В субботу 27 оставшихся после Brexit лидеров стран Евросоюза собрались в торжественной обстановке отмечать 60‑летний юбилей Римского договора, давшего начало Европейскому экономическому сообществу, предтече современного Евросоюза. По словам наблюдателей, в отличие от какофонии, обычно присущей саммитам ЕС, когда лидеры свободно общаются с прессой и противоречат друг другу, организаторы постарались обставить встречу так, чтобы никто не испортил праздник. В результате чего, когда главы правительств по одному подходили на подписание итогового документа, в палаццо царила непередаваемая атмосфера.
На жестких поводках
Стоило поставить подпись строптивому премьер-министру Греции Алексису Ципрасу, в зале начали перешептываться: «Ну наконец-то». Расписавшись, вечно недовольная евробюрократами премьер-министр Польши Беата Шидло показала жест, который помощник другого премьера «перевел» как: «Видали? Я всё-таки сделала это».
На предыдущем саммите две недели назад в знак протеста против переизбрания Дональда Туска главой Евросовета Шидло наотрез отказалась подписывать протокол и решения встречи. За пару дней до поездки в Рим она недвусмысленно намекала, что готова повторить этот трюк, если польские требования не будут удовлетворены. Скептические высказывания об итоговой декларации звучали из Венгрии, Чехии, Греции, Хорватии, Румынии. Согласовать позиции удалось в последний момент. Против бунтующих поляков организаторы выдвинули тяжелую артиллерию — позвали папу римского. Франциск увещевал гостей проявить солидарность. Шидло просьбе вняла и, по сообщениям присутствующих журналистов, энергично поцеловала перстень папы.
Главная миссия саммита — хотя бы по случаю юбилейной даты продемонстрировать единство Союза в трудные времена. Дабы лидеры не сеяли раздор в столь трогательный момент, их, как выразилось влиятельное издание Politico, держали «на жестких поводках». Вместо традиционных брифингов национальных делегаций устроили сводную пресс-конференцию.
Кроме Туска и главы Еврокомиссии Жана-Клода Юнкера, присутствовали глава Европарламента, итальянский премьер на правах хозяина и премьер Мальты на правах страны — председателя в Совете ЕС. Вопреки ажиотажу со стороны журналистов, ответили лишь на пару вопросов. Юнкер объяснил спешку тем, что голоден, после чего отправился на ланч к итальянскому президенту.
Принятию Римской декларации, ради которой все и собрались, предшествовали изнурительные закулисные баталии. Из-за конфликтных взглядов текст был заметно выхолощен и, несмотря на тон мероприятия, практически лишен свойственного ЕС пафоса. Угодить хотели всем и каждому; как следствие, декларация прекрасно отражает разрозненное состояние европейской мысли: блуждание противоречащих друг другу идей, попытка сочетать несочетаемое. Клятву о единстве поместили рядом с отмашкой на запуск «Европы разных скоростей». Утверждается, что страны-участницы будут действовать сообща, двигаться к одной цели, но с разной скоростью и разной интенсивностью.
В том же абзаце отмечается, что Союз тем не менее «неразделенный и неразделяемый». Интерпретировать получившийся пассаж можно по-разному. Каждый расставляет акценты сам. В «Старой Европе» отмечают важность многоскоростного подхода как новую веху развития ЕС. Поляки укатили домой с победными реляциями о том, что удалось подтвердить единство и желание строить общее будущее. Согласие в Риме — начало перемен и обновления ЕС, уверена Шидло.
Камыш и дуб
Вокруг концепции «Европы разных скоростей» сломано множество копий. Евросоюз официально определяет идею «многоскоростной Европы» (multi-speed Europe) как метод дифференцированной интеграции, когда группа членов ЕС желает преуспеть в следовании общей задаче, имея на то возможности и желание. При этом предполагается, что остальные подтянутся позже. Во что на практике выльется концепция «многоскоростной Европы», пока до конца не ясно. В западноевропейских странах стремятся успокоить своих восточных коллег, что им ничего не грозит. Выступая в Риме, Туск сказал, что в реальности «двухскоростная Европа» существовала в период «железного занавеса», когда коммунисты мешали Востоку развиваться, и заверил, что ничего подобного не повторится.
