Белорусский язык сегодня подразделяется на два стандарта: «тарашкевицу» и «наркомовку». Известна еще и так называемая трасянка — форма смешанной речи, в которой часто чередуются белорусские и русские элементы. О том, как развивался белорусский язык, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал лингвист, руководитель Минского фестиваля языков Антон СОМИН (начало. Окончание здесь):
— Г‑н Сомин, в Великом княжестве Литовском говорили на западнорусском языке; правда, украинцы говорят, что это был староукраинский, а белорусы — что «старобелорусская мова». Как разобраться, кто из них прав?
— Вопрос, как называть то или иное языковое образование, — это скорее политический вопрос, чем какой бы то ни было еще. Сразу надо отличать, что был официальный язык — западнорусский и была так называемая «проста мова» — это местные разговорные диалекты, на которых говорили обычные люди. В качестве языка официального, законодательного использовался тот язык, который называют западнорусским. В принципе, его можно с тем же правом называть старобелорусским или староукраинским. Нужно понимать, что современный белорусский и современный украинский происходят не из этого языка, а из той самой «простой мовы», то есть от разговорного языка обычных людей. Так как в то время на официальном уровне использовался такой общерусский язык (то есть единый язык до разделения его на будущий белорусский, будущий русский и будущий украинский) с определенным количеством заимствованных слов, в том числе польских и литовских, то можно его называть как угодно, главное — понимать, что официальный язык и местный разговорный — это разные языки и что современный белорусский и современный украинский не восходят к тому, что соответственно называется старобелорусским и староукраинским языками.
— Каковы последствия реформы 1933 года и чем отличается так называемая наркомовка (официальная версия белорусского языка, разработанная в 1933 году — прим. RuBaltic.Ru) от «тарашкевицы» (вариант белорусской орфографии, основанный на литературной норме современного белорусского языка, первая нормализация которого была произведена Брониславом Тарашкевичем в 1918 году и официально действовала до реформы белорусского правописания 1933 года — прим. RuBaltic.Ru)?
— В 1933 году была произведена реформа, которая теоретически касалась только орфографии, однако на практике затрагивала и другие области языка, в том числе и грамматику. Скажем, появились причастия, которые не свойственны белорусскому языку, чтобы можно было говорить «пануючая кляса» (господствующий класс) или «эксплуатаваная кляса» (эксплуатируемый класс). В народном белорусском языке такого не было.
Орфография, конечно, приблизила белорусский язык к русскому, на письме перестала отражаться часть особенностей белорусского языка, и сейчас мы видим, что нынешние носители белорусского, которые пользуются орфографической нормой 1933 года, уже не произносят белорусские слова так, как это предписывает белорусская фонетика: не смягчают согласные перед другими мягкими согласными. По всей видимости, это влияние той реформы.
Более того, в самом тексте реформы не было отражено, но являлось по факту ее следствием изменение словарей. В переводных русско-белорусских словарях теперь на первое место ставился русский вариант, написанный по белорусским орфографическим правилам, а на второе место ставилось белорусское слово. Например, русское слово «скорость» во всех словарях переводилось как «скорость» в белорусской орфографии («скорасць»), а только потом шла исконно белорусская «хуткасць». Потом эта тенденция немного изменилась, но далеко не для всех слов. Таким образом, после реформы 1933 года белорусский язык стал более русифицированным, чем он был до того. Часть заимствованных русских слов вытеснили исконно белорусские, которые использовались до реформы.
Что касается «тарашкевицы» и «наркомовки», то принято считать, что это две орфографические нормы, а сам белорусский язык единый, то есть разница лишь в том, как записать то или иное слово. Но по факту, если мы будем смотреть тексты на «наркомовке», то есть на официальном стандарте, и на «тарашкевице», то есть на классическом стандарте, то увидим, что люди, которые предпочитают один или другой орфографический стандарт, предпочитают также использовать определенную лексику.
В официальных текстах больше слов, совпадающих с русскими, а в текстах на «тарашкевице» больше слов, заимствованных из польского, или каких-нибудь старых белорусских, которые вновь вошли в обиход в 1990–2000‑е. Там можно найти различия в грамматике: опять же, в официальных текстах грамматические нормы ближе к русским нормам, в текстах на «тарашкевице» больше вариантов, которые не совпадают с русскими.
