.
Поэтому я считаю, что эти историки отрабатывают заказ — пытаются умалить значение латышских коллаборационистов в уничтожении мирных жителей во время войны.Однако, умаляя трагедию Саласпилсского концлагеря, они занижают и масштаб злодеяний нацизма. Поэтому я считаю, что об этих попытках искажения истории нужно рассказывать и доказывать их несостоятельность, иначе желание определенных кругов преуменьшить преступления нацистского режима скоро может осуществиться.
