Прочитав в сети сообщения о возможном возобновлении весной текущего года работы российско-латвийской комиссии историков, я испытал чувство «дежавю»: сколько дискуссий с прибалтами по вопросам истории пришлось провести в период работы в Латвии в 1997–2000 годах и потом в качестве куратора прибалтийского направления в МИДе!
Из рижской практики вспомнилось участие в одной из первых встреч российских и латвийских историков. В ней участвовали Александр Чубарьян, являвшийся тогда директором Института всеобщей истории РАН, и тогда будущая, а теперь уже бывшая президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга. Речь зашла о том, как может быть назван ключевой раздел планировавшегося совместного исторического труда по предвоенному периоду. Латвийская сторона предложила название: «Документы, подтверждающие советскую оккупацию Латвии». Российская сторона обоснованно предложила дать научное название: «Документы 1939−1940 годов». Оказалось, однако, что латвийские историки с этим согласиться не могут, так как строят свою работу, как они подчеркнули,
в соответствии с декларацией Сейма Латвии «об оккупации».
Тогда мы думали, что это какое-то наваждение, ведь для нас «руководящая и направляющая роль партии» в исторической науке давно ушла в прошлое. Мы рассчитывали, что научные аргументы, исторические факты, просто профессиональное чувство возьмут верх. Ничего подобного не случилось. Наоборот, в последующие годы Запад в целом и прибалты как авангард его русофобской политики лишь усилили использование истории в качестве идеологического и прикладного политического инструмента на российском направлении.
Тогда же Вильнюс, Рига и Таллин приступили к экспорту своих методик применения «исторического оружия» в другие страны на пространстве бывшего СССР, прежде всего на Украину.
Обо всём этом написано немало: и об издании учебников и исторических монографий, искажающих историю, особенно историю XX века; и об используемой с целью подстегнуть русофобию практике различного рода символических акций типа уничтожения памятников и создания «музеев оккупации»; и о попытках выдвижения к России исков по возмещению ущерба за якобы имевшую место «оккупацию»… На всё это выделяются большие средства, к этому привлекаются серьезные политические, организационные и кадровые ресурсы. Искаженные исторические версии служат также внутриполитическим задачам, формированию национального менталитета в жестко заданной антироссийской парадигме.
Что же этой реваншистской исторической агрессии противопоставляет Россия? После непростительно долгой раскачки ситуация в области защиты нашей исторической памяти начинает меняться к лучшему. В последние годы появились новые фонды и исследовательские центры, которые занимаются политически актуальными историческими исследованиями и способны противостоять смысловым диверсиям; созданы соответствующие интернет-порталы и периодические издания. Но почти всё это — структуры общественные, получаемая ими поддержка от государства всё ещё очень слаба и не может сравниться с той, которую получают исторические оппоненты России за рубежом.
Главная же наша слабость в современном историко-политическом противостоянии Западу заключается в том, что,
устранившись из области защиты отечественного исторического наследия в 1990-е, государство до сих пор в должной степени на это поприще так и не вернулось,
так и продолжает оставаться на сформулированной в начале 2000-х позиции «давайте оставим историю историкам».
Для меня вопрос о том, имеет ли право государство занимать такую позицию в отношениях со странами, в которых попрание русской истории и оскорбление национальных чувств русского и других населяющих нашу страну народов возведено в ранг государственной политики, — вопрос риторический. Создание же совместных комиссий историков не только ничего не меняет для нас в лучшую сторону, но лишь осложняет положение.
Каким образом можно снять проблему политизации истории путем «взаимного согласования» противоположных взглядов на прошлое? Как найти компромисс между попытками героизировать пособников нацистов и «лесных братьев» в Прибалтике — и данными о военных преступлениях первых и устроенном вторыми масштабном терроре против лояльных советской власти местных жителей? Разве можно привести к общему знаменателю тезис о «советской оккупации» и реальную картину ввода советских войск в Латвию, Литву и Эстонию в июне 1940 года?
Заявления о геноциде и показатели развития экономики и общественно-политической жизни этих республик в советский период?
Обвинения в «русификации» и знания о созданных там условиях для развития латышского, литовского и эстонского этносов? И, главное, зачем пытаться всё это делать? У нас своя историческая память, у них — своя. Горбатого могила исправит.
Понятное дело, что когда речь действительно идет о представителях науки, их новых исследованиях и трактовках, совместная работа над достижением более полного видения исторических фактов и процессов полезна. И, надо сказать, в прибалтийских странах, а также в Центральной и Восточной Европе в последнее время заметно проявляет себя группа ответственных историков, которых можно назвать «антиревизионистами». С ними нужно работать, нужно переводить их исследования, предлагать их нашей читающей публике. Но в официальные совместные комиссии историков эти люди точно не попадут; там мы, если будем продолжать эту практику, будем и далее иметь дело с «историками» совершенно другого свойства.
Вот характерный пример такого с позволения сказать «сотрудничества» на литовском направлении. Речь идёт о сборнике «СССР и Литва в годы Второй мировой войны», появившемся в 2006 году под эгидой Института всеобщей истории РАН и Института истории Литвы. Во вступительной статье, написанной российским историком Натальей Лебедевой, события 1940 года были названы «оккупацией». Позже Александру Чубарьяну пришлось оправдываться, говорить, что мнение о так называемой «оккупации» — это частное мнение одного историка, но факт остаётся фактом:
в сборник, выпущенный под эгидой Российской академии наук, была внесена антиисторическая, вредная для России трактовка.
Неоднократно в попытках злоупотреблять форматом совместной комиссии историков и открывающимися через неё возможностями работы в России была замечена и латвийская сторона.
В этой связи подчеркну ещё раз, что одно дело — историки, и плохо, что в нашей стране среди них всё ещё много тех, кто настроен непатриотично, кто ищёт благосклонного отношения или банально грантов от европейских или американских «партнёров» или российских прозападных либеральных кругов. Но главное — это позиция государства. Именно оно несёт прямую ответственность за то, чтобы защищать историческую правду, историческое достоинство и национальную гордость своих граждан. Мы вправе от него этого требовать.
Вернёмся, однако, к новости о возможном возобновлении работы совместной комиссии историков с Латвией. В принципе, если бы между нашими государствами были добрые отношения, Латвия учитывала бы наши обоснованные озабоченности в Прибалтике по военно-политическим и правозащитным вопросам, а от самих латвийских историков можно было бы ожидать непредвзятого, объективного подхода, можно было бы рассмотреть их пожелания по историческому сотрудничеству. Однако сегодня, как я уже сказал, латвийская сторона выступает в качестве одного из основных передовых отрядов западной антироссийской коалиции.
Латвийские официозные историки — это абсолютно политизированное, насквозь пронизанное латвийскими спецслужбами и МИДом сообщество, выполняющее конкретную политико-идеологическую задачу;
любые исторические факты и документы ими будут интерпретироваться во вред России.
Пойдём на такое сотрудничество, в очередной раз подставимся. Что же мы — сами себе враги?