«У меня обгорело тело и руки»: из сожженного в Хатыни сарая живым выбрался лишь один человек. Он рассказал, кто на самом деле сжег деревню

Из протокола допроса свидетеля И.И. Каминского о сожжении д. Хатынь Логойского района

д. Козыри 31 января 1961 г.

[…] ВОПРОС: Где вы проживаете и чем занимались в период немецкой оккупации в 1941–1944 год?

ОТВЕТ: В период немецкой оккупации я проживал до 22 марта 1943 года в дер. Хатынь Плещеницкого района Минской области. Когда Хатынь была сожжена немецкими карательными войсками, в связи с полученными мною ранением и ожогами лечился на хуторе Богдановка недалеко от Логойска и затем в г.п. Логойске до освобождения Советской Армией.

ВОПРОС: Расскажите подробно об обстоятельствах уничтожения дер. Хатынь Плещеницкого района.

ОТВЕТ: 21 марта 1943 года, в воскресенье, в дер. Хатынь приехало много партизан, название отряда и бригады не знаю. Переночевав, утром — еще было темно — большая часть их выехала из нашей деревни. В середине дня, то есть в понедельник 22 марта 1943 года, я, находясь дома в дер. Хатынь, услышал стрельбу около деревни Козыри, расположенной в 4–5 км от дер. Хатынь. Причем стрельба сначала была большая, потом она прекратилась и вскоре снова на некоторое время возобновилась. Не помню точно, кажется, в 15 часов дня партизаны возвратились в дер. Хатынь и расположились обедать. Спустя час-полтора нашу деревню стали окружать немцы, после чего между ними и партизанами завязался бой. Несколько партизан в дер. Хатынь было убито, в частности я лично видел, что в моем огороде лежал труп убитой женщины-партизанки, впоследствии кто-то говорил, что она по национальности еврейка… Партизаны после часового примерно боя отступили, а солдаты немецких войск стали собирать подводы и грузить на них имущество. Из числа жителей дер. Хатынь они взяли в подводчики только одного Рудак Стефана Алексеевича, который погиб в 1944–1945 годах на фронте. Остальных жителей начали сгонять в сарай, расположенный в метрах 35–50 от моего дома, то есть мой сарай.

Ко мне в дом сначала зашло 6 карателей, разговаривавших на украинском и русском языках. Одеты они были — трое в немецкой форме, а остальные, вернее, другие три карателя в каких-то шинелях серого цвета. Все они были вооружены винтовками. 

Дома тогда были я, моя жена Аделия и четверо детей в возрасте от 12 до 18 лет. Я стал на колени, они у меня спросили, сколько было партизан. Когда я ответил, что было у меня шесть человек, а кто они такие — не знаю, вернее, или партизаны, или другие — я так выразился, спросили затем, есть ли лошадь, и предложили ее запрячь. Как только я вышел из дома, один из карателей, разговаривавший на русском языке, одетый в шинель серого цвета, у него на рукаве были нашиты знаки с каким-то, если не ошибаюсь, коричневым оттенком, высокого он роста, плотного телосложения, полный в лице, разговаривал грубым голосом, ударил меня прикладом винтовки в плечо, назвал бандитом и сказал быстрее запрягать лошадь.

Лошадь стояла у моего брата Каминского Ивана Иосифовича, который проживал напротив моего дома через улицу. Зайдя туда во двор, я увидел, что мой брат Иван уже лежал на пороге своего дома убитый. Видимо он был убит еще во время боя, в результате которого даже окна частично повылетали, в том числе в моем доме. Лошадь я запряг, и ее взяли каратели, а меня и сына моего брата Владислава два карателя погнали в мой сарай. Когда я пришел в сарай, то там уже были человек 10 граждан, в том числе моя семья. Я еще спросил, почему они неодетые, на что моя жена Аделия и дочь Ядвига ответили, что их каратели раздели.

Людей продолжали сгонять в этот сарай и он через непродолжительное время был совершенно заполнен, что даже нельзя поднять рук. Размер сарая 12×6, в него согнали человек сто моих односельчан. Из сарая, когда открывали и загоняли людей, было видно, что многие дома уже горели. Я понял, что нас будут расстреливать, и сказал находившимся вместе со мной в сарае жителям: «Молитесь богу, потому что здесь умрут все». 

На это стоявший у дверей сарая каратель, по национальности украинец, высокого роста, худощавый, одетый в серою шинель и вооруженный автоматом, ответил: «О цэ, иконы топтали, иконы палили, мы вас сейчас спалим». Эти слова карателя мне особенно запомнились, так как в сарай были согнаны мирные жители, среди них много малолетних и даже грудного возраста детей, а остальные — в основном женщины, старики.

