Особняком стоят среди сказок народов Прибалтики эстонские сказки. Сказки, как и другие формы фольклора, — проявление характерных национальных особенностей. И если население Литвы и Латвии по большей части имеет балтские корни, то эстонцы в гораздо большей степени родственны финно-уграм. Это находит свое отражение и в устном народном творчестве, близком скорее к финскому, нежели к балтскому или славянскому.
Народные сказки в Эстонии стали собирать и записывать с начала XIX века, а в 1866 году вышел первый печатный сборник. На основе собранного материала можно делать определенные выводы и обобщения. К одному из самых многочисленных сегментов эстонского сказочного наследия относятся сказки о животных, весьма разнообразные по своей структуре, размеру и прочим характеристикам. Широко представлены сказки, близкие к легенде или мифу, объясняющие, как появилось то или другое явление.
Для примера — сказка «Почему у зайца губа рассечена». Дескать, изначально заячьи губы ничем не отличались от аналогичных органов большинства животных, но общая скорбность заячьей доли удручала ушастых без меры.
Жили они как в песне про трын-траву: с постоянной оглядкой, боясь всего на свете, вечно гонимые и порой загоняемые. Всяк, короче, норовит косого обидеть, жизнь — тлен и полная бесперспективность. Тут достаточно языкатого общественного лидера на броневике — и точка невозврата пройдена.
В роли языкатого лидера выступил старший в заячьем племени, зазомбировавший свою паству: мол, так или иначе — а всё равно помирать придется. И на этой волне преисполнились зайцы суицидальных мыслей и пошли к морю их в реальность воплощать. А на самом бережку, откуда ни возьмись, луг. А на лугу — внезапно — большое стадо овец трапезничает. Одна из них голову поднимает, видит толпу зайцев, на крейсерской скорости чешущих прямиком к полосе прибоя, — и случается тут у овцы когнитивный диссонанс, а следом за ним — и экзистенциальный кризис во всей красе. Овца, незнакомая с мудрой сентенцией, что от себя не убежишь, возьми да и побеги. Ну а дальше как костяшки домино посыпались ее одностадники, действующие по принципу «все побежали — и я побежал», следом — влекомые долгом пастушьи собаки, а за ними — и сами пастухи.
Всё это, естественно, происходит не молча, а с блеяньем, топотом, многоголосым перелаем и выразительными комментариями — кто во что горазд, в общем. Смотрят на сие действо зайцы и понять не могут: это флешмоб, хэппенинг или перфоманс? Сошлись на том, что клоунада-буфф, и давай смеяться. А смеясь очень трудно топиться, это вам любой заяц подтвердит, особенно — если ржать так, что губы трескаются:
— Нет, не так уж нам, зайцам, плохо на свете! И мы сильны, когда вместе!
И не стали топиться. Только вот с того времени у всех зайцев верхняя губа надвое рассечена.
В таком же ключе, только куда пространнее, сказка «Откуда взялись мыши и кошки». Дескать, жил на свете зажиточный хуторянин и всем бы он был хорош, если бы не поминал, что ни повод, врага рода человеческого.
А за тем не ржавеет — зовут, он и пришел. Аккурат после слов «Чтобы тебя чёрт побрал, безмозглую скотину!», в сердцах адресованных лошади. Пришел и требует отдавать его имущество: пообещали лошадь, вот и пришел чёрт побирать обещанное.
Мужичок, конечно, в слёзы: как же в хозяйстве без лошади, всё прахом пойдет! А книжная премудрость ему, видать, была незнакома, не ведал он, что нельзя никаких договоров с чертями заключать: у них там столько пунктов мелким шрифтом прописано, что впору потом топиться, как тем зайцам. Ну и дал фермер слово, что выполнит любое дело по чертовой просьбе, лишь бы тот на лошадь не покушался. А чёрт потребовал, чтобы мужик «дважды досыта накормил десяток чертовых родственников, которых он к нему пошлет».
