Мой дедушка не был героем войны с нацистами — он был жестоким коллаборантом

Воплощая в жизнь последнюю просьбу своей матери, я обнаружила, что мой дед причастен к Холокосту, и узнала, как это расценивается вне нашего семейного круга.

Восемнадцать лет назад моя мать, будучи при смерти, попросила меня продолжить работу над книгой о ее отце Йонасе Норейке, знаменитом литовском герое Второй мировой войны, сражавшемся с коммунистами. Моя мать — оперная певица — полностью посвятила себя этой миссии и даже получила докторскую степень по литературе, чтобы улучшить свои литературные навыки. Как журналист я согласилась. Я понятия не имела, что приступаю к проекту, который приведет меня к личному кризису, что я узнаю об отрицании Холокоста в Литве и о том, что литовское правительство скрывает этот факт на официальном уровне.

Я росла в районе квартала Маркетт-Парк в Чикаго — в районе с самым большим населением литовцев за пределами родины — и слышала о том, что мой дед умер мучеником за дело свободы Литвы от рук КГБ, когда ему было всего 37 лет. В семье считалось, что он возглавил восстание против коммунистов и отвоевал у них нашу страну, для того чтобы она была захвачена немцами. Он стал руководителем северо-западной части страны во время немецкой оккупации.

Согласно семейным преданиям, он начал воевать с нацистами и за это был отправлен в концентрационный лагерь. Он сбежал из лагеря и вернулся в Вильнюс, чтобы начать новое восстание против коммунистов, был пойман, доставлен в тюрьму КГБ и подвергнут пыткам.

Я слышала, что он выступил адвокатом, который вел защиту одиннадцати повстанцев перед трибуналом КГБ, был признан виновным и казнен. У него была кличка «генерал Ветра». Все это казалось мне таким романтичным!

Об этом есть книга, которую я начала писать. Моя мать собрала массу материалов, которые включали три тысячи страниц стенограмм КГБ, семьдесят семь писем моей бабушке, сказку, написанную в концентрационном лагере Штуттгоф для моей матери, письма членов семьи о его детстве и сотни газетных и журнальных статей. После нескольких месяцев работы над проектом я посетила мою умирающую бабушку, которая жила через несколько кварталов. Она попросила меня не писать книгу о ее муже. «Просто оставь историю в покое» — прошептала она. Я была ошеломлена. «Но я обещала маме» — сказала я. Она отвернулась лицом к стене. Я не приняла ее просьбу всерьез; я думала, что она просто давала мне совет, потому что знала, каким обременительным был проект для моей матери.

В октябре 2000 года, после смерти моей бабушки, мой брат, Рэй и я привезли кремированные останки наших матери и бабушки обратно в Литву, чтобы похоронить их там, как они завещали. Мы были удивлены теми излияниями любви, которые увидели на их похоронах в Вильнюсском соборе, и особенно поразились появлению президента Ландсбергиса (Витаутас Ландсбергис не занимал поста президента Литвы, в октябре 2000 года он бы председателем Сейма — прим. RuBaltic.Ru), приехавшего с женой, чтобы выразить свое почтение вдове, дочери и внукам «генерала Ветра».

Многие на похоронах спрашивали: «Как насчет книги о вашем дедушке?» Я отвечала: «Я обещала ее закончить». Они хлопали меня по спине, сжимали мои руки и целовали в щеки: «Ты такая хорошая дочь! Наша страна нуждается в героях».

Перед шествием на кладбище Викторас Асменскас, коллега моего деда, который участвовал в восстании против коммунистов и был в тюрьме КГБ вместе с ним, отвел нас к библиотеке Академии наук в двух кварталах от кафедрального собора. В этом месте наш дедушка был адвокатом днем и подпольным лидером сопротивления ночью.

Когда мы приехали, он [Викторас Асменскас] повернулся к Рэйю и ко мне и сказал: «Вы оба похожи на моих детей. Я любил вашего дедушку».

«В этом здании с 1945 по 1946 год работал достойный внимания боец сопротивления, лидер и организатор Национального совета Литвы и Вооруженных сил Литвы Йонас Норейка, генерал Ветра, застрелен 26 февраля 1947 года».

Из Вильнюса мы с Рэйем отправились в качестве почетных гостей в Шуконяй, северный город, где родился наш дедушка, чтобы увидеть гимназию, названную в его честь.

Нам показали скромное здание из белого кирпича и с дубовой отделкой. Директор школы, пухлый мужчина со взъерошенными белыми волосами, с энтузиазмом схватил нас за руки, сказав, как он рад, что мы приехали на церемонию в честь нашего деда. Он слышал, что я писала книгу.

Я спросила его: «Как вы решили назвать школу в честь нашего дедушки?» Поглаживая подбородок, он ответил: «Это было во время заседания Совета округа. Мы хотели выбрать новое имя вместо русского, которое у нас было. Имя твоего деда всплыло сразу же».

