В начале месяца стало известно, что Еврокомиссия собирается одобрить обязательства «Газпрома» по антимонопольному делу и закрыть его без штрафа. Сообщается, что официально предложение российской компании по урегулированию претензий может быть принято уже в апреле. Антимонопольное расследование в отношении «Газпрома» было инициировано в 2015 году, хотя фактически началось еще в 2012‑м, когда в европейских офисах компании и ее партнеров прошли первые обыски. Похоже, сегодня резонансное дело близится к своему логическому завершению. О том, почему «Газпром» некорректно называть монополистом на энергетическом рынке Восточной Европы, почему Европе не удастся стать энергонезависимой по газу и повинен ли в этом «Газпром», аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал советник генерального директора ООО «Газпром экспорт», сопредседатель с российской стороны Рабочей группы 2 «Внутренние рынки» Консультативного совета Россия — ЕС по газу, профессор кафедры «Международный нефтегазовый бизнес» РГУ нефти и газа (НИУ) им. И. М. Губкина Андрей КОНОПЛЯНИК:
— Г‑н Конопляник, во время наших предыдущих бесед Вы упомянули об обвинениях в адрес «Газпрома», который якобы пользуется своим статусом монополиста. По-вашему, эти обвинения действительно беспочвенны?
— В чём, я считаю, была экономическая ошибка наших и украинских, и прибалтийских друзей, обвиняющих «Газпром» в монополизме? Они сопоставляли не подлежащие прямому сравнению характеристики разных рынков вне связи с условиями их существования и функционирования, тем самым нарушали принцип «сопоставляй подобное с подобным». То есть они производили прямое лобовое сопоставление уровней цен на газ в различных странах Европы, характеризующихся разными условиями формирования и развития и структурой поставщиков, и на основании этого приходили к неправильному выводу в отношении того, кто виноват в разном уровне цен на этих рынках.
К примеру, цены в Северо-Западной Европе сравниваются с украинскими или балтийскими. И многие, особенно политики, этим грешат: говорят, что на Украине и / или в Прибалтике цены выше, а должны быть такими же, как в Германии. Такое мировоззрение имеет право на существование, но оно неправильно с экономической точки зрения, как требование безотносительно существующих реалий.
Особенно печально, когда такое некорректное, на мой взгляд, требование фиксируется в решении международных арбитражных трибуналов и приобретает тем самым силу правового прецедента.
В Германии (и в других северо-западных европейских странах) есть целая сеть трубопроводов, которые обеспечивают различные конкурирующие поставки: из Гронингена, из Северного моря, из России. Есть там и сеть терминалов СПГ, и огромная сеть подземных газохранилищ. То есть в Северо-Западной Европе уже сложился действительно конкурентный рынок с множеством источников поставок сетевого газа и СПГ, обеспечивающий поставщикам и покупателям газа реальную возможность выбирать своих контрагентов.
Поэтому там и цены ниже по сравнению со странами Восточной Европы (членами бывшего СЭВ и республиками бывшего СССР), где такого конкурентного рынка, который обеспечивал бы множественный выбор для его участников, сегодня еще нет. Здесь продолжает работать система крупномасштабных поставок с востока, обеспечивающая с советских времен поставки газа в сами эти восточноевропейские страны и много больший транзит газа через них дальше на запад в Европу.
Но если у вас существует свой собственный неконкурентный рынок, то занижать цены на газ на нём административным путем, то есть требовать их снижения, ориентируясь на конкурентный рынок, существующий где-то в ином экономическом пространстве, мягко говоря, неправильно, это нарушение всех экономических канонов. Вы можете делать цены более низкими путем создания альтернативных источников поставок, создавая конкуренцию между поставщиками (именно на это нацелено требование целевой модели рынка газа (ЦМРГ) ЕС о минимум трех источниках поставок для каждой страны ЕС). Но это время и деньги, причем деньги Европейского союза или конкретных восточноевропейских стран, о которых мы говорим. Ведь насыщенность трубопроводной инфраструктурой в странах Восточной Европы (бывших членах СЭВ) находится на уровне, соответствующем странам Северо-Западной Европы 30–40‑летней давности.
Понятно, сколь много потребуется времени и средств, чтобы создать в этих странах технологическую основу для конкуренции — обеспечить множественность выбора для поставщиков и покупателей своих контрагентов. Не забудем, что речь идет об отрасли со стационарной капиталоемкой трансграничной сетевой инфраструктурой.
— Соответственно, «Газпром» это волновать не должно?
— К «Газпрому» это не имеет никакого отношения. Но это его, наоборот, очень волнует, поскольку его пытаются «назначить виновником» отсутствия конкуренции в Восточной Европе и на постсоветском пространстве. Поэтому, когда на него навешивают всевозможные ярлыки, говорят, что он должен «потесниться» в существующих трубопроводах, несмотря на имеющиеся у него контрактные обязательства, в пользу неких иных (например, будущих возможных, но пока неизвестных, краткосрочных) поставщиков (располагающих или не располагающих газом — тоже неизвестно) или снизить цены, потому что где-то на каком то другом рынке они ниже, это тот самый случай, когда не опирающаяся на технико-экономические реалии политика выходит на первое место, а экономика отодвигается в сторону.
