Рассказ бывшего малолетнего узника концлагеря Саласпилс Ивана Петровича Сырцова (1929 г.р.).
Кормили нас следующим образом: на сутки на взрослого человека давали 200 гр. хлеба с примесью опилок. Утром на завтрак — черный кофе, по вкусу и по виду напоминавший коричневую болотную ржавчину. Обед — баланда из костей конины или рыбных голов (отходы консервной промышленности). У этой баланды был отвратительно дурной запах и вкус. Попадались кусочки гнилой картошки и моркови с запахом керосина. Такую баланду узники называли «новая Европа».
Мне было 14 лет. Я относился к несовершеннолетним. Дети получали дополнительно в обед еще стакан молока и один тонкий кусочек хлеба, намазанный повидлом. На сутки получали 100–150 гр. хлеба и полпорции баланды.
Мы жили в бараке № 8. Бараки были примерно 30 метров в длину.
По обе стороны были оборудованы трех- или четырехэтажные нары, на которые можно было заползти только на четвереньках.
На первом или втором этаже нар размещались семьи с маленькими детьми и стариками. Верхние этажи занимали семьи со взрослыми членами семьи. Бараки были рассчитаны на 250–300 человек, но там помещалось до 500. В каждом бараке стояло по две печи. В октябре и ноябре их еще не топили.
Вскоре в бараке начали свирепствовать корь и дизентерия. Изнуренные организмы детей были неспособны сопротивляться болезни, многие умирали.
У родителей стали отнимать детей. Переводили их в детские бараки. У некоторых матерей — по двое, по трое... Плакали дети, плакали матери. Многие падали без сознания от мысли о разлуке. Но сопротивляться было бесполезно. Из детского барака дети возвращались к родителям только в редких случаях.
Рассказывали, что в бараке у детей брали кровь для нужд немецкой армии.
Ночью в бараках спать было невозможно. Вши, блохи и клопы были постоянными спутниками заключенных. Часто ночью люди раздевались и при свете тусклой лампочки, горящей высоко под потолком, уничтожали насекомых.
Изредка администрация лагеря, «заботясь о чистоте», приказывала произвести дезинфекцию бараков и вещей. В конце сентября провели дезинфекцию и нашего барака. Нас на это время отправили в другой барак — изоляционный. Вначале следовало пройти «баню». Все разделись догола. Всех вместе — мужчин, женщин и детей — голыми погнали в «баню». Вода была холодная. После бани наспех выдали белье. Одни получили майку, другие — трусы, третьи — рубахи.После бани женщин с маленькими детьми поместили в отдельный изоляционный барак, мужчин — отдельно, в другой. Нужно было пройти так называемый десятидневный карантин.
В бараке нар не было. Лежали и сидели на полу, где была настелена гнилая солома. Поместили в барак около 300 человек. На все это количество людей в бараке было два туалета. На улицу десять суток никого не выпускали.
Все свои естественные надобности отправляли тут же, в бараке, закладывая парашу гнилой соломой. Потом все это снова растаптывалось, и стояла ужасная вонь. К сожалению, есть тоже нужно было в этом хлеву.
Воду для того, чтобы пить, мыть посуду или умываться, не давали. Днем и ночью мы сидели по очереди, а спали, плотно прижавшись друг к другу. Вентиляции не было. Не хватало воздуха, было тяжело дышать. Десять дней и ночей мы изнывали в этом вонючем сарае. Лежали, словно выброшенные на берег рыбы, и открытыми ртами захватывали воздух. Кормили отвратительно.
Многие заболевали и умирали. Больше всего гибло детей.
В эти бараки каждый день наведывались узники из штрафных групп. В их обязанности входило убирать мертвых.
После того, как наш барак был продезинфицирован циклонным газом, нам дали команду туда вернуться. Опять «баня», после которой нас, голых, погнали в барак, где мы с трудом нашли свои вещи. В октябре было уже холодно, но бараки не отапливались.
Источник: Сырцов И. Мы прошли дорогами страданий. Сборник воспоминаний. — Резекне: Издательство Латгальского культурного центра, 2006.