Тот на радостях согласился, а дойдя до дома и занявшись сложением и умножением в уме, понял, что двадцать прожорливых адских нахлебников могут подкосить даже такой крепкий достаток, как у него. Но тут, как рояль из кустов, вовремя появился всемогущий нищий, который за краюшку хлеба да за миску щей обещал подсобить удушаемому жабой хуторянину. И его выход не замедлил состояться, когда в дверь вломилась первая партия инфернальных гостей в виде десяти великанов, требующих:
— Тащи сюда зерно! Тащи рожь, тащи пшеницу, тащи ячмень, тащи овес!
А нищий оборванец сидел в углу и посмеивался:
— Ах, так вы и есть те самые пожиратели зерна, что были до сих пор невидимками? Ладно, ладно, дело ясное. Но отныне будьте видимы, как все другие существа, будьте юркими и маленькими, чтобы могли повсюду пролезть. И называйтесь отныне мышами!
И тут же десять огромных великанов превратились в крошечных, юрких и пискливых мышей, которым хватило принесенной хозяином горсти зерна.
Ту же операцию он проделал и со вторым десятком великанов — еще больших, чем первые, и требовавших не зерна, а мяса во всех вариациях:
— Мяса, мяса! Тащи мясо на стол, хозяин! Тащи коров, тащи баранов, тащи телят, тащи свиней! Поживее, поживее, хозяин! Живо тащи мясо на стол!
Нищий оборванец, по-прежнему усмехаясь, сказал из своего угла:
— Ах, так вы и есть невидимые пожиратели живности! Ладно, ладно, дело ясное, только отныне вы будете видимы и станете достаточно маленькими. И отныне будете называться кошками, а лакомством для вас раз и навсегда будет вот эта живность!
И, сказав это, оборванец указал превратившимся в кошек слугам чёрта на мышей, которые тут же разбежались по углам.
Совершенно феерична сказка о том, как появились солнце, луна и звёзды. Начать с того, что Бог в ней не просто представлен анекдотичным дедушкой на облаке, но еще и носит имя Старик. И этот Старик жил себе на небе со своим слугой Яаном и помаленьку следил за мирозданием.
А надо сказать, что в ту пору небо было совсем близко от земли — даже ниже, чем потолок хрущевки, потому что «человек высокого роста мог дотянуться до него и погладить рукой».
Но у них не оказалось под рукой небесно-синей ткани — так и появились на небе солнце, луна и звёзды совсем другого цвета, чем весь небосвод
И однажды детишки портного влезли на камушек повыше, да и навертели пальцами дырок в небесной ткани. Старик очень огорчился, но пороть детишек не стал, потому как «конечно, это шалость, но ведь дети есть дети, им хочется посмотреть, что мы тут делаем, и узнать, как в мире порядок поддерживается». И предложение слуги поднять небосвод на высоту, для шаловливых ручек недоступную, отклонил как несвоевременное. Но когда сами портной с супругой взяли да вырезали из небесной материи по здоровому круглому куску для, просим пардону, прохудившихся в районе седалища штанов и юбки, запасы дзена в Старике закончились и он, наверняка подумав немало такого, от чего портному, поди, с неделю икалось очередями, решил-таки расстояние от грешной земли до горнего мира увеличить:
— Теперь, Яан, нам и впрямь придется последовать твоему совету! Спустись-ка на землю, подсоби оттуда, а я потяну сверху — поднимем небосвод так высоко, чтобы до него было не дотянуться.
Так они и сделали. Подняли небосвод настолько высоко, что никому теперь было до него не достать, и решили залатать дырки. Но у них не оказалось под рукой небесно-синей ткани — так и появились на небе солнце, луна и звёзды совсем другого цвета, чем весь небосвод.
Вот такой материалистически-утилитарный подход с портняжным уклоном у эстонцев к космогоническим мифам, а фигура Старика и вовсе напоминает нечто среднее между воспитателем коррекционной группы детского сада и благообразным дедушкой-пенсионером из соседнего двора, который с помощью молотка и такой-то матери способен кривенько, но крепенько починить всё, что угодно, — от утюга до небосвода.
Читайте также:
Литовские народные сказки
Латышские народные сказки
Белорусские народные сказки
Украинские народные сказки
Особенности национального юмора: габровские шутки
