«Нас загнали в сарай, и я сказал односельчанам: молитесь богу»: рассказ единственного выжившего при трагедии в Хатыни
Протокол допроса свидетеля И.И. Каминского (Белорусская ССР, 31 января 1961)
Ст. следователь следотдела КГБ при СМ БССР капитан Мурашко допросил в качестве свидетеля Каминского Иосифа Иосифовича 1887 года рождения, уроженца дер. Гани Логойского района Минской области, из крестьян, белоруса, гр-на СССР, беспартийного, малограмотного, несудимого, женатого, пенсионера, проживающего в дер. Козыри Логойского района.
ВОПРОС. Расскажите подробно об обстоятельствах уничтожения дер. Хатынь Плещеницкого района.
ОТВЕТ. 21 марта 1943 года, в воскресенье, в дер. Хатынь приехало много партизан, название отряда и бригады не знаю. Переночевав, утром еще было темно, большая часть их выехала из нашей деревни. В середине дня, то есть в понедельник 22 марта 1943 года, я, находясь дома в дер. Хатынь, услышал стрельбу около деревни Козыри, расположенной в 4–5 км от дер. Хатынь…
Партизаны после часового, примерно, боя отступили, а солдаты немецких войск стали собирать подводы и грузить на них имущество. Из числа жителей дер. Хатынь они взяли в подводчики только одного Рудак Стефана Алексеевича, который погиб позднее (в 1944–1945 годах) на фронте.
Остальных жителей начали сгонять в сарай, расположенный в метрах 35–50 от моего дома, то есть в мой сарай…
Ко мне в дом сначала зашло 6 карателей, разговаривавших на украинском и русском языках. Одеты они были — трое в немецкой форме, а остальные, вернее, другие три карателя — в каких-то шинелях серого цвета, как будто русских шинелях. Все они были вооружены винтовками.
Дома тогда были я, моя жена Аделия и четверо детей в возрасте от 12 до 18 лет. Я стал на колени, они у меня спросили, сколько было партизан. Когда я ответил, что было у меня шесть человек, а кто они такие не знаю, вернее, или партизаны или другие — я так выразился, спросили затем, есть ли лошадь, и предложили ее запрячь…
Лошадь стояла у моего брата Каминского Ивана Иосифовича, который проживал напротив моего дома через улицу. Зайдя туда во двор, я увидел, что мой брат Иван уже лежал на пороге своего дома убитый. Видимо, он был убит еще во время боя, в результате которого даже окна частично повылетали, в том числе в моем доме.
Лошадь я запряг, и ее взяли каратели, а меня и сына моего брата Владислава два карателя погнали в мой сарай. Когда я пришел в сарай, то там уже были человек 10 граждан, в том числе моя семья. Я еще спросил, почему они неодетые, на что моя жена Аделия и дочь Ядвига ответили, что их каратели раздели.
Людей продолжали сгонять в этот сарай и он через непродолжительное время был совершенно заполнен, так, что даже нельзя поднять рук. Размер сарая 12x6, в него согнали человек сто моих односельчан.
Из сарая, когда открывали и загоняли людей, было видно, что многие дома уже горели. Я понял, что нас будут расстреливать, и сказал находившимся вместе со мной в сарае жителям: «Молитесь богу, потому что здесь умрут все».
На это стоявший у дверей сарая каратель, по национальности украинец, высокого роста, худощавый, одетый в серую шинель и вооруженный автоматом, ответил: «О цэ, иконы топтали, иконы палили, мы вас сейчас спалим»…
Уже горел сарай, вернее он загорелся еще до того, как я сказал находившимся в сарае людям: «Молитесь богу» и другие слова, о чем записано выше... Открыв двери сарая, каратели стали расстреливать из пулеметов, автоматов и другого оружия граждан, но стрельбы почти не было слышно из-за сильного крика (воя) людей. Я со своим 15-летним сыном Адамом оказался около стены, убитые граждане падали на меня, еще живые люди метались в общей толпе словно волны, лилась кровь из раненых и убитых.
Обвалилась горевшая крыша, страшный, дикий вой людей еще усилился. Под ней горевшие живьем люди так вопили и ворочались, что эта крыша прямо таки кружилась. Мне удалось из-под трупов и горевших людей выбраться и доползти до дверей.
Тут же упомянутый мною выше каратель, по национальности украинец, стоявший у дверей сарая, из автомата выстрелил по мне, в результате я оказался раненым в левое плечо; пули как будто обожгли меня, поцарапав в нескольких местах тело в области спины и порвав одежду. Мой сын Адам, до этого обгоревший, каким-то образом выскочил из сарая, но в метрах 10 от сарая после выстрелов упал.
Я, будучи раненым, чтобы не стрелял больше по мне каратель, лежал без движения, прикинувшись мертвым, но часть горевшей крыши упала мне на ноги и у меня загорелась одежда. Я после этого стал выползать из сарая, поднял немного голову, увидел, что карателей у дверей уже нет…
У меня была обгоревшая задняя часть тела и руки. Лежал я совершенно разутый, так как снял горевшие валенки, когда выполз из сарая. Лежал на снегу в луже крови, смешавшейся со снегом. Вскоре я услышал сигнал к отъезду карателей, а когда они немного отъехали, мой сын Адам, лежавший недалеко от меня, в метрах примерно трех, позвал меня к себе, попросил вытащить его из лужи. Я подполз, приподнял его, но увидел, что он перерезан пулями пополам.
Мой сын Адам еще успел спросить: «А жива ли мама?», — и тут же скончался.
Какие больше трупы лежали около сарая, не помню, вспоминаю еще только Желобковича Андрея, которого видел убитым. Кроме моих членов семьи, там погибли его жена и трое детей, в том числе грудной ребенок.
Я сам подняться и двигаться не мог, но вскоре подошел ко мне мой шурин Яскевич Иосиф Антонович, проживавший на хуторе в полутора примерно километрах от дер. Хатынь, и отвел к себе домой, вернее почти нес на себе. Деревня Хатынь уже полностью догорала. Это было вечером 22 марта 1943 года, когда стемнело. А жгли сарай и расстреливали в нем людей каратели часов в 5–6 дня.
Допросил: ст. следователь следотдела КГБ при СМ БССР капитан Мурашко.
Источник: Хатынь. Трагедия и память. — Минск: НАРБ, 2009