Эту картину я наблюдал в странах Балтии: ситуация с закрытием Игналинской АЭС спровоцировала в свое время расширение зоны поставок «Газпрома», который тем самым просто спасал прибалтийских потребителей в условиях отсутствия у тех приемлемых альтернативных вариантов энергоснабжения.
Поэтому решение проблемы уменьшения зависимости от вынужденного наращивания монополии «Газпрома» (проблемы, спровоцированной неадекватной политикой страны) было дорогостоящим (я имею в виду терминал Independence), но оно, повторюсь, открывает новые возможности. В частности, по использованию этого терминала также в качестве перегрузочного для рынка мини‑СПГ в регионе Балтийского моря. Не знаю, будет ли построен магистральный газопровод Baltic Pipe для поставок норвежского газа в Польшу и Прибалтику. С моей точки зрения, для Прибалтики потенциальная возможность открывается именно в сфере мини‑СПГ — это возможность участвовать в развитии регионального ликвидного рынка сжиженного природного газа вне зависимости от источника его поставок.
Поэтому он там будет создан. И это сможет привести страны Балтии в соответствие с требованием ЦМРГ ЕС, предписывающей каждой стране Евросоюза иметь минимум три источника поставок газа. Емкости рынков Прибалтийских стран, очевидно, окажется недостаточно, чтобы обеспечить «эффект масштаба» для крупных «альтернативных» производителей / поставщиков газа в эти страны. А решение на основе мини‑СПГ станет наименее капиталоемким и, значит, сможет обеспечить более низкие цены по сравнению с затратными схемами дополнительных трубопроводов или крупномасштабных поставок СПГ.
Нельзя говорить, что сегодня в поставках в Европу (причем неважно, в какую страну) «Газпром» использует свое монопольное доминирующее положение, нарушая условия или препятствуя конкуренции, потому что, во-первых, конкурент для него — весь мировой рынок СПГ. Во-вторых, препятствием для конкуренции является отсутствие альтернативных мощностей по поставкам.
В случае сетевого газа, на рынке которого работает «Газпром», это наличие альтернативных трубопроводов. А их созданию в ЕС «Газпром» никак препятствовать не может. Прерогатива создания трубопроводов в руках европейских регуляторов, которые обеспечивают условия для бизнеса (инвестиционный климат и процедуры регулирования). При чём здесь «Газпром»?
Если не будет благоприятных условий, гарантирующих возврат на инвестиции в создание новых трубопроводных мощностей в ЕС, чтобы доставить европейскому потребителю глубоко внутри ЕС газ от расположенных далеко за пределами континента разведанных и рентабельных для добычи его запасов, то не будет новых мощностей по доставке газа в ЕС, альтернативных существующим, давно законтрактованным «Газпромом» для исполнения своих долгосрочных контрактов. А значит, не будет стимулов для освоения запасов газа вне ЕС с целью доставки его в страны Евросоюза.
Ведь месторождения газа, как правило, начинают осваивать только тогда, когда подписан долгосрочный контракт на его продажу, чтобы обеспечить окупаемость будущих, как правило и в массе своей заемных, инвестиций в добычу газа. А контракт на продажу должен обязательно сопровождаться соответствующим ему (по объемам и срокам) контрактом на транспортировку газа до пунктов сдачи-приемки. Только тогда контракт на поставку сможет быть реализован. Чистая экономика и право, замешенные на здравом смысле.
В случае СПГ для альтернативных поставок нужно наличие не только регазификационного терминала (которые располагаются, как известно, на побережье ЕС), но разветвленной новой трубопроводной сети по доставке регазифицированного СПГ вглубь Европы (существующая трубопроводная сеть поставок газа в ЕС создавалась в «доэспэговскую» эпоху исходя из иной логистики входных поставок).
— Насколько большие возможности открываются для поставщиков СПГ в Европе?
— Европа располагает суммарной мощностью приемных терминалов СПГ, сопоставимой с объемами годового экспорта «Газпрома» в Европу. Но эти мощности загружены на 15–25%. Значит, потенциальным конкурентам «Газпрома» европейский рынок неинтересен. Они предпочитают поставлять свой газ на другие рынки, где выше цены.
Ибо в Европе они будут либо продавать газ себе в убыток (что показывает сегодняшняя история с поставками СПГ США в ЕС), либо проигрывать ценовую конкуренцию «Газпрому», у которого низкие издержки по добыче и транспортировке до пунктов сдачи-приемки.