Канцлер Германии Ангела Меркель, ключевой инициатор перехода на «многоскоростную Европу», разъяснила, что наличие разных скоростей не означает отсутствия общей Европы, поэтому бояться нечего и ничего плохого в предложенном подходе нет. Наиболее емко высказался премьер Люксембурга Ксавье Беттель: лучше две скорости, чем тупик и стояние на месте. «Мы в Бенилюксе сначала были одни (сторонниками данной идеи — прим. RuBaltic.Ru), но потом одна за другой страны стали к нам присоединяться, потому что некоторые государства брали нас в заложники», — сетовал он, вспоминая польский демарш во время голосования против Туска в Евросовете.
В идеале «многоскоростная Европа» — реализация принципа «берите столько евроинтеграции, сколько захотите». Если грубее — «сколько сможете проглотить и переварить». В этом плане, утверждают сторонники подхода, поляки, венгры и страны Балтии должны не возмущаться, а скорее, наоборот, сказать «спасибо». Ведь они смогут подключаться к проектам, которые интересны и выгодны именно им, от остальных — отказываться. И Брюссель не будет никому выкручивать руки. Излюбленный аргумент евроскептиков про брюссельский диктат теряет смысл.
Так, поляков и венгров не будут заставлять переходить на евро. Собственно, различный статус стран — членов ЕС в еврозоне и Шенгенской зоне, равно как практика права оговорок при заключении соглашений внутри Евросоюза, говорит о том, что «многоскоростная Европа» существует давно и не стоит драматизировать ситуацию.
Немецкое издание Deutsche Welle пишет, что от большей гибкости в политике Брюсселя Восточная и Центральная Европа только выиграют, так как государства региона предпочитают прагматично относиться к директивам ЕС. The Economist преимущества гибкости внутри ЕС иллюстрирует древней байкой про камыш и дуб. Высокий дуб насмехался над растущим по соседству камышом, склоняющимся и изгибающимся от малейшего дуновения ветра. Налетел мощный ураган, камыш не пострадал, а дуб свалило.
Вот и Евросоюзу в вихре кризисов полезнее быть камышом. Согласно некоторым подсчетам, после ухода Британии порядка 90% бюджета ЕС будет формироваться за счет еврозоны.
Поэтому, предполагает The Economist, 19 членов еврозоны включат «первую скорость», ибо без углубленной политической и экономической интеграции им не выжить. На «вторую скорость» посадят членов ЕС, не перешедших на евро. На тот же трек в перспективе могут отправить экономически неблагополучные государства вроде Греции. «Третья скорость» будет зарезервирована для партнеров по Европейской экономической зоне — Норвегии, Исландии и Лихтенштейна, — а также Швейцарии и, в перспективе, ассоциированных партнеров вроде Молдовы и Украины. Сюда же в теории попадет Британия после Brexit.
Не клуб альтруистов
Противников «многоскоростной Европы» подобные сеансы успокоения не убеждают. Предлагаемый подход, предупреждают они, превратит Евросоюз в подобие элитного гольф-клуба, чьи поля окажутся вне досягаемости аутсайдеров. В связи с этим ЕС прочится судьба Священной Римской империи, которая, по оценке Вольтера, начавшись как грандиозный проект Карла Великого, к концу существования уже не была ни священной, ни римской, ни империей. Лидер правящей в Польше партии консерваторов «Право и справедливость» Ярослав Качиньский уподобил «многоскоростную Европу» ликвидации Евросоюза.
Качиньский вместе со своим соратником венгерским премьером Виктором Орбаном артикулирует страхи элит региона. Страхи того, что благодаря принятию на высоком уровне концепций «многоскоростной Европы» так называемые новые члены ЕС будут обречены навсегда остаться периферией. Высказываются опасения, что таким образом Брюссель не станет больше тратить время на поиск компромиссов, а просто умоет руки и бросит регион на произвол судьбы, вследствие чего более бедные страны останутся на обочине истории. Это будет иметь весьма конкретное финансовое измерение, ведь чем выше скорость, тем больше денег на интеграцию выделяется из европейского бюджета. Не говоря уже о том, что разница в скоростях означает разницу в престиже треков.
Для Польши это особенно болезненная тема, так как среди местных правых популярна теория «западного предательства» во Второй мировой войне, когда союзники, вопреки гарантиям, сначала не смогли адекватно защитить страну от нацистского вторжения, а затем в Ялте «сдали» Варшаву в советскую зону влияния. Правящая элита боится, что союзники теперь сделают нечто похожее.
«На протяжении нескольких лет нас пытались убедить, что Европейский союз был клубом альтруистов, где не существовало конкуренции национальных интересов, — говорил в интервью немецким СМИ за пару дней до саммита глава МИД Польши Витольд Ващиковский. — Сейчас мы знаем, что это не так. Мы извлекли уроки: мы должны защищать польские интересы».