Затем он оттащил Рэйя и меня в сторону, чтобы другие не могли услышать. «Поначалу, когда мы выбрали его имя, я испытал немало горя. Он был обвинен в убийстве евреев».

Рэй и я были в ужасе. Обвинен в убийстве евреев? Я оглядела комнату, посмотрела на учителя и директора. Кто эти люди? Кем была моя мать? Моя бабушка? Кто я? Голова шла кругом: должно быть, это какая-то ошибка. Директор сжал мою руку в утешение: «Я получаю больше поддержки, чем когда-либо, за выбор имени твоего деда. Все это в прошлом».

Чувствуя себя потерянной, я не могла дождаться окончания церемонии, чтобы задать больше вопросов. Мы с братом оказались на заднем сиденье синего «Фалькона» с Асменскасом, коллегой моего деда, а после — 88-летним стариком со снежно-белыми волосами. Он вручил мне экземпляр книги Generolas Vėtra («Генерал Ветра»), которую он написал о нашем дедушке. На обложке под названием красовалась фотография моей бабушки, тянувшей моего деда к себе за шею. Книга была опубликована Музеем геноцида Литвы, созданного для того, чтобы изучать проблемы литовцев, пострадавших во время Второй мировой войны и погибших в Сибири.

Музей был создан в 1992 году, вскоре после обретения Литвой независимости, в ответ на Холокост и чтобы показать миру — литовские националисты пострадали от коммунизма так же, как евреи от нацизма. Музей подвергся критике за использование в названии слова «геноцид», и в начале этого года он сменил название и стал Музеем оккупации и борьбы за свободу. Раньше в нем находилась тюрьма КГБ, где наш дед умер в 1947 году. На стене музея — его имя и многие другие имена когда-то заключенных здесь людей.

«Вы когда-нибудь слышали какие-то слухи о том, что он убивал евреев?» — спросил я. Асменскас остановил на мне взгляд своих голубых глаз. «Нацисты назначили его на должность руководителя округа в 1941 году. Он был против этого, но подумал, что сможет помочь нашей стране, приняв эту должность. Он хорошо играл по обе стороны забора, поэтому принял ее».

Я знала, что мой дед был председателем округа, рассматривала его политическую карьеру, но никогда не предполагала, что он мог быть пособником нацистов.

Вернувшись в Чикаго, я продолжала прорабатывать материалы матери по моему деду. Я не хотела признавать, что это обвинение может быть правдой, но однажды заметила пожелтевший 32-страничный буклет под названием «Подними голову, литовец!!!». В нем я случайно наткнулась на тираду, обращенную против евреев:

«На земле Клайпеды литовцев свергают немцы, а в Великой Литве евреи скупают все фермы на аукционе… Раз и навсегда: мы не будем покупать какие-либо продукты у евреев!».

Это было написано моим дедом. Мои руки задрожали: я не хотела, чтобы дедушка был автором этого буклета!

Я твердо решила бросить работу над проектом, даже если это означало бы нарушить обещание, данное моей матери. Прошли годы, пока я не почувствовала, что психологически способна продолжить расследование, подготавливая себя к ужасающей возможности, что мой дед действительно был вовлечен в убийство евреев.

В 2013 году я провела семь недель в Литве. Я наняла специалиста по Холокосту, Симона Довидавичюса, директора Дома Сугихара — музея Чиуне Сугихара, который помог шести тысячам евреев бежать в Японию во время Второй мировой войны. Мы стали необычной парой, исследующей жизнь моего деда.

Я показала ему все памятники моему деду; он показал мне ямы, где были погребены евреи, погибшие по вине моего дедушки. Я дала ему книгу, опубликованную Музеем геноцида, в которой говорится, что мой дедушка был героем; он дал мне книги о Холокосте, заявляя, что мой дед был злодеем.

Довидавичюс был первым, кто предположил, что мой дедушка провел первоначальную акцию во время Второй мировой войны до прибытия немцев. Она совпала с операцией «Барбаросса» 22 июня 1941 года, когда Гитлер вторгся в Россию. В тот же день Литва начала свое восстание с немцами против Советов, тем самым отметив начало местного Холокоста, во время которого было убито 95% ее 200-тысячного еврейского населения. Это самый большой процент среди всех стран в Европе. На сегодня в Литве осталось около тех тысяч евреев.

В течение трех недель в Плунге, где мой дед возглавлял восстание, было убито две тысячи евреев — половина населения города. Это предшествовало Ванзейской конференции в январе 1942 года, когда нацистская Германия решила сделать массовые убийства частью своей государственной политики.

Более того, Довидавичюс утверждал, что мой дед как капитан учил своих литовских солдат самым эффективным способам истреблять евреев: уничтожать их, отправлять в лес, заставлять копать собственные могилы и заталкивать в ямы после расстрела. Мой дед был в этом главным учителем и инструктором.