Плюс к этому сегодня лишь четверть мощностей приемных терминалов СПГ располагают трубопроводными мощностями по дальнейшей доставке регазифицированного СПГ вглубь Европы. Три четверти пришедшего в Европу СПГ может поэтому быть использовано лишь вблизи импортных терминалов. Это означает потенциальный избыток предложения СПГ в районах побережья ЕС (отсюда и конкурентный рынок в Северо-Западной Европе), но дефицит мощностей по его доставке вглубь Европы — туда, куда приходит российский газ.
«Газпром» использует не свое доминирующее положение, а свои конкурентные преимущества, каковые являются результатом огромных поставленных на баланс запасов газа с опорой на освоение гигантских месторождений, обеспечивающих — «эффект масштаба» — низкий уровень издержек добычи и транспортировки, несмотря на более длинное, чем у конкурентов, плечо транспортировки: из Западной Сибири в Европу. По этому вопросу мы сошлись во мнении с главным экономистом British Petroleum Спенсером Дейлом, который регулярно выступает в Москве. Эту точку зрения он отстаивает, насколько мне известно, не только в Москве, но и в Брюсселе, и в Вашингтоне.
Кстати, неправильно и то, что многими политиками так же «в лоб» сравниваются более низкие цены на газ в США с более высокими ценами на газ в Европе. И делается вывод, что и в этом-де снова виноваты «монополисты типа “Газпрома”», а не объективные технико-экономические различия между ставшими энергетически независимыми в результате американской сланцевой революции США и сохраняющей свою импортную зависимость континентальной Европой.
При этом континентальной Европе даже при всем ее желании не удастся стать энергонезависимой, пытаясь повторить сланцевую революцию США. В Европе это невозможно. Она останется зависимой от энергетического импорта. В частности, по газу.
— Почему Европа не сможет повторить американский сценарий?
— Набор объективных экономических предпосылок, которые обеспечили американскую сланцевую революцию, в Европе отсутствует. Более того, сланцевая революция США явилась результатом государственно-частного партнерства, начало которому было положено еще в середине 1970‑х годов в рамках запущенной президентом Ричардом Никсоном (но официально обнародованной в 1977 году его преемником — президентом Джимом Картером) государственной программы «Энергетическая независимость».
И началось всё с масштабных государственных вливаний в фундаментальные исследования новых потенциально (но отнюдь не гарантированно) перспективных источников энергии. К ним постепенно подключился и бизнес, когда стали проясняться перспективы коммерциализации результатов поисковых исследований по наиболее перспективным направлениям. Одним из них и оказались сланцевые, то есть содержащиеся в низкопроницаемых породах / коллекторах углеводороды. Потребовалось в итоге тридцать лет, прежде чем длинный инвестиционно-инновационный цикл, известный как американская сланцевая революция, дал свои результаты («выстрелил» взрывным ростом добычи сланцевого газа) в США.
При этом в США главным фактором «сланцевого прорыва» были не столько обильные углеводородные ресурсы сланцевых пород (фактор ресурсов недр), сколько фактор экономической модели страны и ее нефтегазового сектора (то есть факторы, лежащие вне ресурсов недр).
Во-первых, это развитый нефтегазовый сервисный сектор, лежащий в основе функционирования американской нефтегазодобычи. Его развитие явилось вынужденным ответом на резкое падение дебитов скважин в США после того, как начальный этап освоения нефтяных месторождений привел к интенсивному образованию в США огромного фонда малодебитных скважин.
Это, в свою очередь, явилось результатом американской нефтяной лихорадки второй половины XIX — начала XX века с ее форсированным освоением открываемых месторождений, системой лицензирования пользования недр, которая передавала в аренду большому числу недропользователей небольшие участки. Всё это нарушало целостность освоения нефтяных залежей и вело к быстрому истощению недр из-за неэффективной (форсированной) их разработки. Но рост фонда малодебитных скважин стимулировал развитие высокоэффективных сервисных компаний, наличие многочисленного высокопрофессионального обслуживающего персонала, создание значительного парка буровых установок и т. п.
Во-вторых, высокий уровень развития и степень насыщенности территории страны общеэкономической инфраструктурой, что обеспечивает быстрое начало работ. В-третьих, наличие обильного и дешевого кредита и высокоразвитая финансовая система страны, предоставляющая возможность дешевого долгового финансирования и хеджирования финансовых рисков. В-четвертых, частная собственность на землю и недра на большей части сухопутной территории США, где проводятся работы на сланцевые углеводороды.
В результате это сильно упрощает и ускоряет договорные процедуры между собственником недр (частным собственником участков земли) и арендатором-недропользователем. И ряд других факторов, которые я выделял в своих работах по американской сланцевой революции и которые в своей совокупности отсутствуют где-либо еще в мире помимо США.
Именно поэтому, на мой взгляд, повторение американской сланцевой революции (с аналогичными темпами, масштабами и последствиями) за пределами США невозможно, будь то в Европе, Китае или какой-либо иной стране.