В качестве примера пренебрежения польскими интересами министр привел позицию Берлина в отношении «Северного потока — 2», против которого выступает польская сторона. За день до встречи в Риме в специальном обращении Беата Шидло говорила о контрпродуктивности дискуссий на тему, нужно ли «больше» или «меньше» Европы. «Многоскоростную Европу» она сравнила с созданием искусственных границ, которые приведут к деградации сотрудничества.
В явную оппозицию принятому в Риме документу 2 марта лидеры Вышеградской четверки в Варшаве приняли собственную декларацию о будущем Европы. Они постановили, что любая форма «усиленной кооперации» должна быть открыта для любого члена ЕС и ни в коем случае не должна приводить к дезинтеграции единого рынка, Шенгенской зоны или Евросоюза как такового. Кроме того, Вышеградская группа выступает за недопущение дискриминации стран, находящихся вне еврозоны, и за сохранение политики кохезии (экономического выравнивания регионов).
151 километр бумаги
Оба документа показали четкое расхождение во взглядах. В Брюсселе устами Туска говорят, что Евросоюз за десять лет должен стать «союзом политического единства», в то время как Вышеградские страны в Варшаве условились строить «Европу суверенных государств». Эти разногласия еще только предстоит преодолеть. Обе стороны при этом подчеркивают, что ЕС должен быть сильным и неделимым.
Конфликты сотрясали Евросоюз и раньше. Один из наиболее острых (и порядком подзабытых сегодня) вспыхнул в середине 1960‑х годов. Французский президент Шарль де Голль повздорил с главой Еврокомиссии немцем Вальтером Хальштейном касательно бюджета и общей аграрной политики. Французы отозвали своего представителя из Брюсселя и шесть месяцев бойкотировали мероприятия под эгидой ЕС, вследствие чего конфликт вошел в историю под именем «кризис пустых кресел». Ситуацию удалось уладить, когда стороны договорились, что впредь в Союзе будет действовать принцип компромисса. Теперь всё чаще решения принимаются большинством голосов, что недавно ярко показал печальный опыт Польши в Евросовете.
Как отмечают бывший министр экономики и финансов Италии Джулио Тремонти и профессор Школы бизнеса Хенли Тед Маллок, Евросоюз сильно отошел от идей, заложенных в Риме 60 лет назад. Тогда государства делились суверенитетом только в случае сильной необходимости и не спешили делегировать полномочия наднациональным институтам. «Брюссель… задумывался как минимальный инструмент координации и никогда не должен был стать постоянной столицей нового Евросоюза, не говоря уже о его расширении», — пишут авторы.
В 1980‑е и 1990‑е гг. роль Брюсселя постоянно росла и достигла пика после «большого расширения» в середине 2000‑х годов. С ней внезапно пришло то, что авторы называют «менеджерским социализмом», — «уравниловка», засилье европейских директив и тотальная регламентация.
Для пущего эффекта они приводят цифры: в 2016 году регламенты ЕС суммарно занимали более 30 тысяч страниц — это 151 километр бумаги.
Положение дел не позволяет Европе справляться с вызовами глобализации, будь то наплыв мигрантов или недовольство населения оторванностью элит от простого человека. По этой причине авторы предлагают ЕС вернуться к идеалам «старого» Рима, юбилей которого отмечался на днях. Похоже, затея с «многоскоростной Европой» — шаг в этом направлении: по крайней мере, участникам обещают больше выбора в степени интеграции.
И, как бы то ни было, «многоскоростная Европа» не просто идея в головах евробюрократов, а объективная реальность. Достаточно взглянуть на разницу в зарплатах, уровне жизни и карту внутренней миграции ЕС, чтобы увидеть, что страны на самом деле развиваются с разной скоростью и играют в разных лигах. Литовцы ездят за покупками в Польшу, поляки — в Германию. Чем дальше на восток, тем скорость ниже.
В этом смысле Брюссель лишь признаёт очевидное и предлагает не лукавить. Члены ЕС и так давно играют в разных лигах, Брюссель лишь любезно предлагает им облачиться в соответственную униформу и играть официально. Тем более что никто не мешает добиться успехов, чтобы перекочевать в высшую лигу: формальных барьеров для этого не существует. То, что оказавшимся в нижней лиге будет досадно, — это логично, но таковы факты. А раз так, то с Беатой Шидло трудно поспорить: обсуждать разные скорости на самом деле малопродуктивно.
