Российский концерн «Газпром» «закрыл» 2017 год с рекордными показателями по поставкам газа в Европу. Тем не менее конкуренция на европейском газовом рынке усиливается: американские компании начали экспорт сжиженного природного газа в ЕС. О том, что ждет российскую и мировую энергетику в 2018 году, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал политолог, основатель и директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин СИМОНОВ:
— Г‑н Симонов, несмотря на опасения экспертов, прошедший год оказался довольно удачным для российских энергетических компаний. Как Вы считаете, продолжится ли тенденция к увеличению рыночной власти «Газпрома» в Евросоюзе в 2018 году?
— Этот вопрос один из ключевых, потому что 2017 год для «Газпрома» был крайне успешным на европейском рынке. Еще 8 декабря, преодолев планку 2016 года, мы поставили новый годовой исторический рекорд [по объемам поставок], также был поставлен суточный рекорд. Два года подряд Россия поставляет рекордные объемы газа на европейский рынок. Один год еще может быть показателем некой аномалии, но два года — это уже похоже на тенденцию.
Я отношусь к прогнозам по европейскому рынку осторожно. Но ряд факторов говорит о том, что Россия вполне может удержать позиции на этом рынке. Фундаментальным показателем является то, что в Европе восстанавливается доверие к газу и растет спрос на этот ресурс.
— Какие есть конкуренты у газовой отрасли? Стоит России опасаться, что спрос на газ в ближайшие годы может упасть?
— Некоторые мои коллеги в 2014–2015 годах говорили, что существует неизбежная тенденция к падению спроса на газ, который оказался «зажат» между углем и «зеленой энергетикой». Утверждалось, что уголь — дешевый энергоноситель, а «зеленая энергетика» дешевеет и субсидируется. Мне очень смешно было читать эту аналитику. В 2017 году потребность электроэнергетики в газе сильно возросла, потому что газ — это дешевое топливо. И низкая цена восстановила доверие к газу.
Борьба за экологичность также помогает газу. Важно, как будет действовать Парижское соглашение, как оно повлияет на спрос на углеводороды в Европе. Газ, по сравнению с нефтью и углем, чувствует себя наиболее уверенно в этой связи. Если считать эмиссию парниковых газов самой опасной вещью для планеты, то у природного газа самые сильные позиции.
Сокращение потребления угля будет только стимулировать использование «голубого топлива».
Также в Европе падает собственная добыча газа, в частности [имеет место] ситуация в Голландии с месторождением Гронинген (голландцы по ряду причин вынуждены сокращать добычу природного газа в этом регионе — прим. RuBaltic.Ru). Это тоже довольно яркий момент.
— Энергетические стратегии ЕС предлагают бороться с зависимостью от российского газа при помощи сжиженного природного газа (СПГ). Сможет ли в будущем сжиженный газ стать альтернативой российскому трубопроводному газу на европейском рынке?
— Особых альтернатив российскому газу, несмотря на всю политическую конъюнктуру, у Европы пока нет. Конечно, существует сжиженный природный газ из Америки. Поставки американского СПГ идут уже два года, но это никак не мешает российским поставкам.
СПГ постепенно превращается в некий вид религии. Нам предлагают уверовать в то, что сжиженный газ — это единственное будущее газового рынка. Я вижу, как активно эта тема продвигается.
Да, поставки из Северной Америки будут расти. Вопрос в том, на какой рынок придет этот газ. Поставки с американского терминала Sabine Pass в Европу начались в 2016 году. Практически два года Россия живет в ситуации, когда американский СПГ конкурирует с нашим газом. И мы видим, что даже при ценах этого года на уровне 190 долларов за тысячу кубов Соединенные Штаты газ в Европу поставлять не могут.
Когда Катар вышел со своим СПГ на рынок, все говорили: «СПГ — будущее рынка. Катар сейчас всё зальет. Россия недальновидна и не хочет заниматься СПГ…» И сейчас катарский СПГ есть на европейском рынке. Но является ли он угрозой российским поставкам газа в Европу? Где сейчас катарский СПГ? Там, где дорого, — в Азии.