То есть «тарашкевица» — это попытка дистанцироваться от русского языка, а «наркомовка» — это, наоборот, белорусский язык, приближенный к русскому.
Кажется, что золотой стандарт — это нечто среднее, и на самом деле сейчас появляются тексты, которые с точки зрения грамматики и лексики сложно отнести к одному или другому стандарту (хотя с точки зрения орфографии они однозначно относятся либо к «наркомовке», либо к «тарашкевице»). То есть получается нечто среднее, и кажется, что за этим будущее, за такой интеграцией двух норм, чтобы еще больше не разделять белорусское сообщество, которое и так разделено по своему отношению к белорусскому языку.
Показательно, что есть две белорусские Википедии. Отличаются они не только тем, как там пишутся слова: там также встречаются разные окончания, разная лексика. Допустим, в Википедии на «наркомовке» слово «трусы́» переводится сначала как «трусы», а потом уже «майткi», а Википедия на «тарашкевице», наоборот, входом дает «майткi», а потом «трусы», то есть выбирает разные базовые слова. По сути, здесь можно говорить о двух стандартах белорусского языка, которые с точки зрения орфографии разделяются строго: либо один, либо другой, — а с точки зрения лексики и грамматики, по сути, представляют континуум, где есть два полюса: однозначно «наркомовка», однозначно «тарашкевица» — и большое количество частностей, которые находятся посередине.
— Как появилась так называемая «трасянка» и каково ее место в современном белорусском обществе, она как-то связана с «наркомовкой»?
— «Трасянка» не вписывается в эти категории, потому что если «наркомовка» и «тарашкевица» — варианты литературного белорусского языка, то есть того, как нормы предписывают нам писать тексты, то «трасянка» — это разговорный язык. Это смешанный русско-белорусский вариант, который активно распространился после Второй мировой войны, хотя появился несколько раньше, в начале XX века и даже в конце XIX.
Тогда люди, которые учились в Петербурге, но родились и выросли в белорусской сельской местности, порой говорили на «трасянке», то есть у них получался смешанный язык, но это было не очень распространено.
А распространенным это явление стало именно в 40–50‑е годы XX века, когда начался процесс урбанизации и люди из деревень и колхозов стали переезжать в города. Переезжая в города со своим родным белорусским диалектом, они стремились перейти на русский язык, который, с одной стороны, был престижнее, а с другой стороны, был языком общения внутри городов, потому что идиш после Второй мировой войны исчез и русский стал, по сути, единственным лидирующим. Но так как вы носитель одного языка, а стремитесь говорить на близкородственном, очень близком ему другом языке, то вы не до конца на него переходите, вы не можете избавиться от каких-то черт своего родного языка, потому они волей-неволей в вашем целевом языке остаются. Поэтому стали появляться такие смешанные варианты, которые в 90‑е назвали «трасянка». Раньше какого-то отдельного названия для смешанного языка не было.
«Трасянка» — это значит смесь сена и соломы, то есть что-то некачественное. Соответственно, люди, которые переезжали из сёл в города, не до конца осваивали русскую фонетику, у них оставались какие-то белорусские слова, какие-то белорусские грамматические показатели, и дальше они учили своих детей этому языку, считая, что учат их русскому. Если такие семьи жили в каких-то отдаленных районах, дети общались друг с другом, передавали и усваивали этот язык. Если дети в школе общались с исконно городскими детьми, то язык становился у них нормативным, может быть с небольшим белорусским акцентом.
Нужно подчеркнуть, что «трасянку», которая появилась вследствие переселения определенных слоев населения в города, нужно отличать от русско-белорусских диалектов. Например, если проехать по деревням Брянской, Смоленской или Витебской области, то окажется, что там люди говорят одинаково, но это не потому, что у них смешались языки, а просто потому, что это нормально для языков мира: на пограничье появляется нечто среднее между двумя языками. То же самое происходит на границе Италии и Франции, Португалии и Испании. То есть вот это естественная вещь, а «трасянка» менее естественная, так как вызвана социальными процессами, а не является лингвистической данностью.