Я возобновила расследование. Я искала Дамийонаса Ряукя, коллегу моего деда во время пятидневного восстания. В 1941 году ему было 17 лет. «Разве мой дедушка не имел ничего общего с убийством евреев?». «Его здесь не было, — ответил он, — он не имел к этому никакого отношения. Это были немцы». К тому моменту я заподозрила, что имею дело с укрывательством, но мне нужны были доказательства.

Ближе к концу поездки моя тетя, Алдона Будрите Бужене, чья мать была сестрой моей бабушки, описывала, как в 1941 году в Плунге она, десятилетняя, нянчила мою мать. Когда мы появились в ее квартире в Клайпеде, она во время приготовленного ею обеда из курицы и риса рассказала мне историю. Вскоре после восстания мой дед перевез свою семью во «внезапно освободившийся» дом в центре города и оставался в нем до тех пор, пока не перебрался в Шяуляй, где стал председателем округа.

«Что вы имеете в виду под "внезапно освободившимся"?» — спросила я. Она ответила: «Евреи исчезли, и дом остался пуст. Многие литовцы переезжали в новые свободные дома».

Глубоко вздохнув, я произнесла: «Вы имеете в виду, что дома стали свободными, потому что жившие в них евреи были убиты?» Выглядя огорченной, она кивнула. «Так что насчет убийства евреев? — спросила я. — Кто приказал их убивать?»

«Я не верю, что это была инициатива вашего деда. Он был слишком хорош для этого».

После паузы я спросила: «Но если он жил там, как вы сказали, и он возглавлял восстание, как сказал Дамийонас и многие другие, не он ли отдал приказ?»

Впервые собрав события воедино, выстроив их в ряд, как это сделала я во время поездки, тетя Алдона покачала головой и заплакала. «Я просто не могу в это поверить. Может быть, у него не было выбора. Он должен был поддерживать порядок. Я не знаю, что думать. Полагаю, это возможно». Она казалась смущенной, пытаясь примириться с возможностью участия ее дяди Йонаса в убийстве евреев.

Оказалось, что дом, о котором шла речь, стоял напротив полицейского штаба на углу наиболее заметного городского перекрестка — внушительного круглого строения с белой и синей отделкой. Штаб-квартира была центром нацистского командования.

Дом также стоял рядом с синагогой, где евреи были захвачены перед тем, как их отвели в лес и расстреляли. Именно поэтому моя бабушка попросила меня не писать книгу?..

К концу поездки я начала верить, что мой дед мог санкционировать убийство двух тысяч евреев в Плунге, пяти с половиной тысяч в Шяуляе и семи тысяч в Тельшяе.

Вернувшись в Чикаго, чувствуя смесь ярости и беспокойства, я продолжала работать над книгой в течение лета. Два месяца назад мой проект привел меня к Гранту Гочину, еврею литовского происхождения, ныне живущему в Калифорнии, который десятилетиями исследовал свою семейную историю. Он узнал о своей двоюродной сестре Соне Бедер, пострадавшей от Холокоста, которая засвидетельствовала, что вооруженные литовцы помешали шести тысячам евреев в ее деревне бежать в Советский Союз за три дня до прибытия немцев. Соня видела, как мальчики из восьмого класса местной школы вербовались для помощи в расстреле этих еврейских жертв.

Вооруженные литовцы грабили дома евреев. Они уничтожали их кровожадно, унижали, насиловали и убивали девочек. Они подожгли бороду раввину, заклеймили его тело раскаленными утюгами и расстреляли его перед его же общиной.

Соня сумела спастись от неминуемой смерти. Она выжила в гетто, созданном по приказу моего деда, а позже — в Дахау.

Гочин выявил более сотни своих родственников, сгинувших в литовском Холокосте. Наши независимые исследования показали, что мой дед убил родственников Гочина. Мы решили объединить силы.

Пока я последние два десятилетия фокусировалась исключительно на дедушке, Гочин начал движение в Литве с целью показать, что многие люди, которых Музей геноцида превозносит как героев, участвовали в Холокосте. Три года назад он начал кампанию за удаление мемориальной доски моего деда из Вильнюсской библиотеки Академии наук. Несмотря на широкое освещение в средствах массовой информации и петицию, подписанную 19 видными литовскими политиками, писателями и историками, правительство отказалось снять табличку.

В этом месяце Гочин представил 69 страниц разоблачения моего деда, обвинив правительство в укрывательстве Холокоста. Я пытаюсь сыграть свою небольшую роль в движении Гочина, предлагая в его поддержку письменные показания, рассказывающие о моих исследованиях о деде.

Перед лицом огромного сопротивления со стороны правительства Литвы усилия, направленные на то, чтобы убедить его признать свою роль в Холокосте, будут долгими и трудными. Души 200 тысяч евреев, погребенных в литовской земле, требуют такой расплаты.