Спред (разница между лучшими ценами заявок на продажу и на покупку в один и тот же момент времени — прим. RuBaltic.Ru) между азиатским и европейским рынком увеличился — и все ушли на Восток. То же происходит и с американским СПГ. Он идет в Южную Америку и в Азию, потому что крупные трейдеры выбирают более выгодные рынки.
— Какие бы Вы назвали преимущества и недостатки СПГ?
— Отсутствие привязки к региону потребления считается одним из преимуществ СПГ. Но для Европы это недостаток, потому что она может выигрывать по цене только в период пиковых спросов, как это было после аварии в Баумгартене (взрыв на газопроводе на территории Австрии 12 декабря 2017 года — прим. RuBaltic.Ru), когда цена выросла.
Но сегодня СПГ на рынке физически нет, даже когда в нём есть необходимость. К примеру, произошла авария в Баумгартене — и Италия осталась без газа. При этом у Италии самый лучший показатель диверсификации в Европе, у страны есть несколько терминалов. Италии понадобился газ, она вышла на рынок, а там его нет.
У России есть очень серьезное конкурентное преимущество — инфраструктура для поставок дешевого по себестоимости газа. И это преимущество в ближайшие два года усилится. Оно является основой нашего выживания на европейском рынке.
Россия в ближайшие два года может построить «Северный поток — 2» и «Турецкий поток». Да, у «Газпрома» вырос долг, но он не достиг критических величин. И эти деньги позволяют компании сегодня реализовывать большие проекты.
— Вы считаете, что проекты «Северный поток — 2» и «Турецкий поток» будут реализованы, несмотря на политическое давление США?
— Это главный вопрос 2018 года. По «Турецкому потоку» я проблем не вижу, шестьсот километров уже построено. Первая нитка будет завершена до лета 2018 года, то есть в ближайшее время газопровод будет запущен. Со второй ниткой возникают некоторые риски, потому что благодаря ей Турция станет транзитной страной. И пока тяжело сказать, как она будет себя вести.
Турция в качестве транзитера — это совместные риски России и Европы, которые возникли, к сожалению, после отказа от «Южного потока». Европа сама себе создала головную боль. Если бы сегодня «Южный поток» был построен, в Италии не было бы проблем даже при аварии в Баумгартене.
— А «Северный поток — 2»?
— По «Северному потоку — 2» вопросов много. Мы видим грандиозную политическую войну. Есть Соединенные Штаты — и есть государства «Старой Европы», для которых этот проект является в некоторой степени свидетельством их собственной политической самодостаточности. Если «Северный поток — 2» не будет построен, это будет означать, что Европейский союз самостоятельных решений принимать не может.
«Северный поток — 2» — это определенный политический вызов прежде всего для Германии, Австрии, для той же Франции. Мы знаем, что 5 компаний являются партнерами «Газпрома» в этом проекте и продолжают финансировать его.
Но давление оказывается колоссальное: мы наблюдали в 2017 году, к примеру, совершенно дурацкий датский закон.
— Прибалтика к концу 2017 года сдалась и разрешила строительство «Северного потока — 2». С чем это связано?
— Скажем так, мнение Прибалтики никого и не волновало. Потому что никакого отношения к «Северному потоку — 2» эти страны не имели.
— В чём тогда был смысл совместного заявления премьер-министров Литвы, Латвии и Эстонии о снятии возражений по поводу строительства российского газопровода?
— Я не исключаю, что на всякий случай были какие-то попытки найти с Прибалтикой экономический компромисс. Для меня это заявление было немного неожиданным. С другой стороны, незадолго до этого для меня тоже было не совсем ожидаемо то, что Россия разрешила импорт прибалтийских «шпротов».
Возможно, здесь есть попытки найти общий язык. Но особых проблем Прибалтика и Польша создать не могут. Германия же свою позицию обозначила.