— Диалекты в Беларуси сильно отличаются в зависимости от региона? Житель Восточной Беларуси свободно понимает жителя Западной?
— В любом языке мира можно найти территориальные диалекты. Принято считать, например, что русский одинаковый везде. Да, действительно, русский язык более одинаковый, чем другие языки: английский, немецкий, например. При этом, если поедем по западной части России, то на севере мы услышим одни звуки, на юге другие, а на западе третьи. Нельзя сказать, что они будут не взаимопонятны, но по говору легко можно будет отличить человека из деревни Вологодской области от человека из Брянской. То же самое и с белорусскими диалектами. Скажем, южнобелорусский говор — это переходный к украинскому. Там есть часть белорусских черт в лексике, грамматике и фонетике, часть — украинских черт. На востоке Беларуси это русско-белорусские говоры, их важно не путать с «трасянкой», хотя на первый взгляд они похожи. Дальше есть белорусско-польский диалект на западе, там больше окают, как в польском языке, например.
То есть в принципе белорусы (сельские жители) из разных регионов друг друга поймут, но определят по говору, кто из какого региона.
Есть, например, диалектологические атласы белорусского языка, и там по разным параметрам отмечены границы разных говоров. Обычно выделяют три диалектных зоны: северные говоры, центральные и южные. Литературный белорусский язык базируется на центральных говорах, но там есть еще разные подварианты.
Есть еще отдельно полесские говоры, которые, наверное, ближе к украинскому. В начале 1990‑х даже пытались создать отдельный полесский микроязык, провели несколько конференций по этому языку, пытаясь выявить орфографическую норму, но потом, как это обычно бывает, закончились деньги, и так у полешуков остался свой диалект, а литературного языка не появилось.
В школах они учат белорусский, но это некоторая трудность, так как литературный белорусский сильно отличается от их родного белорусского. Я знаю историю про девушку, которая сильно интересовалась белорусским, специально поступила на филфак, поехала в экспедицию и была разочарована, узнав, что белорусский живой язык, на котором говорят в деревне, — это совершенно не тот, который она учила. Это нормально для всех языков мира, что литературный язык достаточно сильно отличается от того языка, на котором говорят.
— А есть ли разница между белорусским русским и «русским русским», или российским русским?
— Конечно, такая разница есть, и это нормально, ведь если один язык используется в разных регионах, то можно будет найти отличия.
Более того, нельзя сказать, что есть «русский русский», или российский русский, потому что в российских регионах тоже есть разные диалекты.
Всем известно, что в Москве говорят не так, как в Петербурге. Любой человек может назвать 5–10 лексических отличий; на самом деле таких отличий больше, они есть и в фонетике, и в грамматике. Например, в белорусском русском есть определенное количество слов, которые заимствовались из белорусского или просто появились на белорусской почве. Скажем, в детской речи белорусов есть такой глагол «разбурить»: «Ты разбурил мой песочный домик», — в России же говорят «разрушить» или «поломать», например. Есть и другие заимствования из белорусского: для продуктов, которые закатываются на зиму, обычно используется слово «закатки», а россиянам оно неизвестно.
Или, например, то, что в Москве называется «водолазкой», а в Петербурге называется «бадлоном», в Беларуси и Прибалтике называется «гольф». Есть еще некоторые фонетические отличия. Но надо понимать, что и белорусских русских тоже несколько.
Тот белорусский русский, на котором говорит Лукашенко, достаточно силен белорусским акцентом. У него твердая «ч», вместо «щ» он говорит «шч», у него твердая «р» вместо мягкого «рь» и другие фонетические черты. Любой, кто его послушает, поймет, что он из Беларуси.
С другой стороны, у тех, кому сейчас 30–40 лет и кто родился в городах, фонетика почти не будет отличаться от фонетики москвичей или петербуржцев. То есть отличить их можно будет только по лексическим примерам, которые у них в речи встречаются, а у россиян нет. Либо есть фонетические различия, которые лингвист заметит, а простой человек нет.
