Антибелорусская политика Запада последних месяцев так и не привела к отказу официального Минска от концепций ситуационного нейтралитета и многовекторной внешней политики. Белорусская власть сохраняет надежду на возвращение к диалогу с Западом и использование его в качестве балансира после изменения внешнеполитической конъюнктуры. Выводов из того, что многовекторный курс стал одной из причин кризиса 2020 года, а стабильность восстановлена за счет союза с Россией, сделано не было. Беларусь по-прежнему видят «второй Швейцарией», хотя такое сравнение не адекватно реальности.
Многовекторность как национальная идея
То, что и белорусская власть, и оппозиция рассматривают «избыточное» сближение с Россией как угрозу национальному суверенитету (а значит, и своей власти), — далеко не новость. По-своему этот взгляд не лишен оснований. Учитывая разницу в масштабах государств, никакой интеграции «на равных», о которой твердят в Минске, быть не может, и реальная, а не декларативная интеграция будет означать фактическое встраивание Беларуси в экономическое и правовое пространство России, а также следование Минска в фарватере внешней политики Москвы.
Естественно, белорусские элиты совсем не рады подобному сценарию и хотят его предотвратить.
При этом пойти путем Украины и Грузии, то есть радикально переориентироваться на Запад, в Минске тоже не могут. Несмотря на то, что и Союзное государство, и другие интеграционные форматы с Россией остаются, мягко говоря, недостроенными, Беларусь получает вполне весомые выгоды от участия в них. А еще сохраняется структурная зависимость белорусской экономики от России, избавиться от которой можно только путем очень болезненных и непопулярных реформ.
Кроме того, в Беларуси не могут не учитывать весьма негативный опыт «западного выбора» соседей.
Да и в целом к началу третьего десятилетия ХХI века стало достаточно очевидно, что европейская интеграция буксует, перспективы расширения ЕС более чем туманны, а условия возможного вступления туда будут намного менее привлекательными, чем для бывших социалистических стран Восточной Европы.
В этих условиях многовекторность становится спасительной соломинкой. Отношения с Россией не рвем, но уравновешиваем ее влияние за счет Запада и Китая, да и вообще — дружим со всеми.
Беларусь — вторая Швейцария и Сингапур
Естественно, для обоснования подобного курса должны быть некие страны-ориентиры: небольшие и успешные государства, сумевшие извлечь выгоду из положения «многовекторного нейтралитета».
Подобным образцом успешной многовекторно-нейтральной страны для белорусских элит давно стала Швейцария. Идея Беларуси как второй Швейцарии не раз звучала с белорусских высоких трибун, в том числе из уст министра иностранных дел Владимира Макея, особенно полюбившего эту метафору.
Экс-кандидат в президенты Валерий Цепкало предложил еще один яркий образ Беларуси как второго Сингапура, делая акцент не столько на нейтралитете, сколько на высокой технологичности сингапурской экономики в условиях отсутствия собственных природных ресурсов. В этой связи Цепкало весьма недвусмысленно давал понять, что не видит смысла в объединении налоговых и валютных систем Беларуси и России, поскольку сырьевая российская экономика и высокотехнологичная экономика будущей Беларуси, по его мнению, имеют разные задачи.
Конечно, аналогии со Швейцарией и Сингапуром весьма лестны для национального самолюбия, и белорусское общество оказывается к ним восприимчивым.
Однако насколько уместны подобные сравнения и не произойдет ли с ними то же, что в свое время произошло с броским лозунгом «Украина — вторая Франция»?
Секрет успеха Швейцарии и Сингапура во многом определяется региональным контекстом. Обе страны находятся в густонаселенных и экономически динамичных регионах — Западной Европе и Азиатско-Тихоокеанском соответственно. В таких регионах действительно оказываются востребованными нейтральные «тихие заводи», находящиеся вне региональных силовых раскладов и обеспечивающие безопасность вкладов и инвестиций для всех игроков.
Беларусь, находящаяся в экономически и демографически депрессивной европейской части бывшего СССР, не может претендовать на подобную роль. Постсоветское пространство вписалось в экономическую глобализацию в весьма незавидной роли транзитно-сырьевой периферии, и никакие «Швейцарии» и «Сингапуры» здесь попросту не нужны.
Очевидно, что ни Запад, ни страны АТР не заинтересованы в появлении в бывшем СССР нового очага экономического развития, а значит, и нового конкурента.
Появление же подобного очага если и возможно, то только в рамках нового большого интеграционного проекта, контрольный пакет в котором так или иначе будет принадлежать России как наиболее крупной и сильной стране региона.
Мост между Востоком и Западом
Еще одна популярная мифологема белорусского политического класса, вписывающаяся в концепцию многовекторного нейтралитета, — роль Беларуси как «моста» между Востоком и Западом.
Политическая несостоятельность этой идеи достаточно очевидна — России (которая в данном случае подразумевается под Востоком) и Западу подобные мосты попросту не нужны.
Впрочем, Москва сама вольно или невольно подыграла этой идее, сделав Минск переговорной площадкой по урегулированию конфликта в Донбассе. Впрочем, и в этом процессе роль Беларуси чисто техническая, и на сами переговоры повлиять она не в состоянии, что лишний раз подтверждает: извлечь серьезные политические дивиденды из концепции «моста» у Минска не получится.
Однако у идеи «моста» может быть и экономическое измерение. Идея уникального геополитического положения Беларуси, обеспечивающего транзит из России и Китая (в данном случае понятие Востока расширяется) в Европу, весьма популярна в Минске. Особые надежды на роль экономического «моста» в Минске стали возлагать в связи с запуском инициативы «Один пояс — один путь», а также после того, как Украина, бывшая основным конкурентом Беларуси на ниве транзитных сообщений, из-за своей ссоры с Россией превратилась в логистический тупик.
К слову, в этой связи Беларуси действительно удалось небезуспешно поработать «мостом» между Россией и Украиной, зарабатывая на транзите грузов и пассажиров, однако нельзя забывать, что подобная политическая конъюнктура весьма изменчива и скоротечна.
Что касается инициативы «пояса и пути», то следует иметь в виду, что для Китая это все-таки резервный, а не основной транзитный маршрут — основной поток грузов из Китая в Европу по-прежнему идет морем. Кроме того, «Новый Шелковый путь» представляет собой ветвящееся древо маршрутов, чтобы не зависеть от транзитеров-монополистов. В этой связи белорусская ветка маршрута опять же критически зависит от хороших отношений с Россией — в противном случае грузы всегда найдут альтернативные пути.
Таким образом, мечты о нейтральной многовекторной Беларуси скрывают нежелание белорусского правящего класса полноценно участвовать в региональных интеграционных объединениях на постсоветском пространстве.
Этим нежеланием движет вполне понятный страх потери или существенного ограничения суверенитета в пользу России как непропорционально крупного регионального игрока. Однако отказ от интеграции не сделает Беларусь второй Швейцарией или Сингапуром, а скорее окончательно вытолкнет ее на обочину развития.