2018 год будет решающим для «Северного потока — 2». Времени ждать нет, и все это прекрасно понимают. 1 января 2020 года заканчивается договор о транзите российского газа с Украиной. Мы понимаем, что желания продлять его, особенно на старых условиях, у России нет.
— Вы считаете, что договор с Украиной не будет перезаключен?
— На нынешних условиях на прежние объемы транзита — около 100 миллиардов куб. метров в год — не будет. Украина не хочет заключать договор на поставки газа и гордится тем, что не закупает российский газ. Хотя все прекрасно понимают, что реверсный газ — это тоже российский газ. И Стокгольмский арбитраж обязал Украину покупать 5 миллиардов кубометров у России.
Позиция России обозначена: мы готовы сохранить 15–20 миллиардов кубометров транзита газа. Но это не тот объем, который позволит поддерживать украинскую «трубу» в рабочем состоянии. Такие условия для Украины невыгодны.
Я не исключаю, что какие-то объемы газа будут прокачиваться через Украину. Но если договор будет перезаключен, то совершенно на иных условиях. Будут существенно снижены обязательства Украины по закупке газа. Если украинская сторона попытается зафиксировать штрафные санкции за непрокачку газа или ввести принцип «качай или плати», я думаю, что уровень транзита российской стороной может быть ограничен 20 миллиардами кубов, что Украину не устроит.
Переговоры будут проходить сложно и драматично. Чем быстрее будут строиться «Потоки» («Турецкий» и «Северный»), тем сложнее Украине будет убеждать Россию в необходимости ее «трубы».
— Какое будущее ожидает украинскую газотранспортную систему (ГТС) при таком сценарии?
— Нужно отдать должное украинским газовикам, которые занимаются трубой, а не политической демагогией. Насколько мне известно, последний отопительный сезон был очень тяжелым и Украина буквально прошла по тонкому льду. Россия этому [что всё закончилось благополучно] очень рада. Было бы плохо, если бы Украина «обвалилась». Мы всегда следим за тем, сколько газа в хранилищах.
Главное для России — это не признание Украины, что она неспособна выживать без российского газа. Вовсе нет. Главное, чтобы Украина не начала воровать газ из «трубы». Потому что это будет очень неприятная ситуация. Мы не хотим повторения событий 2009 года.
Сейчас Украине необходимо найти 2 миллиарда, чтобы заплатить России. Ежедневно страна получает 600 тысяч долларов пени за неуплату по решению Стокгольмского арбитража.
Поддерживать в рабочем состоянии украинскую трубу становится всё сложнее и сложнее. Если мы говорим про 15–20 миллиардов кубов транзита газа, это будет означать, что из всех труб, которые сегодня находятся на территории Украины, нужна будет только одна. Фактически это будет означать серьезную перекомпоновку ГТС. Несколько маршрутов необходимо будет обнулить и, возможно, ремонтировать оставшуюся ветку.
— О каких маршрутах Вы говорите?
— По большому счету, гигантская система, которая была создана в 1980‑е годы, — газопровод Уренгой — Помары — Ужгород — в своем изначальном виде уже не будет нужна. В таком случае ремонт можно будет провести более дешевым способом, использовав компрессорное оборудование и трубы с ненужных участков. Одна нитка останется — остальные можно будет на ремонт пустить или превратить в музей.
— Может ли перестройка транзитной газопроводной системы повлиять на газоснабжение украинских городов?
— Украина сама себе ищет приключения. Конечно, отказ от транзита означает более сложные маршруты поставок газа. Если бы Украина брала газ на российско-украинской границе, то снабжать газом восточные области — Харькова и Днепропетровска — было бы намного легче и проще. Киев же занимается реверсными поставками: гонит газ с западной границы. Зачем это делать, совершенно не ясно.
Если подойти к этому вопросу технологически и с точки зрения экономической выгоды, то я особых проблем не вижу. Нужно будет вернуться к закупкам российского газа, прекратить гнать газ навстречу друг другу — оптимизировать логистику. Тогда даже с учетом перекомпоновки ГТС и отказа от ряда магистральных труб проблемы с газоснабжением Украины не должно возникнуть.