Открыв двери сарая, каратели стали расстреливать из пулеметов, автоматов и другого оружия граждан, но стрельбы почти не было слышно из-за сильного крика (воя) людей. Я со своим 15-летним сыном Адамом оказался около стены, убитые граждане падали на меня, еще живые люди метались в общей толпе словно волны, лилась кровь из раненых и убитых. Обвалилась горевшая крыша, страшный, дикий вой людей еще усилился. Под ней горевшие живьем люди так вопили и ворочались, что эта крыша прямо-таки кружилась. Мне удалось из-под трупов и горевших людей выбраться и доползти до дверей. Тут же упомянутый мною выше каратель, по национальности украинец, стоявший у дверей сарая, из-автомата выстрелил по мне, в результате я оказался раненым в левое плечо; пули как будто обожгли меня, поцарапав в нескольких местах тело в области спины и порвав одежду.

Мой сын Адам до этого, обгоревший, каким-то образом выскочил из сарая, но в метрах 10 от сарая после выстрелов упал. Я, будучи раненым, чтобы не стрелял больше по мне каратель, лежал без движения, прикинувшись мертвым, но часть горевшей крыши упала мне на ноги и у меня загорелась одежда. Я после этого стал выползать из сарая, поднял немного голову, увидел, что карателей у дверей уже нет. Возле сарая лежало много убитых и обгоревших людей. Там же лежал раненый Етка Альбин Феликсович, у него из бока лилась кровь и, поскольку я находился рядом с ним, то кровь текла прямо на меня. 

Я еще пытался ему помочь, затыкал рукой рану, чтобы не текла кровь, но он уже умирал, будучи совершенно обгоревшим, на лице и теле не было уже кожи, тем не менее он еще раза два сказал: «Спасай!», почувствовав мое прикосновение. Услышав слова умиравшего Етки Альбина, каратель подошел откуда-то, ничего не говоря, поднял меня за ноги и бросил, я, хотя был в полусознании, не ворочался. Тогда этот каратель ударил мне прикладом в лицо и ушел. У меня была обгоревшая задняя часть тела и руки.

Лежал я совершенно разутый, так как снял горевшие валенки, когда выполз из сарая. Лежал на снегу в луже крови, смешавшейся со снегом. Вскоре я услышал сигнал к отъезду карателей, а когда они немного отъехали, мой сын Адам, лежавший недалеко от меня, в метрах примерно трех, позвал меня к себе, вытащить его из лужи. Я подполз, приподнял его, но увидел, что он перерезан пулями пополам. Мой сын Адам еще успел спросить: «А жива ли мама?» и тут же скончался.

Какие еще трупы лежали около сарая, не помню, вспоминаю еще только Желобковича Андрея, которого видел убитым. Кроме моих членов семьи, там погибли его жена и трое детей, в том числе грудной ребенок. Я сам подняться и двигаться не мог, но вскоре подошел ко мне мой шурин Яскевич Иосиф Антонович, проживавший на хуторе в полутора примерно километрах от дер. Хатынь, и отвел к себе домой, вернее почти нес на себе. Деревня Хатынь уже полностью догорала. Это было вечером 22 марта 1943 года, когда стемнело. А жгли сарай и расстреливали в нем людей каратели часов в 5–6 дня. Когда меня вел Яскевич Иосиф, который умер четыре года назад, я заметил два лежавших за деревней Хатынь в сторону дер. Мокрадь трупа, но кто они такие — не знаю.

Таким образом, немецкими карательными войсками 22 марта 1943 года была дотла сожжена дер. Хатынь Плещеницкого района, а ее жители в количестве 187 человек расстреляны или заживо сожжены. Причем, по рассказам Рудака Стефана, вблизи деревни Хатынь было убито человек 15, а остальные погибли — расстреляны и сожжены — в одном сарае. Приметы карателей я запомнил только те, о которых указал выше. Могу вместе с тем уточнить, что немцев тогда в дер. Хатынь было мало, а остальные разговаривали, которых я видел в своем доме, на улице и около упомянутого сарая, на русском и украинском языках (речь идет о 118-й батальоне шуцманшафта, сформированном в Киеве из украинских националистов — прим. редактора).

Источник: Сожженные деревни Белоруссии, 1941–1944: Документы и материалы / Сост. Н.В. Кириллова, В.Д. Селеменева и др. — М.: Фонд «Историческая память», 2017.