Эти герои шли впереди танков и вызывали огонь немцев на себя: как советские штурмовые отряды зачищали леса
В городе кажется, что уже весна. Здесь, в лесах Смоленщины, среди берез и сосен, по пояс заваленных небывалым снегом, — еще зима.
Впереди расстилаются рощи. Эти рощи — место ежедневных кровавых боев. Их новые имена каждую ночь появляются в дивизионных сводках, иногда упоминаются в армейских. Но в сводке Информбюро от всего этого остается только короткая фраза: «За день ничего существенного не произошло» …
Впереди, в роще, как выяснила разведка, были две линии глубоких продольных снежных траншей с тремя-четырьмя десятками укрепленных землянок. Подходы к ним были минированы.
Но майор уже не первый день штурмовал эти лески и перелески.
У него были заранее отобраны маленькие штурмовые группы, по шесть-семь человек в каждой. По три группы на танк. Одна впереди него, две по бокам. На опушке, рядом с танками, наготове стояли легкие сорокапятимиллиметровые орудия.
Майор подзывал к себе одновременно командира штурмовой группы, командира танка и командира орудия.
— Вот — командир группы, которая пойдет впереди твоего танка, — говорил он танкисту, показывая на рослого сержанта с автоматом через плечо. — Вот — танкист, который за тобой пойдет. А вот — командир орудия, который вас обоих поддержит.
Трое людей молча стояли перед майором. Они молчали потому, что им все было ясно. Они видели друг друга и видели цель, на которую им троим предстояло идти через пятнадцать минут.
Так, не торопясь, но и не теряя времени, майор сводил вместе всех командиров, которые должны были идти в атаку.
Все было предусмотрено. Орудия на широких лыжах были подтащены по траншеям к самому переднему краю. Танки стояли, заглушив моторы. Люди ждали бесшумно, поправляя на плечах ручные пулеметы и автоматы.
Было ровно двенадцать. Сквозь стволы просвечивало полуденное солнце, и если бы не глухие разрывы перелетавших через голову мин, лес выглядел бы как в мирный зимний день.
Первыми скользнули вперед штурмовые группы. Они шли по снегу во главе с саперами, очищая путь для танков.
Пятьдесят, шестьдесят, восемьдесят шагов — немцы еще молчали. Но вот кто-то не выдержал. Из-за высокого снежного завала раздалась пулеметная очередь.
Штурмовая группа залегла. Она сделала свое дело, вызвав на себя огонь. Танк, шедший за ней, на ходу повернул орудие, сделал короткую остановку и ударил по замеченной пулеметной амбразуре раз, другой, третий. В воздух полетели снег и обломки бревен.
Немцы замолкли. Штурмовая группа поднялась и рванулась вперед еще на тридцать шагов.
Снова то же самое. Пулеметные очереди из следующей землянки, короткий рывок танка, несколько снарядов — и летящие вверх снег и бревна.
Немцы отступали по траншее. Но танк, то лавируя между деревьями, то ломая их, тоже двигался вдоль траншей, посылая туда снаряд за снарядом.
Сначала немцы, пробежав несколько шагов по траншее, пробивали дырку в бруствере и, просунув в нее ствол автомата, били по нашей пехоте, сами оставаясь неуловимыми. Теперь им все чаще приходилось выскакивать из одной траншеи и, проваливаясь по пояс в снегу, пытаться дойти до следующей.
Но в эти секунды поднимались наши, шедшие впереди танков, бойцы, и одна за другой темными пятнами оставались лежать на снегу немецкие шинели.
В роще, казалось, свистел сам воздух, пули врезались в стволы, рикошетили и бессильно падали в снег.
Первая линия траншей была занята. Артиллеристы, с помощью пехоты расчищая рыхлый весенний снег, на руках волокли свои пушки вслед за танками и с каждой остановкой били, без конца били по землянкам и блиндажам.
Все уже стало так близко, что стоявшие на противоположной опушке немецкие минометы были приведены в молчание, иначе им бы пришлось бить по своим.
Впереди была вторая линия траншей. Огонь оттуда стал яростным.
Немцы потеряли остатки выдержки и, уже не боясь себя обнаружить, истерически и беспрерывно обстреливали все находившееся перед ними пространство.
Под этим огнем трудно было поднять голову. Но первая траншея без второй — это была бы не половина успеха, а едва десятая доля его. В бою обыкновенная арифметика неприменима.
И усталые бойцы, как им ни хотелось хоть минутку отсидеться, передохнуть в только что отбитой траншее, все-таки вылезали и шли дальше рядом с танками и впереди них, вызывая на себя огонь автоматов.
К семи вечера части полка, пройдя с боем восемьсот снежных и кровавых метров, дошли до противоположной опушки. Роща Дубовая была взята. Несколько сот убитых немецких солдат, восемь пленных, пулеметы, автоматы, винтовка — сколько их, еще не знали, еще продолжали считать, но уже знали, что много.
Землянок было до сорока, частью брошенных, частью разбитых. У их входов обломки дерева были смешаны с почерневшим от орудийных разрывов снегом.
Санитары выносили раненых. День выдался тяжелый, раненых было много.
Мимо командира полка пронесли на носилках командира штурмовой группы политрука Александренко,
Он лежал, смертельно раненный, бледный, со сжатыми губами.
Майор Грищенко остановил носилки и взглянул ему в лицо.
— Хорошо, хоть отомстили им, это хоть хорошо, — с трудом раздвигая губы, сказал Александренко и, застонав от боли, закрыл глаза.
В штабе дивизии писали оперативную сводку, в которой среди других событий дня отмечалось взятие Дубовой рощи.
А ночью в редакции газет поступила очередная скромная сводка Информбюро: «На фронте за день ничего существенного не произошло».
Источник: Симонов К. День, в который ничего не произошло // «Красная звезда», 16 апреля 1942 года